Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава третья
Ферма Коры Фрост лежала в двух милях к востоку от Линкольна, на южном берегу реки Гилеад. Там стояли старый дом, небольшой яблоневый сад, обширный огород, сарай и несколько хозяйственных построек. Когда был жив ее муж, они засадили большой участок земли кукурузой. Они с Эндрю Фростом оба работали в Линкольнской школе, мистер Фрост был школьным тренером. Мы все его любили. Он был наполовину сиу, наполовину шотландско-ирландского происхождения и был блестящим спортсменом. Он учился в Карлайлской индейской школе в Пенсильвании и лично знал Джима Торпа. Когда ему было одиннадцать лет, он сидел на трибунах в день, когда великий спортсмен помог своей команде индейских детей потрясти весь мир, обыграв высококлассную футбольную команду Гарварда. Мистер Фрост погиб в результате несчастного случая. Он сидел на дисковой бороне с маленькой Эмми на коленях и правил Большим Джорджем, огромным тяжеловозом Фростов. Они проходили по вспаханному полю, измельчая свежевывороченные пласты черной почвы. Разворачиваясь на краю поля, Большой Джордж потревожил гнездо шершней в траве возле ограды. Конь встал на дыбы и, запаниковав, бросился в галоп. Малышку Эмми сбросило с отцовских колен в сторону. Эндрю Фрост пытался ее поймать, но упал с сиденья прямо под острые восемнадцатидюймовые лезвия бороны, которые изрубили его. Падая, Эмми ударилась головой о столб ограды и два дня пролежала в коме.
Летом 1932 года Эндрю Фроста не было уже год. Его вдова справлялась. Пахотную землю она сдала в аренду, но оставались еще сад и огород. Старый дом наряду с сараем и хозяйственными постройками постоянно требовали ремонта. Иногда нас с Мозом и Альбертом просили помочь с этим, против чего я не возражал. Я понимал, что нелегко растить Эмми в одиночку, заниматься делами фермы и при этом продолжать работать в Линкольнской школе. Миссис Фрост была доброй женщиной, но над нею словно навсегда нависла огромная туча, а ее улыбка была не такой солнечной, как раньше. Приехав к ней, мы слезли с кузова, и она сразу же приставила нас к делу. Она освободила нас с полей Бледсо не только по доброте душевной. Она вручила Мозу косу и велела косить траву, разросшуюся между деревьями в саду. Нас с Альбертом она отправила строить забор от кроликов вокруг огорода. На зарплату, которую она получала в школе, едва ли можно было прожить, поэтому сад и огород были так важны для нее. Чтобы разнообразить их с Эмми питание долгой зимой, она консервировала овощи и фрукты. Пока мы работали, они с Эмми пололи огород.
– Тебе повезло, что тебе отдали гармонику, – сказал Альберт.
Мы как раз закончили копать яму, и я держал столб, а Альберт засыпал его землей и крепко утрамбовывал.
– Она вечно грозится забрать ее навсегда.
– Она высполняет свои угрозы.
– Если она отберет гармонику, то ей будет больше нечем угрожать мне. Я не против тихой комнаты.
– Она может приказать ДиМарко больше пороть тебя. Ему это понравится.
– Больно только в самом начале, потом боль уходит.
Альберт никогда не подвергался порке, так что ему неоткуда было знать. ДиМарко бил чертовски больно, и после ученик целый день двигался с трудом. Но это правда: такая боль уходила.
– Если бы она знала, как много значит для тебя гармоника на самом деле, она бы сломала ее у тебя на глазах.
– Значит, лучше ей никогда не узнать, – пригрозил я.
– Думаешь, я ей скажу?
– Я уже не знаю, что ты сделаешь.
Альберт схватил меня за грудки и притянул к себе. Он уже покрылся веснушками, и его лицо напоминало миску с размокшими кукурузными хлопьями.
– Проклятье, я единственный спасаю тебя от исправительного дома.
Альберт почти никогда не ругался. Хотя он говорил тихо, миссис Фрост услышала.
Она выпрямилась и сказала:
– Альберт.
Он отпустил меня, легонько оттолкнув.
– Когда-нибудь ты сделаешь что-нибудь, от чего я не сумею тебя спасти.
