Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
2.4. Отношение к учению И. М. Сеченова его современников и последующих поколений ученых
Учение И. М. Сеченова о рефлекторной природе поведения человека и животных нашло много сторонников как в России, так и за рубежом. В. М. Бехтерев, отдавая должное Сеченову, писал: «Первый и существенный просвет в изучении человеческой личности был положен нашим физиологом и общественным деятелем И. М. Сеченовым… Подведение всех высших проявлений человеческой личности под понятие рефлексов головного мозга, сводящихся к движению, – это такой гигантский полет человеческой мысли по сравнению с пережевыванием субъективных переживаний на все лады, что нельзя не отдать должное этому русскому ученому, положившему первый камень в научном изучении человеческой личности…» [цит. по: Исаева, 1952, с. 148].
Известный русский психиатр С. С. Корсаков тоже считал, вслед за Сеченовым, что психические акты – это очень сложные рефлексы. «Нервный механизм, составляющий субстрат психических явлений, работает по типу рефлекторного акта», – писал он [1901, с. 37].
Отстаивал рефлекторное понимание психического и А. А. Токарский, читавший на медицинском факультете Московского университета курс физиологической психологии. Так, он писал: «Существует большое количество оснований рассматривать психическую жизнь как совокупность рефлексов головного мозга» [1896, с. 289].
Если всякий наш поступок, будет ли то слово или движение, есть перешедшее в живую силу представление, а если последнее в свою очередь со строгою законностью связано с внешними раздражениями органов чувств, то нам немного остается до того, чтобы признать человека настолько тесно связанным с окружающей его природою и обстановкою, что он чуть не является простою машиною, которая лишь перерабатывает внешние раздражения в quasi – произвольные действия и поступки.
Сеченовское представление о том, что волевые движения – это приобретенные в онтогенезе, выученные реакции, нашло поддержку со стороны русского психолога Н. Н. Ланге (1890). Волевые движения определялись им как влияние приобретенных индивидом в его личном опыте представлений и ассоциаций на врожденный нервный механизм рефлексов. Над низшей нервной системой рефлекторных механизмов образовалась в ходе эволюции видов особая система высших нервных регуляторов, составляющих передний мозг (мозговые полушария), которые, отражая раздражения чувствительных центров, организуют их в определенные системы ассоциационных комплексов (т. е. системы воспоминаний личного прошлого опыта индивида), а затем оказывают возбуждающее и регулирующее влияние на двигательные центры низшей системы, производя то, что называют волевыми, сознательными действиями.
Таким образом, как отмечает Н. Н. Ланге, волевая деятельность отличается тем, что «в рефлексивный или инстинктивный сенсомоторный процесс вставляется сложный опосредующий член, изменяющий как сенсорную, так и моторную его половину, именно в смысле особой “центральной” переработки этих по существу “периферических процессов”. Сенсорные впечатления при этой “центральной” переработке выступают уже не в виде простых ощущений, но в систематизированных рядах сложных перцепций, воспоминаний, ассоциаций и понятий, чувства – в виде различных форм, разнообразных эмоций личности и, наконец, движения – в различных видах индивидуализированных волевых навыков» [1996, с. 290].
Н. Н. Ланге писал, что «волевые акты являются полным выражением всей психической личности, как она сложилась и развивалась в индивидууме… Анализ этого сложнейшего процесса психической жизни, называемого в совокупности волей, или волевыми действиями, составляет особенно важную, но и трудную задачу психологии, тем более что в этой области часто эмпирическое научное исследование затемняется метафизическими понятиями вроде “душевной силы” или номинальными объяснениями из “способностей души”» [1996, с. 290].
О. М. Тутунджян (1980), изучавший, какой отклик учение Сеченова получило за рубежом, отмечает, что революционный дух работ Сеченова «Рефлексы головного мозга» и «Кому и как разрабатывать психологию» не остался без внимания еще при его жизни в Германии и особенно во Франции, где обе книги были изданы на французском языке под названием «Психологические этюды» (1884).
