Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Пролог
Колёса кареты чавкали по глубокой грязи. Прошло всего лишь полчаса, как стало ясно, что они безнадёжно отстали от экипажа господина Равенстера. Как так получилось – непонятно. То ли частые перекрёстки на дороге тому виной, то ли сильный туман, так что дальше своего носа ничего не видно. Тайла, Марена и их гувернантки ругали на чём свет стоит кучера, который клялся, что знает дорогу как свои пять пальцев. А вышло… Ну то что вышло. Анна в разговоре участия не принимала. У неё от долгой тряски в карете разболелась голова. Сейчас бы выйти на воздух, подышать. Но на все её просьбы будет один ответ – в такое позднее время девушке не пристало гулять одной, даже возле кареты, даже меньше четверти часа. А гувернантку приёмный отец ей не выделил. Хватит с неё, сироты, и пансиона.
Ей не очень то хотелось ехать. Но господин Равенстер (она так и не научилась называть его отцом) приказал им собраться всей семьёй и направиться в столицу. А его приказания не обсуждались.
Королевского судью требовал к себе Его Величество, а они должны были быть на виду. Впрочем, от неё, сироты (как всегда презрительно говорил господин Равенстер) многого не требовалось – только не опозорить семью. Ни балов, ни развлечений ей не полагалось. Да она сама и не хотела. Приёмный отец очень хорошо умел показывать голосом, жестами и всем своим видом, что она всего лишь безродная сирота, дочь обанкротившегося аристократа (его троюродного брата – в общем седьмая вода на киселе), которую он приютил исключительно из милости. Она прямо и слышала, как он говорит эти слова, постукивая костяшками трости:
– Исключительно из милости, запомни, Анна. И будь мне благодарна, что я дал тебе образование и вытащил из того болота, в котором ты должна была сгнить.
А если она в ответ отвечала дерзким тоном или не то, что господину Равенстеру хотелось слышать, то получала его тростью по кончикам пальцев. Как розгой. При воспоминании об этом пальцы сами задёргались. Анна сжала губы. Всё-таки пансион это не так уж плохо, совсем не так уже плохо. Иногда она искренне сочувствовала Тайле и Марене, потому что если сказать по справедливости доставалось не только ей. Но она всё же большую часть года проводила в пансионе возвращаясь в имение Равенстеров только на зимние и летние каникулы.
Пока карета медленно ехала, кучер вполголоса ругался, а сёстры рассуждали что дальше делать, она отрешённо смотрела в окно. Только тьма и туман и никто понятия не имеет, где они очутились.
Хотя это в любом случае было лучше, чем сидеть сейчас с приёмным отцом, который постоянно был чем-то недоволен. Если сестёр в столице ждали балы и возможность найти «выгодную партию», как говорил приёмный отец, то для неё там ничего не было. Поэтому она с тоской вспоминала родной пансион. Для кого-то его стены были тюрьмой, но для неё – возможностью вырваться из семьи Равенстеров.
Она мечтала стать сначала учительницей при пансионе, а потом, возможно и гувернанткой. Вернуть господину Равенстеру всё, потраченное на её обучение. А дальше… Дальше она не заглядывала.
– Смотрите, там что-то светится! – Вдруг закричала взволнованная Марена, до этого сонно смотревшая в окно.
Анна выглянула наружу. Действительно, впереди из тумана светились огни, похожие на окна какого-то большого дома.
– Давайте заедем туда. Может быть нам подскажут дорогу.
– Госпожа Марена, это, наверное, частный дом. Будет неприлично в такое время явиться туда. – Госпожа Миллис, гувернантка Тайлы попыталась возразить. Но все уже так устали от дальней дороги, что Тайла с радостью поддержала сестру и приказала кучеру подъехать к дому поближе.
Вскоре карета въехала в какое-то подобие подъездной аллеи. В конце аллеи горело несколько фонарей, но так тускло, что они едва освещали воздух вокруг себя.
Через несколько минут они приехали. Карета остановилась возле высокого мрачного здания, очертания которого терялись в темноте и тумане.
– Наконец-то мы приехали! Хоть куда-то! – Тайла первой открыла дверцу и спрыгнула туда, в темноту.
– Госпожа, но так не принято! Позвольте мне пойти первой! – Миллис вылезла вслед за Тайлой.
– Ох и задаст же нам отец, – шепнула Марена Анне, когда они вылезали из кареты.
Да, господин Равенстер не будет разбираться, кто виноват. Попадёт и кучеру и им всем, особенно если подвернутся под горячую руку.
Пока они разминали ноги на лужайке, Миллис уже стучала в закрытую дверь. Они прождали, наверное, минут пять, прежде чем за дверью послышались шаги.
– Кто там? – Раздался женский голос.
– Молодые госпожи Равенстер со слугами, – Тайла всегда говорила прямо и по существу. Приёмного отца хорошо знали в королевстве, правда больше боялись, чем уважали. Вот и эта служанка не была исключением. Дверь открылась. На пороге стояла совсем молоденькая девушка, вытирая руки об передник.
– Заходите пожалуйста, госпожи. Заходите. Только что ж я могу сделать! Хозяйка нонче уехала в город. – Она нервничала и теребила передник.
– А хозяин есть дома? – Нетерпеливо перебила её Тайла.
– Ну нет. Хозяина здесь давно нет. Но есть господин Дженсон. Он как раз недавно вернулся.
– Ну вот и позовите его.
– Хорошо, госпожи. Как вам будет угодно, – служанка кивнула.
– И проводи нас в гостиную. Ты что же не видишь, что госпожи устали? – приказала госпожа Миллис. Она совсем уже оправилась от долгой и неприятной дороги и снова стала старшей гувернанткой.
Служанка послушно кивнула и повела их в гостиную. Анна с интересом рассматривала то, что удалось увидеть в этом доме при неверном свете свечей. Дом был большой и старинный, пожалуй, не моложе её пансиона. Но такой чистоты и строгости здесь не было. Хотя, впрочем, и обилия дорогих вещей, как у господина Равенстера тоже не наблюдалось. Старый дом, доживающий свой век.
В гостиной служанка их оставила, зажгла свечи и ушла. Гостиной явно пользовались редко. На каминной полке и статуэтках лежала пыль, а часы на стене стояли.
– Интересно, в какой дыре мы очутились? – Тайла поморщилась, а Марена брезгливо подняла подол платья.
– Я надеюсь, здесь нам, по крайней мере расскажут, как добраться до столицы.