Мне показалось, что он ждет этого дня.
Мы сделали перерыв на обед. Миссис Фрост угостила нас чудесными сэндвичами с ветчиной и салатом, яблочным пюре и лимонадом, и мы все вместе ели под большим тополем на берегу Гилеада.
«Куда течет река?» – показал Моз.
– Она впадает в Миннесоту, а та впадает в Миссисипи, которая течет полторы тысячи миль к Мексиканскому заливу, – сказала миссис Фрост.
«Далеко», – показал Моз и тихонько присвистнул.
– Когда-нибудь я поплыву по ней, – сказал Альберт.
– Как Гек Финн? – спросила миссис Фрост.
– Как Марк Твен. Буду работать на речном пароходе.
– Боюсь, Альберт, их эра прошла, – сказала миссис Фрост.
– Мама, можно мы поплаваем на каноэ? – спросила Эмми.
– Когда закончим работать. И, может, даже искупаемся.
– Оди, сыграй что-нибудь, – попросила Эмми.
Меня не надо было просить дважды. Я достал из кармана рубашки маленькую губную гармонику и постучал ею по ладони, чтобы вытряхнуть пыль. Потом заиграл одну из своих любимых мелодий – «Шенандоа». Это была красивая мелодия, но в минорном ключе, поэтому присутствующая в ней грусть охватила всех нас. Я играл на берегу Гилеада, солнце отражалось от воды цвета слабого чая, а вокруг нас ветви тополя отбрасывали ломаные тени. Я заметил навернувшиеся на глаза миссис Фрост слезы и понял, что играю одну из любимых песен ее мужа. Я не закончил.
– Оди, почему ты остановился? – спросила Эмми.
– Забыл, как дальше, – соврал я и сразу же заиграл более бравурную мелодию, которую слышал по радио в исполнении «Ред Николс и пять центов», под названием «Я чувствую ритм». Я репетировал, но еще никому не играл ее. Настроение наше тотчас улучшилось, и миссис Фрост даже начала подпевать, чему я удивился, потому что не знал, что у этой мелодии есть слова.
– Гершвин, – сказала она, когда я закончил.
– Что?
– Не что, Оди. Кто. Человек, который написал эту песню. Его зовут Джордж Гершвин.
– Никогда о нем не слышал, – сказал я, – но он пишет очень хорошие песни.
– Это точно, – улыбнулась она. – И ты хорошо сыграл.
Моз показал жест, и Эмми согласно кивнула.
– Ты играешь, как ангел, Оди.
В этот момент Альберт встал.
– Мы еще не закончили работу.
– Ты прав.
Миссис Фрост начала убирать все в корзину для пикника.
Покосив траву в саду, Моз помог нам с Альбертом ставить забор от кроликов. Когда мы закончили, миссис Фрост, как и обещала, отпустила нас на реку немного отдохнуть и смыть пыль и грязь, пока она готовит ужин. Мы разделись и попрыгали в воду. Весь день мы потели под жарким солнцем, и прохладная вода Гилеада казалась раем. Мы купались совсем не долго, когда с берега окликнула Эмми:
– Теперь поплаваем?
Мы заставили ее отвернуться, пока вылезали и одевались. Потом Альберт с Мозом подняли каноэ с маленьких козел, на которых мистер Фрост всегда хранил его, и спустили на воду. Я взял два весла. Эмми села ко мне в центр, а Альберт с Мозом взяли по веслу и заняли места на носу и корме, и мы отплыли.
Ширина Гилеада составляла всего лишь десять ярдов, и течение было несильным и ровным. Мы поплыли на восток под нависавшими над водой деревьями. Река и земля по обе стороны притихли.
– Хорошо, – сказала Эмми. – Хотела бы я плыть так вечно.
– До самой Миссисипи? – спросил я.
Моз положил весло на борта и показал «До самого океана».
Альберт покачал головой:
– На каноэ туда не добраться.
– Но помечтать-то можно, – сказал я.
Мы развернулись и поплыли вверх по течению на ферму Фростов. Установили каноэ на козлы, сложили весла под ним и пошли в сторону дома.
Тут нас и настигли неприятности.