Этому способствовало два обстоятельства. Во-первых, И. М. Сеченов перед написанием «Рефлексов…» работал некоторое время во Франции в лаборатории известного ученого К. Бернара. Во-вторых, во Франции ряд физиологов (Клод Бернар, Ш. Рише, 1882, 1925) тоже интересовались проблемами сознания и воли, «психорефлексами» и рефлекторной природой психической деятельности и поведения человека и животных. Эти ученые были противниками метафизической психологии и отстаивали необходимость внедрения естественно-научного метода в изучение психики человека.
Не удивительно, что вскоре в журнале «La Revue Scientifique» появилась положительная в целом рецензия на изданную во Франции книгу Сеченова [Sur la livre…, 1885]. В ней отмечались смелость и новизна высказанных Сеченовым идей, но в то же время утверждалось, что работа «Рефлексы…» должна интересовать главным образом физиологов, хотя по вопросу о том, кому и как разрабатывать психологию, Сеченов занимает правильную позицию. Рецензент (О. М. Тутунджян полагает, что, скорее всего, им был психофизиолог Ш. Рише), как и Сеченов, считал, что при изучении психологии нужно руководствоваться эволюционными и генетическими принципами и применять физиологические эксперименты, что начинать нужно с низших животных, постепенно переходя к более высокоорганизованным животным вплоть до человека.
Хотя с некоторого времени психология имеет тенденцию все более и более становиться наукой позитивной, основанной на эксперименте и наблюдении, не менее достоверно и то, что некоторые так называемые психологи являются только мастерами риторики, исполненной пустых и звучных фраз, рассуждающими без всякого метода и без всякой пользы о метафизических абстракциях. Не надо далеко ходить, чтобы найти таких психологов. Обычно они не знают ни одного слова о физиологии мозга. Они, правда, знают, что Декарт помещал седалище души в шишковидную железу, что можно хорошо наблюдать рефлексы на обезглавленной лягушке и что перфорация жизненного центра – вещь смертельная. Но, говорят они, все эти вещи нас не касаются: это – дело физиологов. И они снова бросаются очертя голову в свою лишенную фундамента метафизику, забывая прекрасные слова Гете: «Хочешь проникнуть в бесконечное? Изучай конечное», – забывая также, что идеи, апостолом которых они выступают и на которые они хотели бы иметь монополию, держатся не на фразах и патетических тирадах, а на фактах и на анализе фактов, К счастью, психологи, о которых идет речь, постепенно исчезают. Современная тенденция несравненно более научна, и всякий психолог теперь имеет претензию немного знать физиологию… Чем дальше мы продвигаемся вперед, тем более психология переходит в руки если не физиологов, то по крайней мере лиц, изучавших физиологию с известным старанием. Но ведь это как раз то, чего требовал Сеченов, когда он спрашивал, кому подходит роль психолога. Эта роль подходит физиологу.
В серии статей «Психические рефлексы» Ш. Рише (1888) в целом положительно оценил учение Сеченова. Он признал его приоритет в научной разработке проблемы рефлекторной природы психической деятельности. Рише также считал, что «какой бы ни была разновидность действий, которые мы выполняем, их первая причина всегда находится в чувствительном возбуждении, приходящем извне. Поэтому все наши действия в определенной мере рефлекторные. Это основная проблема, великолепно освещенная Сеченовым» [цит. по: Тутунджян, 1980, с. 482; выделено мною. – Е. И.]. Далее он пишет: «Книга Сеченова, хотя своим стилем и формой имеет некоторую тенденцию быть вульгаризаторской работой, является, конечно, одним из лучших мемуаров в психологии, написанных когда-либо. Хотя эту тему мы разрабатывали совсем иначе, чем он, все же мы много заимствовали у него» [Тутунджян, 1980, с. 482; выделено мною. – Е. И.].