Анна молчала. После долгой дороги хотелось спать. А завтрашний день не обещал ничего хорошего. Скорее бы дождаться господина, за которым отправилась служанка.
Наконец за дверью послышались шаги, какие-то странные, словно неуверенные. Наверное, тот самый таинственный господин. Несколько секунд тишины, потом дверь медленно отворилась.
В проёме двери возник мужчина. В полутьме сложно было что-то рассмотреть. Но вот он шагнул поближе, немного хромая, припадая на одну ногу. И Анна увидела совсем светлые волосы и бороду. Как ей показалось мужчина был стариком. Только глаза смотрели неожиданно молодо. Но так пристально рассматривать мужчин не хорошо. Пусть даже они и не молодые люди, как говорилось в своде правил для юной леди. Анна смутилась и потупилась, успев увидеть, что одет мужчина был в потрёпанный, видавший виды сюртук, неопределённого цвета.
Он сделал ещё несколько шагов вперёд, а потом произнёс:
– Добрый вечер, сударыни! – Такое старомодное обращение. Но голос на удивление звучал молодо. – Хозяйка пансиона сейчас в отъезде. Я могу чем-то помочь?
– Мы хотели бы узнать дорогу до столицы и переночевать. – Госпожа Миллис говорила спокойно, но Анна скосила глаза и увидела, какие рожи корчила Марена. У сестры была страсть всех передразнивать. Но конечно никто и никогда не заподозрил бы это милое создание в таком занятии. Почему-то ей стало неприятно смотреть на то, как сестра передразнивает незнакомца. Ведь кроме его физических недостатков, его пока не за что было дразнить. Да и возраст требовал больше уважения.
Анна не знала, куда девать глаза, подняла голову и встретилась с пристальным взглядом господина Дженсона. Ей стало неловко, и она отвернулась, в который раз удивившись неожиданно молодому взгляду.
А госпожа Миллис тем временем узнавала всё больше и больше подробностей. Оказывается, они оказались в пансионе для девиц неблагородного происхождения. Он располагалась в какой-то глуши, достаточно далеко от столицы. Разумеется, господин Дженсон обещал показать дорогу.
Анна сразу почувствовала острую жалость к воспитанницам пансиона. Она знала, чувствовала на себе, что такое быть ученицей без средств, а быть ещё вдобавок и ученицей без благородного происхождения… Надо выяснить дома, что это за пансион. Может быть, получится как-то навестить его и помочь ученицам. Не сейчас, конечно, а потом, когда она будет уже самостоятельной девушкой. Когда за каждый свой шаг она не должна будет отвечать перед приёмным отцом.
– … Я не могу выделить вам лучшие комнаты, просто потому что я всего лишь такой же скромный квартиросъёмщик, – Задумавшись, она потеряла нить разговора. Господин Дженсон видимо достаточно терпеливо отвечал на просьбы госпожи Миллис.
– Но это – дочери господина Равенстера, королевского судьи.
– Хорошо, но всё равно выделить вам лучшие комнаты не в моей власти. – Мужчина говорил спокойно, его голос звучал уверенно и почему-то немного печально. Анна поймала себя на мысли, что ей нравится, как господин Дженсон отвечает на претензии гувернантки. – Могу попросить слуг принести несколько диванов сюда в гостиную и передать вам свой скромный ужин.
– Я это так вам не оставлю. – Зашипела госпожа Миллис, – Девушкам такого положения не пристало ночевать как кухаркам.
– Ничем не могу помочь, – пожал плечами мужчина и развернувшись похромал обратно к двери.
Анна обернулась на сестёр. Они откровенно забавлялись. Приключения – это так замечательно. Уже ночью, скромно поужинав, сдвинув диванчики друг к другу, они лежали, накрывшись с головой одеялами и перешёптывались.
– Как тебе понравился этот господин? А, Тайла?
– Не могу на него смотреть. Прямо дрожь пробирает. Миллис права. Отец задаст нам за то что мы здесь ночевали, да ещё и в гостиной. Да ещё и общались с таким людьми. Пансион для неблагородных девиц. Ужас! И сам этот господин тоже не из благородных. Старый, хромой, да ещё и выражается так странно. Быстрей бы уехать отсюда.
– Завтра уедем, – Марена задумчиво смотрит в потолок. – А мне бы хотелось погулять здесь, поговорить со здешними девушками. Наверное, это интересно.
– Интересно ей! Ты лучше подумай о том, что завтра нас будет ждать бал и куда более интересное общество.
– И впрямь! Я уже почти забыла про это.
И девушки вернулись к обсуждению нарядов. Анна тоскливо вздохнула. Ей на бал никогда не попасть. Не сказать, чтобы она стремилась, но часто думала, что всё могло бы сложиться по-другому, не обанкроться бы её отец. Но увы, нет смысла жалеть о несбыточном. Она заснула быстро.
А утром, ещё по заре, они сели в карету и отправились в столицу по правильной дороге наконец-то. Приёмный отец не любил ждать.
Глава 1
Прошёл год
– Госпожа Анна, вас зовёт хозяин.
Анна вздохнула. Вот так. Не успела приехать и уже понадобилась приёмному отцу. Было немного страшно. И всё же она стала почти на год взрослее. И скоро, совсем скоро сможет вырваться из-под его власти. Формально она будет под его опекой до двадцати одного года. Но через полгода, в девятнадцать, её ждали в пансионе учительницей. И тогда эта вынужденная опека, которой так тяготится господин Равенстер закончится, потому что она будет способна сама зарабатывать себе на жизнь. Ей придётся спрашивать его разрешения только на замужество и другие судьбоносные решения. Но Анна не тешила себя надеждой – сирота бесприданница и задаром никому не нужна. К тому же ей и не очень хотелось замуж.
Без любви брак – это мучение и ужас. Она насмотрелась на такие отношения в семье Равенстеров. И хоть слышала, что отец женился на матери по любви, никогда не видела и не знала, что это такое. Везде были сплошь выгодные партии. Она, наверное, слишком старомодна. Ибо в пансионе их, слава Богу воспитывали согласно старым традициям и добродетелям. Но никогда бы она не согласилась на брак без любви. Да к тому же её сердце молчало. Когда подружки тайком из-за стен пансиона расточали влюблённые взгляды, она смотрела на них с недоумением. А они удивлялись – есть ли у неё вообще сердце.
– Тебе надо уйти в монастырь. Ты будешь замечательной сестрой-настоятельницей. Такой рассудительной не по годам, – говорила Дженна. Вроде бы и комплимент, а всё же Анне почему-то было обидно.
Хотя она иногда возвращалась к мыслям о том, чтобы со временем, после работы в пансионе, уйти в монастырь. Ей нравились строгие службы в небольшом храме и матушка, которая была и настоятельницей и директрисой пансиона одновременно. Добрая и строгая. Она стала ей настоящей матерью. Но на прямой вопрос, не уйти ли ей в монастырь, только качала головой и говорила:
– Время покажет.
Задумавшись, Анна поняла, что уже с десять минут бездумно стоит у зеркала, заставляя ждать господина Равенстера. А он ждать ох как не любил.
Она прошла по длинному коридору, свернула налево и поднялась на третий этаж. На третьем этаже располагались комнаты хозяина и его рабочий кабинет.
Остановившись возле двери, Анна глубоко вздохнула и постучала.
– Войдите, – уже по голосу она поняла, что приёмный отец рассержен. И лучше бы не она была этому причиной.
– Добрый день, отец, – она склонила голову и чуть присела, так, как её учили долгие годы в пансионе. И всё равно ему было всё не так.
– Сколько лет прошло, а твои манеры так и не улучшились, – фыркнул он. – Правильно. От такой матери что могло произойти. Подобное рождает подобное.
Анна стиснула зубы. Это была постоянная пытка – упоминание матери. Единственный грех которой состоял в том что она была дочерью богатого торговца, а не аристократа. К тому же мама написала несколько книг за свою жизнь. Детские сказки, интересные и познавательные истории. Матушка была хорошо образованной женщиной. И Анна гордилась ей, но вынуждена была молчать об этом.
Правда все эти крохи знаний о своей семье она узнала далеко не сразу. В пансионе, подальше от приёмного отца собирала она по крупицам всё что слышала о матери и об отце, что знали о них другие. И в этом тоже ей помогла матушка настоятельница.
– Покажи мне свои оценки и рекомендательное письмо.
– Хорошо, отец.
Каждые каникулы она подвергалась этой пытке. Господин Равенстер приказал учителям докладывать ему в виде письма о её поведении и прилагать табель с оценками. Как будто недостаточно было тех унижений, которым он подвергал её каждый день пребывания дома, постоянно придираясь и попрекая.
Пока отец рассматривал оценки и читал письма, Анна постепенно успокаивалась. В предыдущем письме матушка просила ей позволить учительствовать в будущем году и в этом письме должна была повторить свою просьбу. Приёмный отец не возразил в тот раз. Она надеялась, что и в этот он встретит такой поворот судьбы с радостью, и наконец-то избавится от неё.
Несколько минут прошли, а потом вдруг в дверь кабинета кто-то постучал.
– Войдите, – Равенстер отвлёкся от чтения письма и поднял глаза.
– Господин Равенстер, – это был невозмутимый Джон, так они с сёстрами звали его, слуга, который привык ко всем прихотям хозяина и уже ничему не удивлялся, – там какой-то человек хочет вас видеть. Он очень навязчив. Я пытался прогнать его, но он не уходит. С утра стоит под окнами.
– Я сейчас спущусь к нему. Иди. Ты свободна, – кивнул ей приёмный отец, ничего не сказав по поводу письма.
Анна выдохнула и бросилась в свою комнату. Свернула за угол и едва не упала – шнурок на ботинке развязался. Она присела завязать его и услышала громкие шаги, потом рядом хлопнула дверь. Наверное, это господин Равенстер и таинственный посетитель. Она не удивилась – у приёмного отца по долгу службы часто бывали посетители. Анна ничего не знала и знать не хотела про то, какие дела он ведёт и каких людей судит. Осуждать своих близких не хорошо. Это ей внушили в пансионе. Но сейчас она осталась, словно пригвождённая к месту, потому что расслышала, что говорил таинственный посетитель.
– Господин Равенстер, умоляю, пощадите моего сына! Он не виновен! – Голос просителя звучал глухо и надтреснуто. А ещё так несчастно, что Анна против воли сделала несколько шагов вперёд, к двери из-за которой слышались голоса.
– А кто ваш сын? – Приёмный отец говорил спокойно, но Анна знала его и чувствовала, что это затишье перед бурей. Она сделала ещё несколько шагов и остановилась в тени. Дверь была приоткрыта, так что она видела приёмного отца, который сидел в кресле посредине комнаты, а перед ним стоял низко опустив голову мужчина, из самого низшего сословия. Одежда его была грязной и неопрятной, местами через дыры проглядывало голое тело.
– Ну как же, мой Николя. Его забрали давеча, за беспорядки. Ну так он в них не участвовал!
– Не участвовал, говорите, – господин Равенстер встал, сразу оказавшись выше ростом и шире в плечах этого несчастного мужчины. – А у меня вот есть другие сведения. И свидетели есть.
– Дак не может такого быть, – мужчина начал раздражаться. Анна слышала в его голосе такие нотки. Как будто вот-вот разразиться гроза, вдалеке слышны удары грома, но она ещё далеко. Когда матушка настоятельница заговаривала с ними таким тоном, даже самые отъявленные озорницы, умолкали. Но отцу видимо нравилось злить этого мужчину. – Какие свидетели?! Дома он был, говорю как есть. И жена моя, мамаша то есть его, видела его и дочка соседская забегала, с ним говорила. Я и на суде так говорил. Как мог Николя быть и дома и на площади в один час?
– Не знаю, господин Как Вас Там. Его Величество дало приказ найти зачинщиков беспорядков, я их нашёл. Если Вас что-то не устраивает, обращайтесь к Его Величеству. – Приёмный отец стоял, даже не глядя на мужчину и поигрывал кольцом на пальце.
– Но вы ведь королевский судья! К кому, как ни к вам прислушиваться Его Величеству? Мой сын ни в чём не виноват. У него дома невеста осталась. Мы только хотели справить свадьбу. Ну, господин судья, вызовите сына ещё раз. Поговорите с ним. Мы готовы тоже свидетельствовать, что он не виновен. Прошу вас, – мужчина вдруг бухнулся на колени. – Пожалуйста! Матушка моя, мамаша то есть евонная все глаза выплакала. Ей неможется. Сляжет как пить дать, коли сына не выпустят.
– Я не могу, увы. Его Величество уже подписал бумагу о казни провинившихся. На следующей неделе состоится. Да и даже если бы хотел, это очень дорого стоит.