То, что Сеченов не предложил одновременно и экспериментального метода изучения рефлексов головного мозга, превратило его концепцию, по мнению Рише, в «истину почти банальную».
В этой оценке привлекают внимание два момента. Во-первых, Рише говорит о том, что все наши действия рефлекторны только в определенной мере, что может означать, что они похожи на рефлексы, но не совсем. Во-вторых, что в «Рефлексах головного мозга» основная идея о рефлекторном характере психического представлена в значительной степени грубо упрощенно (вульгарно). И с этим нельзя не согласиться.
Г. И. Челпанов весьма критически относился к предложенному Сеченовым методу изучения психической деятельности, хотя и констатировал, что общественное мнение в споре Сеченова и Кавелина было на стороне первого. «Но если бы этот спор предложить на решение современной науки, – писал Челпанов, – то представители ее высказались бы за Кавелина, а не за Сеченова» [1899, с. 86]. Челпанов заявлял, что «знание функции мозга в высшей степени интересно и полезно само по себе, но не для раскрытия законов психической жизни» [1896, с. 146] и что введение Сеченовым объективного метода в психологию «имело роковое значение для судьбы психологии в России; многие еще и теперь при слове импирическая, физиологическая, экспериментальная психология думают, что дело идет о сеченовских рефлексах головного мозга, об отрицании самонаблюдения и т. п., а с этим, конечно, ни один психолог не согласится» [1896, с. 147].
Против смешанного психофизиологического эксперимента выступал Н. Я. Грот (1896). Он считал, что самонаблюдение объективно и что психологический эксперимент должен принципиально отличаться от эксперимента в естествознании. По мнению Грота, надо отличать смешанный – психофизический и психофизиологический – эксперимент от чисто психологического. Психофизический эксперимент позволяет определить зависимость и связь психических явлений и процессов с физическими явлениями и воздействиями среды; психофизиологический эксперимент нацелен на нахождения связи и зависимости душевных явлений и процессов от физиологических процессов и анатомических условий организма; чисто психологический эксперимент дает возможность определить психологические отношения, связь психических явлений друг с другом, их зависимость друг от друга. Только третья область принадлежит психологии, утверждал Грот.
Весьма было бы грустно, если бы… мы впали в нелепое заблуждение, что экспериментальная психология есть только психофизика или психофизиология, что кабинеты экспериментальной психологии должны быть не независимыми учреждениями, а филиальными отделениями физиологических или физических лабораторий, что в них могут работать только профессоры и студенты естественного или медицинского факультетов, а не философы и филологи. Что за перегородки между отделами знания, что за узкая нетерпимость и исключительность!.. Наука одна, и вся наука в ее целом стремится стать опытной и экспериментальной, с одной стороны, спекулятивной и метафизической – с другой. Чисто опытная наука – без спекуляций и метафизического анализа понятий и проблем самого познания – такая же нелепость, как прежние чисто метафизические и спекулятивные построения – без всякой опытной и экспериментальной почвы.
К концу XIX века представления Сеченова, изложенные в «Рефлексах головного мозга», стали терять свою живительную силу для физиологической науки, растворившись, как пишет Д. Г. Квасов, в неопределенных «психорефлексах». «Да и откуда ему было черпать энергию? – спрашивает Квасов. – Не из опытов ли на лягушках или опытов на собаках с экстирпацией коры? В результате в объяснении сложных рефлекторных актов продолжал сохраняться психологический подход» [1966, с. 14].
Заключение. До сего времени главным научным наследием Сеченова считаются «Рефлексы головного мозга». Отсюда в ряде случаев психологами до сих пор дается неадекватная оценка его взглядов на природу психических явлений, не учитывающая эволюцию его представлений (см. вставку с высказываниями Е. Ю. Коржовой). Те суждения и критика, которые высказываются в отношении его ранней работы («Рефлексы головного мозга»), справедливы, но это не может быть оценкой всего научного пути Сеченова как психолога, особенно в последние десятилетия его жизни.