Господин Равенстер уже в открытую требовал денег. И Анна не могла этого не понимать. Возмущение поднялось в ней, на глаза навернулись слёзы. Представилась несчастная женщина, которая лежит одиноко в своём бедном домике и ждёт сына. А он не придёт. Его казнят, казнят безвинно.
Анна не смогла этого стерпеть. Она бросилась в комнату.
– Отец, пожалуйста! Пересмотри дело! Может быть, действительно этот мужчина ни в чём не виновен. Пожалуйста, отец! – Она умоляюще сжала руки.
– Ты откуда взялась? Почему лезешь не в своё дело! А? – Он шагнул к ней. – Да ещё и подслушиваешь то, что тебя никак не касается. Мерзкое отродье своей поганой мамаши! И чему вас только в пансионах учат?
– Пожалуйста отец! Ну прошу тебя! – попыталась она ещё раз и вскрикнула. Господин Равенстер больно схватил её за руку.
– Тебя мои дела не касаются, ясно? Любительница справедливости. Защитница всех сирых и убогих выискалась. Давно не получала тростью по рукам? А по губам за свои слова?
Приёмный отец одной рукой перехватил её за запястье, а второй дотянулся до колокольчика, стоявшего на столе и позвонил. Через несколько минут и в комнату вбежало два рослых воина, в полном обмундировании. Королевский судья всегда держал рядом с собой телохранителей. И теперь Анна понимала почему. Злость на приёмного отца и гнев поднимались в душе, выжигая её дотла.
– Уведите его, – кивнул он воинам на мужика, – и передайте королевской страже. Он так хотел увидеть своего сыночка, вот пусть и убирается к нему.
– Нет отец, пожалуйста. Он же ни в чём не виноват! – Это было ужасно, но она не могла молчать. Сейчас этого мужчину посадят в тюрьму только из-за того, что он пришёл заступиться за сына. И из-за её вмешательства. Она сделала только хуже.
– Замолчи! Позоришь меня только перед людьми! – Острая боль от пощёчины пронзила как иглой. Голова закружилась, и Анна чуть не упала. И упала бы, если бы приёмный отец всё ещё не держал её так цепко. На глаза навернулись слёзы.
– Сейчас пойдёшь у меня в комнату и будешь там сидеть, пока не разрешу выйти. Ты забыла, кому ты всем обязана. Ну ничего, я напомню тебе. Любишь заступаться за мужиков? Получишь в мужья безродное отродье! Посмотрю, как ты запоёшь о справедливости в грязной хижине! Давно уже следовало это сделать! А я всё чего-то ждал. Благодарности, наверное, но так и не дождался. – Господин Равенстер потащил её к двери. Анна шла, не сопротивляясь, почти ослепнув от слёз. Сердце тоскливо сжалось, в ожидании беды.
– О, а вот и кандидат нашёлся, – приёмный отец усмехнулся криво и злобно и схватил на ходу несколько листов из ровной стопки, лежавшей на столе. Анна заледенела. – Что тут? – Он на ходу рассматривал бумаги, продолжая тащить её к двери. – Прошение от нищего доктора об открытии приюта для вшивых бедняков, больных разной заразой. Вот это для тебя жених. Защитник всех мужиков и голодранцев. Сегодня же пойду к королю.
Приёмный отец смял бумагу и злобно кинул её на ковёр.
– Пойдём! Посидишь у меня до завтра под замком. – Он больно дёрнул Анну за руку. Она всё-таки не удержалась и вскрикнула. Голова была как в тумане. Страшно и так внезапно. Господин Равенстер ещё никогда не был так жесток к ней.
Она с трудом помнила, как они шли по коридору, как он втолкнул её в её комнату и закрыл дверь на ключ. Тишина и темнота привели её в чувство. Она упала на кровать и разрыдалась.
Анна не знала, сколько времени прошло. Голова постепенно проходила, мысли прояснились и от этого было ещё страшнее. Она знала по опыту, если приёмный отец, который был жесток, суров, несправедлив, (Да, да! Она наконец-то могла себе в этом признаться, потому что злость на него ещё не остыла и не остынет, наверное, никогда, хоть это и нехорошо) принимал какое-то решение, то никто уже на него не мог повлиять.
Она сжала руки, закрыла глаза и взмолилась о том, чтобы кто-нибудь, возможно, сам король, воспрепятствовали решению господина Равенстера. Она не могла сказать – браку, задуманному приёмным отцом, потому что до сих пор ей это всё казалось какой-то глупой шуткой. И всё же она молилась.
Наконец, за дверью послышались шаги. Анна на всякий случай отошла к окну. Если это пришёл приёмный отец, то кто знает, что у него на уме. Иногда приступы гнева у него не проходили по несколько дней и тогда даже слуги старались не попадаться ему на глаза.
Но вот ключ повернулся в замке и дверь открылась. В комнату вошла госпожа Равенстер. Полная и некрасивая, она тщетно старалась спрятать морщины за румянами и белилами, а платья из дорогой ткани только невыгодно подчеркивали её фигуру. Потому что, как украдкой слышала от сестёр Анна, отец был очень скуп и не давал денег на наряды и украшения больше, чем было необходимо, экономя на чём только можно.
Госпожа Равенстер была всегда добра к ней. И за всю жизнь Анна не услышала от неё ни одного плохого слова. И всё-таки того доверия, что было между ней и матушкой настоятельницей у них не сложилось.
– Как ты? – Госпожа Равенстер с сочувствием смотрела на неё. – Эдуард сегодня сам не свой, – она печально улыбнулась, пытаясь защитить мужа. Наверное, она его любила, по-своему, но почему-то Анну только пугала такая любовь. – Сильно тебе досталось?
– Ну… – Анна замялась. – Не очень.
– Пойдём к девочкам. Покушаешь. Расскажешь, как учёба. Эдуард уехал во дворец. Теперь до вечера не приедет. Пойдём, – госпожа Равенстер протянула ей руку. Массивный браслет сполз с запястья и открыл несколько синяков. Анна вздохнула.
Пока они шли коридорами к комнатам сестёр, ей почему-то подумалось, что несмотря на такого отца, сёстры стремятся замуж. Влюбляются, мечтают о балах и кавалерах. А ей, глядя на синяки на запястьях госпожи Равенстер, хотелось только убежать туда, где ничего этого нет.