И. М. Сеченов, исходя из принципа и рефлекторного детерминизма рефлекса, стремится объяснить все, даже наиболее сложные психические явления. Поэтому «жизненная задача» в таком контексте выступает как автоматическое реагирование на условия среды. По сути, человек лишен выбора, а жизненная задача определяется внешними воздействиями, на которые человек лишь рефлекторно реагирует. И. М. Сеченов говорит о «фатальности» рефлекса, но вместе с тем в работах, посвященных сфере морали и свободы воли, он признает, что человек – поскольку он человек – не может не нести ответственности за свои поступки перед совестью и разумом. Теория и логика вытекающей из учения о рефлексе несвободы воли не может охватить всего богатства человеческих отношений. Итак, с одной стороны, фатальная зависимость от среды, с другой – следование этическим принципам. Таким образом, жизненная задача личности в контексте работ И. М. Сеченова может быть обозначена как «фатальный» рефлекторный «ответ» на влияние среды, но вместе с тем «умственно-моральный» поступок по совести, что, с точки зрения И. М. Сеченова, не противоречит друг другу.
И. М. Сеченов называет мозг «органом психического». Вместе с тем ему принадлежит и высказывание о том, что психические явления, которые «выражаются сознательностью», относятся к «непроницаемой тайне». Проявления мозговой деятельности сводились исключительно к мышечному движению (в том числе такие сложные, как вдохновение, насмешка, радость). Психическое представлялось в виде «черного ящика»: если знать о начале и конце деятельности, то можно получить правильное представление о работе «машины»… Страсти (великодушие, сострадание, т. е. наиболее сложные «личностные» явления) – это усиленные рефлексы. Причина любого поступка – не мысль, а «внешнее чувственное возбуждение», без которого никакая мысль невозможна.
Представления И. М. Сеченова о физиологических механизмах психической деятельности можно разделить на два периода. Первый связан с написанием им «Рефлексов головного мозга». При том уровне развития физиологии и психологии, который был во времена Сеченова, большим его достижением была просто постановка вопроса о возможности внешней обусловленности поведения человека. Он существенно обогатил представление о рефлексе, включив в его среднее звено психику. Начало рефлекторного акта он связывал не только с внешними раздражителями, но и с образами (представлениями). Он обратил внимание на то, что имеются физиологические механизмы, усиливающие и ослабляющие (затормаживающие) рефлекторные реакции. И все же настойчивая привязка им произвольных психических актов и поведения человека к понятию «чистого» рефлекса представляется излишним упрощением. Ведь «чистые» рефлексы характеризуются, с точки зрения морфологии, трехчленностью, а с точки зрения характера осуществления – автоматизмом.
Рассматривая выдвинутые И. М. Сеченовым механизмы поведения человека с позиций современного уровня наших знаний, логичнее было бы, очевидно, отождествлять их не с рефлексами, а с рефлекторным принципом произвольного поведения человека, механизм управления которым хотя внешне и напоминает рефлекторную дугу, но по структуре гораздо сложнее. Поэтому многие произвольные действия и поступки человека являются не рефлексами в истинном смысле (которые носят машинообразный, «роковой», как писал Сеченов, характер), а рефлексоподобными актами.
На моей памяти, когда я был молодым студентом, философские работы Сеченова, так сказать, извинялись ему ради того, что он такой большой ученый с такими крупными плодами в нашей науке. Если он и позволяет себе некоторые сомнительные экскурсии в философских вопросах, то это можно извинить ему. Это доброе, конечно, отношение свидетельствует во всяком случае об уважении, которое заслужено Иваном Михайловичем. Но, может быть, еще интереснее, что в последующие годы то, что было когда-то наброском под мастерской рукой Ивана Михайловича, оказывалось широким конкретным полем новых наглядных фактов. Как только люди направляли в эту сторону свои думы, так и убеждались в плодотворности многих предвидений Сеченова.