Конечно, она верила, что есть хорошие мужчины. Она читала о них. Есть идеал. О нём написаны легенды. Есть книги о верных рыцарях и прекрасных дамах. Но на самом деле они где-то далеко, так далеко, что вряд ли когда-то обратят внимание на неё, сироту.
Слова приёмного отца почти забылись. Но иногда всё же всплывали в памяти. И тогда в голову невольно лезли всякие образы. Анна ругала себя за то, что думает об этом, пыталась прогнать их, но ничего поделать не могла. Перед глазами вставала грязная хижина. Она видела такие в нищих кварталах, в которые они ходили помогать беднякам вместе с матушкой. Она разговаривала с этими людьми, жалела их, но представить себя там в хижине, женой такого человека не могла. Эти образы только навевали страх.
– Анна! Мы так рады тебя видеть! – Тайла и Марена отложили своё вышивание, встали ей навстречу и каждая даже приобняла её. Они выросли за те полгода, что Анна их не видела. Но всё равно остались её любимыми сёстрами.
– Я тоже, – улыбнулась она. – Я скучала.
– А мы то как!
– Да я уж помню ваши письма, – она посмотрела на девушек. С ними всегда было легко. Хотя нет, не всегда. Были у них и крупные ссоры. А потом… Потом она смирилась, что никогда не будет им ровней. Они были лучше образованны, лучше одеты, им позволялось то, что не позволялось ей. И когда они вместе с ней выходили в общество, она на их фоне казалась служанкой.
Но, в общем, если отбросить всё это, то они мило общались, как хорошие знакомые. Сёстры поверяли ей свои тайны – кто в кого влюблён, кто с кем танцевал на балу, а она… просто слушала их. И радовалась, что у неё есть пансион.
– Тайла, ты помолвлена, говорят? И я это узнаю не от тебя почему-то, – Анна погрозила сестре пальцем.
– Ну, – девушка самым натуральным образом смутилась. – Там ещё ничего не ясно. Но Джозеф любит меня и…
– Она любит его, – вставила Марена. – А папочка не против, потому что у Джо много денег и титул в придачу. Вот увидишь, отец выпросит для Джо место при дворе.
– Марена, нельзя так говорить про отца! – Перебила её госпожа Равенстер.
– Хорошо, мама, не буду.
Марена улыбнулась и подмигнула Анне. Она невольно залюбовалась сестрой. Марена была самой красивой из них и самой юной. Ей едва исполнилось шестнадцать. Но новая высокая причёска и шёлковое платье делали её совсем взрослой. Волосы цвета спелой пшеницы, доставали почти до пола, если Марена вытаскивала шпильки из причёски и позволяла волосам лежать свободно. Ей восхищались на всех балах, но господин Равенстер не давал разрешение на помолвку дочерям, пока им не исполнится хотя бы восемнадцать. Марена прекрасно сознавала свою красоту и пользовалась ей. Даже отец становился добрее рядом с ней. Зато вот гувернантки вечно плакали от её проказ и нежелания хоть чему-то учиться.
Анна перевела взгляд на Тайлу. Девушка сидела смутившись на кушетке, болтая ногой в прелестной атласной туфельке в тон платью. Тайле было двадцать. Те же пшеничные волосы, но материнские черты лица и склонность к полноте немного портили картину. И всё же вот сейчас Тайла была диво как хороша. Анна невольно залюбовалась ей. А потом со вздохом обернулась к зеркалу. Мельком. Делая вид, что поправляет волосы.
Она привыкла к своему виду. Чем скромнее, тем лучше. Так говорили в пансионе. И всё же в восемнадцать хочется быть красивой. Пусть хотя бы немного. Но тёмные волосы были убраны в простую причёску. Строгое платье из дешёвой ткани невыгодно подчёркивало слишком худую и угловатую фигуру и цвет лица, а нос… На нос вообще смотреть не хотелось.
Анна отвернулась и улыбнулась девочкам.
– Так что там про помолвку?
Они болтали довольно долго. Потом перешли в гостиную, где слуги, привыкшие к капризам госпожи, накрыли небольшой столик и принесли обед.
Разговор тёк неторопливо. Тайла показывала фасоны нарядов в своём альбоме, а Марена хвалилась вышивкой. Как вдруг стукнула входная дверь.
– Отец! – Улыбки сразу сошли с лиц. Госпожа Равенстер растерянно встала и повернулась лицом к двери. И только Анна осталась сидеть. Она просто не смогла бы встать. Ноги разом подкосились, а воздух словно выбило из груди.
Дверь в гостиную распахнулась.
– Вот вы где! Милая картина! – Господин Равенстер почему-то улыбался и выглядел вполне добродушно. Буря миновала. И всё же Анна чувствовала какую-то угрозу. Слишком уж таинственный вид был у приёмного отца. – Это даже хорошо, что все в сборе. Не придётся никого искать. У нас большая радость. Анна, моя приёмная дочь, волей Его Величества выходит замуж. – Он замолчал и улыбнулся, злорадно так. Значит уже всё решено. Анна вдруг заледенела. Посмотрела на сестёр. Они выглядели потрясёнными, но не радостными.
– А почему никто не радуется? А? Его Величество лично облагодетельствовал сироту и выделил ей приданное.
– Поздравляем! Какая радость! – Госпожа Равенстер подскочила к Анне, а та стояла словно оглушённая. Приданное. Ничего хорошего это не сулит, явно.
Глава 2
Бернард
Бернард сидел и писал прошение. Интересно, которое уже по счёту? Он давно потерял им счёт. И всё же писал. Унижался, просил, требовал. Каждый раз сжимая зубы терпел и точно говорил себе, что это в последний раз. А потом видел страдания бедняков, которые мучились больные в своих холодных домах и снова шёл писать и обивать пороги государственных канцелярий. И снова не получал ответа. Если бы он мог распоряжаться деньгами, а не снимал бы сам несколько комнат в пансионе госпожи Дарс, то давно бы уже построил приют-больницу. Но он имел то, что имел. Увы.
Он запечатал письмо. И немного помедлил, прежде чем написать адрес. Пару недель назад он отправлял прошение на имя королевского судьи. Теперь кажется на очереди главный советник. Потом всё-таки надписал адрес и встал. Надо было проведать старого Сэма, который болел с самой зимы и медленно угасал, а по пути отправить письмо.
Бернард припадая на левую ногу направился к двери. Захватил с вешалки плащ и шляпу. Уже одевался, когда в дверь постучали.
– Войдите.