Я имею в виду обновленное издание «Рефлексов головного мозга», которое было сделано за время пребывания в (Петербургском) университете, затем «Элементы зрительного мышления», «Впечатления и действительность», а затем с переселением в Москву – «Предметное мышление с физиологической точки зрения» (1894) и «Элементы мысли» (1878 и 1903 гг.). Эти работы, конечно, являются не только инициативными работами в области физиологии органов чувств, они, несомненно, являются значительными работами в области теории познания.
К сожалению, многие высказанные И. М. Сеченовым в «Рефлексах…» положения трудно истолковать. Так, он неоднократно заявлял, что его задачей было показать, что по способу происхождения психические явления суть рефлексы. Что он имел в виду: «происхождение» как их формирование в онтогенезе или «происхождение» как инициацию, активизацию произвольных актов? Ведь Сеченов говорит в книге и о том, и о другом, не разделяя эти аспекты. Первый случай сейчас, с позиций наших знаний, рассматривается как формирование условных рефлексов (выученных движений, или сенсомоторных реакций, как называл их Сеченов), т. е. непреднамеренных действий. Второй случай связывается с волевым компонентом, т. е. преднамеренностью совершаемых актов. Получается, что произвольные действия формируются в онтогенезе непреднамеренно, а используются для удовлетворения потребностей преднамеренно.
Возникает вопрос – почему это становится возможным, какой новый механизм в работе больших полушарий формируется в течение онтогенеза, который позволяет абстрагироваться человеку от текущего момента (раздражителей) и направлять течение нервных процессов не в то русло, которое предначертано раздражителем? Ведь в сознательно-разумном поведении, как отмечал сам Сеченов, есть возможность выбора движения (действия, поступка), чего нет в классических безусловных и условных рефлексах. Кроме того, восприняв раздражитель, мы можем затормозить ответную реакцию совсем или на некоторое время (отсрочить ее осуществление). Хозяином положения является разум, сознательная целесообразность, а не возбужденный чувствительный центр. Это только при рефлексах (непроизвольных действиях) орган чувств является, как писал Сеченов, регулятором психических актов.
Многие рассуждения Сеченова о рефлекторной природе произвольных психических актов иначе как натяжкой назвать нельзя. К ним относятся: принятие ощущений у животных за среднее звено рефлекторной дуги, отождествление представлений с ощущениями в качестве афферентного звена рефлекторной дуги и принятие представления о действии в качестве эффекторного звена рефлекторной дуги. Сеченовское рассуждение можно было бы еще понять, выступай в качестве последнего звена рефлекса идеомоторный акт, возникающий при представлении того или иного движения. Но об этом Сеченов не говорит.
С необходимостью признания сложной детерминации поведения столкнулся еще И. М. Сеченов, пытаясь объяснить механизмы произвольных движений. В целом, оставаясь на позициях рефлекторной теории, Сеченов был вынужден ввести понятие о «темном мышечном чувстве», «валовом чувстве»; он первый обратил внимание на функциональное состояние нервного центра как на важнейшее звено в формировании ответной реакции организма.
Несмотря на то, что биологический смысл так называемого сеченовского торможения говорил в пользу существования определенных процессов межцентральной интеграции, Сеченову, однако, не удалось до конца решить проблему так называемых внутренних детерминант поведения.
Второй период научной деятельности И. М. Сеченова связан с работами «Кому и как разрабатывать психологию» и «Элементы мысли». В этих работах Сеченов внес существенные коррективы в свои прежние представления о произвольности, воле, сущности мысли и прочем. Он стал четко различать рефлексы, автоматизированные действия и произвольные акты. К сожалению, эти работы Сеченова остаются в тени «Рефлексов…». Вероятно, поэтому многие психологи считают Сеченова только физиологом, несмотря на то, что он внес большой вклад в дело соединения физиологии с психологией.