– Здесь живёт доктор Дженсон?
– Да, это я.
Он поднял глаза, рассеянно думая, не забыл ли чего. Посыльный. Он его здесь раньше не видел. Странно. А посыльный протянул ему письмо.
– Вам письмо из королевской канцелярии.
– Хорошо. Давайте, я распишусь.
Посыльный ушёл. А Бернард всё стоял и смотрел на королевскую печать. На сердце почему-то вдруг стало беспокойно. Открыть бы и прочесть быстрее. Но в коридоре было темно. Госпожа Дарс экономила на свечах.
Бернард вернулся в комнату, подошёл к окну и распечатал письмо.
«Господин Дженсон, настоящим письмом уведомляем вас, что такого-то числа такого-то месяца вам надлежит жениться на госпоже Анне Равенстер. Таково желание Его Величества.»
И подпись – королевский советник Джеймс А.Д.
Это шутка? Равенстер… Имя показалось знакомым. Уж не дочь ли это королевского судьи? Он наморщил лоб пытаясь понять, что случилось. Но в бумагах он никогда не был силён. Ясно одно – ничего хорошего это письмо точно не сулило. А главное не предоставляло возможности отказаться.
Интересно, чем эта Анна так провинилась, что её выдают за него замуж? Бернард усмехнулся и посмотрел в зеркало. Он, по правде говоря, пользовался им редко. Да и зачем зеркало доктору Бену? Старый Сэм и матушка Милли любили его и таким. И всё же время не красит. Врождённая хромота с годами только усилилась. Он знал, как доктор, что это не лечится. Морщины избороздили обветренное и загорелое лицо. (Как у моряка, – подумал Бернард). Светлая почти белая борода спадала на потрёпанный пиджак. Он никогда раньше не думал о своём внешнем виде.
Наверное, он не слишком привлекателен для обычной девушки, да ведь и девушки благородного происхождения сюда не заезжали. А он сам очень редко выбирался в город, слишком редко, чтобы думать о том, как он выглядит.
Конечно, его пациентки иногда посматривали на него так… двусмысленно. Но он, вот ведь старый чудак, и представить себе не мог, что женится без любви. Ну а любовь ему с его внешностью и не светила. Поэтому он и собирался жить так, как есть всю жизнь. Вот правда это письмо… Он разберётся с ним на досуге, обязательно. Наверное, закралась ошибка и письмо по случайности адресовали ему. Бернард положил письмо на стол. Надо будет зайти в канцелярию и рассказать об этом.
В дверь опять постучали. Он только и успел поднять голову.
– Доктор Бен, – дверь распахнулась. За дверью стоял мальчишка в потрёпанной рубашке, старых выцветших брюках и дырявом картузе. Он тяжело дышал. – Там мамке опять плохо.
– Что случилось? – Бернард посерьёзнел. И тут же забыл про все письма на свете. Это была его любимая работа и его добрые люди, во многом наивные как дети. Их жизнь зависела от Божьего благословения и от его умений. – Опять приступ, да?
Мальчишка закивал головой.
– Хорошо. Пойдём вместе. Я уже собрался. Только чемоданчик сейчас возьму. – Он взял свой чемоданчик с лекарствами и инструментами и вышел вслед за мальчиком.
Анна
Несколько дней она прожила словно в тумане. Улыбалась, иногда смеялась, благодарила отца и даже делала вид, что собирается. А в душе жил страх. Липкий и противный он застилал глаза и не давал дышать полной грудью. Слишком мало времени у неё чтобы смириться со своей судьбой. И приёмный отец не даёт ей больше. И не сбежать. Господин Равенстер выставил стражу. Она постоянно маячила где-то у дверей комнаты, словно напоминание – захочешь уйти – а мы здесь. И никаких прогулок. Отец запретил даже в сад выходить одной. Только с госпожой Равенстер и сёстрами.
Тайла с Мареной в отличие от матушки не поздравили её, нарушив отцовский приказ. Всё-таки они любили её. Анна смахнула слёзы. Она прощалась с прежним миром навсегда. А новый мир её пугал.
И почему бы господину Равенстеру не оставить её тогда, восемнадцать лет назад, на улице? Зачем он приютил её и дал свою фамилию, зачем назвал дочерью?
Вспомнилось, как однажды, ещё будучи девочкой, ласковой и весёлой, она бросилась к комнате приёмного отца, чтобы сделать ему сюрприз и вбежать без стука. И услышала то, что не смогла потом забыть.
– Эд, зачем тебе эта девчонка? Заботиться о ней, оплачивать обучение? – Она узнала человека по голосу, тогдашний королевский советник, господин Гамбольдт.
– Ну как же ты, такой интриган и не понимаешь? – Голос приёмного отца звучал насмешливо. – Его Величество любит бескорыстие и добрые дела. И хотя он сам скуп, как ростовщик в своей лавке, никогда не упустит возможности похвалить за щедрость. Всегда надо делать то, из чего можно извлечь выгоду. Пусть даже не сейчас, а в будущем.
Она тогда не пошла к приёмному отцу. От разочарования потемнело в глазах. Совсем ещё ребёнок, который разом повзрослел. Их ещё много было, таких фраз. И издёвок, которых она не замечала раньше.
Она вспомнила, как часто стояла в углу, сопровождая в гостях сестёр и приёмного отца. И пока они танцевали или флиртовали, невольно вслушивалась во взрослые разговоры, и ловила восхищенные взгляды, которые бросали на господина Равенстера.
– Господин судья, ваша воспитанница так скромно и опрятно выглядит.
– Она не воспитанница, а дочь мне, – натурально изображал возмущение приёмный отец. – Вы что? Я подобрал её на улице, умирающей от голода и холода, дал ей образование и воспитание.
– Ах, – натурально ахали дамы и прикладывали платочки к глазам. – Вы настоящий герой. Она, наверное, так благодарна вам!
Ну и всё в таком духе. Анна отдыхала от этой фальши только в пансионе, где никому не было нужды притворяться и жила только там полной жизнью. И вот теперь её хотят лишить этой жизни.
Она вздохнула. Встала с кровати и поправила локон, выбившийся из причёски. В комнату постучали, а потом дверь приоткрылась.
– Энн, пойдём в сад. Папа уехал, – Тайла махнула рукой.
– Иду, – Анна кивнула. Накинула шаль и направилась за сестрой.
– Дорогуша, я узнала кое что про твоего жениха.
Анна скривилась, как от боли.
– Ну-ну. Не корчи рожи. Ты не можешь быть такой печальной, когда я так отвратительно счастлива. – Тайла рассмеялась, а потом вмиг посерьёзнела. – Эти три дня после того, как отец озвучил приказ короля, я пыталась узнать хоть что-нибудь про твоего жениха. И мне это дорогого стоило.
– Я твоя должница, – улыбнулась Анна. Сразу почувствовав к чему клонит сестра.
– Позже сочтёмся, – Тайла махнула рукой. – Так вот, Марена пробралась в кабинет отца. Даже не спрашивай, как она это проделала. Но тем не менее, мы узнали, что его зовут доктор Дженсон и он работает доктором для бедняков в Живилице.
Живилица… Что-то знакомое. Какое-то воспоминание мелькнуло в голове и тут же исчезло.
– Где это?
– Далеко отсюда. Шестьдясят миль, наверное, если не больше. И вот дальше ничего утешительного, – сестра помедлила, а потом сочувственно на неё посмотрела. – Двоюродная тётя моей подруги – Элис, живёт там, неподалёку. И какая удача, тётя как раз гостит сейчас у Элис. – Тайла замолчала. А Анна поняла, что сердце сейчас выскочит из груди от нетерпения. Ну почему же сестра не может сразу договорить всё, что хотела? – В общем тётя знает этого доктора. Живёт он в глуши глухой, снимает несколько комнат. Грязь там непролазная и туман, а зимой невозможный холод из-за гор. До ближайшего города, наверное, как оттуда до нашего дома. Тебе надо теплее одеваться.
– Ну так что там с этим человеком? – Анна не вытерпела. Она так и не смогла произнести слово «жених». Оно жгло язык.
– Какая нетерпеливая! – Тайла погрозила ей пальцем. – На самом деле я просто пытаюсь тебе подготовить. Там везде грязь и холод. А жених твой… Ну, в общем, как доктора его любят и ценят. Но правда тётя его услугами не пользовалась. Но на этом все хорошее о нём заканчивается. Он увечный – хромает на одну ногу, страшный, бородатый, похож на чудовище. Элис однажды с тётей видела его и чуть не упала в обморок. Ему лет пятьдесят или около того. Одежда на нём грязная и он постоянно общается с вшивыми бедняками. Обстановка у него наверняка бедная. Слуг нет. Говорят, он сам себе еду готовит и еда у него отвратительная. А ещё, говорят, что у него не все дома. – Тайла покрутила пальцем у виска, – Кто-то из знатных по своей прихоти воспользовался его услугами. Предложил доктору денег. А он их не только не взял, но ещё и наговорил много всего нехорошего. И говорит он всегда так странно. Служанка в доме где живёт доктор рассказывала служанке тёти Элис о том, что и половину из его речей не понимает. Ну вот. Кажется, всё.
Тайла закончила, а Анна представила себе этого доктора и сердце снова защемило от страха. Приёмный отец в полной мере исполнил свою угрозу. Интересно только, что он пообещал королю и как уговорил устроить этот брак? Вряд ли она об этом узнает. Снова поднялась волна негодования и гнева на отца. И хуже всего, что она ничего не могла сделать. Хотя нет. Могла.
– Тайла, – она подняла глаза и решительно посмотрела на сестру. – Я напишу письмо матушке-настоятельнице. Его надо будет отправить сегодня же. Ты поможешь?
– Конечно. Я обещаю. – И сестра сочувственно сжала ей руку.
Потом она писала письмо, зачёркивала и сновала писала, комкала бумагу и бросала в камин. Письмо никак не хотело получаться. Хотя обычно у неё от матушки не было никаких секретов. И всё же она не знала, как к этому подступиться. Потом вздохнула. Время было обеденное. Надо дописать и отдать Тайле. Сестра ждёт.
Анна как смогла правдиво описала то, что произошло между ней и приёмным отцом, описала то, что слышала о своём женихе и попросила матушку хоть как-нибудь ей помочь. Она не представляла, в чём будет заключаться эта помощь, но верила, что она обязательно придёт. На сердце даже стало спокойнее.
В столовой она незаметно отдала письмо сестре. Всё. Теперь самое тяжёлое – это ждать ответа. Она даже на какое-то время воспряла духом. Но ответа не было и всё ближе и ближе тот самый день. Она конечно знала, что приёмному отцу не терпится сбыть её с рук, и что он зол на неё. Но почему свадьбы должна состояться так скоро – совсем не понимала.
«Его Величество уже назначил день и час» – гордо ответил ей господин Равенстер, когда удалось об этом спросить. Но она не верила. Неужели у короля нет других забот, кроме как её свадьба? Наверняка постарался приёмный отец. Но зачем?
Всё выяснилось в день перед отъездом, когда вещи были собраны и стояли в чемоданах в комнате. Да, по правде сказать и собирать было нечего. Платье, предметы туалета, письменные принадлежности, да несколько книг. Больше ничего не принадлежало ей в этом доме. Ни драгоценностей, ни карманных денег у неё никогда не было.
Отец вошёл без стука.
– Ты завтра отправляешься в пять утра. Надо успеть доехать засветло.
– Хорошо, – Анна склонила голову. Желание возражать приёмному отцу после последней ссоры совсем пропало. Всё равно это ничего не изменит.
– Поедешь с королевским нотариусом, – он сделал паузу, а она с ужасом посмотрела на отца. Нотариус мужчина и к тому же молодой. Незамужняя девушка отправляется к своему жениху с молодым мужчиной?! Неужели господину Равенстеру недостаточно унижений и он хочет подвергнуть её ещё и такому позору? Но отец после небольшой паузы продолжил. – Катрин тоже поедет с тобой.
Анна выдохнула с облегчением. Катрин – это была няня Тайлы и Марены. Но поскольку девочки выросли она осталась в доме на правах прачки и швеи. Штопала одежду слуг и стирала бельё. Слава Богу, приёмный отец не совсем сошёл с ума.
– Да, и открой сумки. Я хочу посмотреть, не взяла ли ты чего-нибудь лишнего.
Анна послушна открыла сумки. Отец быстро пересмотрел одежду и её скромные вещи, потом наткнулся взглядом на томик сказок. Это были сказки, написанные мамой. Она берегла их как зеницу ока. Их подарила ей матушка-настоятельница.
– А это ещё что за гадость? – Он подхватил томик сказок и прочитал имя автора на заглавии. – А, писанина твоей дурной мамаши. Этому место вот здесь, – И он ловким движением кинул сказки в камин.