Странно и то, что и в наше время идеи Сеченова, высказанные им в «Рефлексах…» как предположения (что он сам неоднократно подчеркивал), принимаются физиологами и психологами как аксиомы и принимаются за твердо установленные факты, без учета имеющихся в рассуждениях Сеченова противоречий, неточностей, недосказанностей и прочего. Например, А. В. Петровский утверждает, что Сеченов, «изучив материальный субстрат психических явлений – мозг, построил рефлекторную теорию психических явлений, опирающуюся на объективный анализ психических процессов» [1961, с. 364]. В чем же выражается этот объективный анализ, если Сеченов сам говорит лишь о предположениях?
Стремление строго придерживаться сеченовского учения о рефлексе с учетом новых представлений приводит ученых к эклектичности высказываний. Вот что пишут, например, Е. В. Шорохова и В. М. Каганов: «Несмотря на то, что еще в древности было провозглашено, что нет действия без причины и все вызвано необходимостью, все же и поныне нередко толкуют о действующих спонтанно силах в организме, спонтанной активности мозга, особом внутреннем возбуждении, которое первично формируется в мозгу, программировании предками будущего для очередного потомка, активном преодолении организмом препятствий к реализации программы своего морфогенеза, действиях организма, не детерминированных раздражителем и не нуждающихся в пусковом раздражителе и т. п.» [1963, с. 92]. Этим представлениям, пишут авторы, и должна противостоять рефлекторная теория, которая, исходя из развитых Сеченовым представлений, доказывает, что организм без внешней среды невозможен. С этим спорить не приходится. Но зачем так абсолютизировать это положение (см. вставку)? Зачем роль внешней среды для развития организма путать с детерминацией конкретного действия, поведенческого акта? Почему наряду с воздействием внешних факторов действие и поведение не могут быть детерминированы внутренними состояниями мозга? Когда мы хотим спать, разве наше укладывание в постель детерминировано внешним сигналом, а не состоянием мозга? И разве не детерминировано наше поведение потребностными состояниями, или состоянием утомления?
Ведь Е. В. Шорохова и В. М. Каганов сами утверждают: «Только механистически понимаемый принцип детерминизма устанавливает непосредственную зависимость между внешними причинами и эффектом их воздействия без учета природы, собственных свойств тела или явления, на которое это воздействие оказывается. Сочетание же детерминизма с диалектикой выступает в положении о необходимости учета собственных свойств того тела или явления, на которое оказывается воздействие» [1963, с. 93]. «Внутренние условия, которыми опосредствуется воздействие внешних причин на поведение человека, не исчерпываются лишь теми условиями деятельности мозга, которые вскрыты физиологическими исследованиями. В процессе рефлекторной деятельности мозга возникают психические явления. Внешние воздействия детерминируют поведение человека, преломляясь через его психическое состояние, систему его чувств, взглядов, отношений» [1963, с. 94]. «Под влиянием внутренних условий личность проявляет избирательность по отношению к внешним воздействиям» [1963, с. 96]. А это приводит к тому, что «исчезает непосредственная зависимость отдельных поступков человека от отдельных обстоятельств» [1963, с. 95]. Дальше авторы высказываются еще категоричнее: «Неразрывность внешних и внутренних условий выражается в том, что не приходится иметь дело только с внешними условиями, взятыми безотносительно к субъекту, или только с тенденциями самого субъекта, безотносительно к условиям, их определяющим» [1963, с. 96; везде выделено мною. – Е. И.].
Разве эти высказывания не свидетельствует о том, что детерминантами эффекта выступают не только внешние, но и внутренние физиологические и психические факторы? От того, что авторы осторожничают и говорят об опосредовании, преломлении внешних воздействий внутренними, суть не меняется: раз они влияют на конечный эффект, значит, тоже являются причинами.