– Не надо, отец! – Анна попыталась перехватить его руку, но господин Равенстер выдернул её и отошёл к камину.
Анна сжала губы. Она не заплачет, нет!
– Что у тебя там? Есть ещё книги? Покажи!
– Нет, – она покачала головой и встала, загородив собой сумки.
– Не хочешь? – Она думала приёмный отец ударит её, но он даже не сдвинулся с места. – Ну как знаешь. Будет хотя бы что продать, чтобы купить себе мяса для обеда, – он ухмыльнулся. Что это значит? Анна захолодела.
– Но… Но… А как же приданное?
– Какое приданное?
– Которое мне выделил Его Величество, – совсем уж жалко пролепетала она. Хотя бы несколько сьеров и то было бы хорошо. Она смогла бы нанять экипаж, уехать к матушке в монастырь. Там бы её никто не нашёл. К тому же в монастырях переставали действовать все законы. Традиционно если преступник просил защиты возле стен монастыря и настоятельница или настоятель его впускали, он переставал быть преступником в обычном смысле этого слова, но и для мира он умирал, обязываясь жить в монастыре и подчиняться его уставу. И если бы матушка приняла её… Этот закон вспомнился ей на днях, а призрачная мечта поддерживала её все эти дни. И вот теперь она рассыпалась. Без денег ей никогда не добраться до монастыря.
– А его Величество не выделил мне случайно деньги за то что я все эти годы кормил тебя и одевал, платил за обучение. А? Или может на эти платья ты заработала сама?
– Но, отец, я же говорила, что останусь в пансионе учительницей и всё оплачу. Вы просто не захотели подождать.
– Пока бы это ещё произошло… А тут волей Его Величества и мои траты на тебя оплачены и ты пристроена, – В его голосе слышалась уж совсем неприкрытая издёвка. – Или тебе не нравится? Посмеешь возразить? Привыкла спорить с отцом. Посмотрю, как ты будешь возражать своему мужу.
Перед глазами тут же услужливо нарисовался образ доктора, о котором на днях рассказывала Тайла. Стало страшно так, что она едва не упала в обморок.
– Завтра в пять утра экипаж будет ждать тебя. И без глупостей!
Отец развернулся и вышел, хлопнув дверью, а Анна села на кровати и закрыла лицо руками. Так тяжело чувствовать себя одинокой и не нужной никому. Она достала из чемодана книгу, вытащила оттуда письмо настоятельницы и прижалась к нему лбом, вспоминая то хорошее, что было в её жизни. И пансион и друзья и обучения арвирскому и долгие службы в красивой старинной церкви. Неужели её жизнь закончится после свадьбы? Неужели доктор так страшен, как её пугают? Тогда бы Бог, наверное, не допустил бы этой свадьбы.
Она прижимала к губам письмо настоятельницы, не замечая что плачет. Пожалуйста, Боже, дай выдержать всё это!
Глава 3
Утром было так холодно, что Анна дрожала, одеваясь. Камин потух, и комната за ночь выстудилась. Здесь случались сильные заморозки даже в середине июня. А там, куда ей предстоит ехать – ещё холоднее. И горы совсем близко. С горами было связано много самых страшных легенд и преданий. Но она не боялась – верила, что это всё детские сказки. Да и в пансионе всё объяснили. Всё-таки с суеверием в стране упорно боролись. Но вот сейчас, когда ей предстояло уехать в к незнакомому человеку и стать его женой, все суеверия снова воскресли.
Прощание, слёзы сестёр, виноватый взгляд госпожи Равенстер и насмешливый – приёмного отца – всё, словно в тумане. Анна дрожала от холода, а ещё сильно хотелось спать. Так было всегда, когда она волновалась. Но пока экипаж не тронулся, уезжая в темноту и туман и оставляя дом, в котором она жила всю свою жизнь, она не осознала полностью, что уже всё, дороги назад нет. И только, наконец, когда фонари подъездной аллеи растворились во тьме, она откинулась на подушки и сжала губы.
Слёзы сами текли по щекам. Хорошо, что в карете было темно, и сухощавый высокий нотариус не видел их. Зато няня почувствовала. Прижала её к себе.
– Ничего девочка. Ничего, – она поглаживала её по голове. – Всё успокоится. Все плачут, когда уезжают. И мало кому, Творец даровал хорошую судьбу. Надо с благодарностью принимать всё, что тебя ожидает.
Анна вздохнула. Ей стало стыдно. Она думала только о себе, но вовсе не этому её учили. Она знала, что старая нянюшка была замужем. Но муж, выше её по положению, в один ужасный миг ушёл от неё, забрав с собой единственного сына. А суд был полностью на его стороне. На второй суд няня так и не собрала денег. После этого она поседела, за один день и больше так никогда и не видела своего мужа и не знала даже, жив ли сын. И теперь коротала дни, прислуживая в семье Равенстеров. А сейчас ехала навестить свою приболевшую сестру, такую же старую деву. Рядом с ней было стыдно грустить. И на какое-то время она даже воспрянула духом, но снова затосковала, когда нянюшка уснула.
Королевский нотариус пытался было с ней разговориться, но Анна отвечала односложно. Она боялась мужчин до дрожи в коленях и сжималась от каждого его слова. И он замолчал. Она выдохнула, а потом сама задремала ненадолго.
Сны снились тревожные. В этих снах она убегала от кого-то. И знала, чувствовала, что не убежит. Он настигал её неумолимо быстро. Она оборачивалась и тут же просыпалась. И так несколько раз. И тут же начинали терзать мысли, не давая покоя, о том, что уже завтра она станет женой неизвестного и чужого для неё человека, рассказы о котором пугали до дрожи.
Анна уже знала, что свадебного торжества не будет. Ни платья, ни поздравлений, ничего. Просто она подпишет при нотариусе брачный договор. И её будущий муж поставит свою подпись рядом. И всё. И так будет лучше. И даже, наверное, не очень страшно. По крайней мере она надеялась на это. И всё же как ребёнок молилась, чтобы с экипажем или нотариусом что-то случилось.
Но день в дороге слишком быстро кончился и без происшествий. Они остановились в какой-то придорожной гостинице, поели и легли спать. От волнения Анна почти не могла есть и несмотря на просьбы няни, почти не поужинав отправилась спать. И, конечно, так и не смогла заснуть. Так и ворочалась до утра.
