12. Владимир Маркин: «Сиреневый туман»
Я уехал в Сибирь, в заповедник посреди Кемеровской области. Глушь такая, что забрасывают группы туда только вертолетом, всего 2 раза за сезон. Впрочем, ученые, которые не попали в «партию», идут пешком, 3–4 дня вдоль горной речки, только чтобы попасть на кордон, откуда уже предпринимаются вылазки в окрестные горы.
Дикие леса, которые гораздо лучше подмосковных, смоленских, тверских, рязанских. В тайге – высокие травы, но мало валежника, нет никаких рвов, бывших дорог, заросших просек и полей, следов войны в виде приболоченных окопов и провалившихся блиндажей. Кайф. Чистый и невероятный кайф от гор, ледников, оленей, медведей (мы встретили штук 8–10), кайф от нового для меня жанра жизни – «Особенностей русской национальной охоты». Жанр воплощается во всём: в водке, ящик которой мы приперли на кордон, в ловле хариуса, в купании в горном озере, в бане, где мы паримся с бельгийским лесником Кристофом, в соревновании – кто попадет в подброшенную водочную бутылку из «сайги». Кайф в медведице Машеньке, которая приходит в гости и может внезапно выйти из кустов, – и кайф в том, что стрелять в нее нельзя, но можно прогнать, кидая в нее дрова. Кайф – курить анашу, пока биологи травят байки об одиночных походах, а Кристоф читает мантры и сыпет в костер ароматные травки. Кайф – подняться в гору вместе с парнем, который ходил на Эверест. Кайф – пройти большой маршрут в поисках стада оленей. Кайф – научиться отличать «борец Пасько» от «борца байкальского».
Это – настоящее. Развлечения, которые обогащают кровь кислородом. Пик путешествия – когда внезапно прилетает внеочередной вертолет, из которого выпрыгивают местный олигарх с еще одним ящиком водки и совковый полузабытый певец. Олигарх – с какой-то юной девой. Совковый певец поет «Сиреневый туман» под гитару.
В это же время отряд – в страшном напряжении. Произошла Крымская трагедия. Жора договаривается с МЧС, как отправлять людей, транспорт, гуманитарку их «Илами» из Раменского. Ребята собираются, летят, разбирают завалы, выносят трупы домашних животных, чинят заборы и приводят в порядок жилье. Они – в пекле, там, где пахнет смертью в прямом, а не переносном смысле: трупы собак, кошек и – реже – людей смердят повсюду. Ребята видят, как погибших загружают в фуры торговой сети, помогают местным искать своих близких по больницам и холодным подвалам моргов. После прилета я страшно жалел, что не смог присоединиться к ним.
Еще одна веская причина моего сожаления – Loop, Кукла.
Мы встречаемся в бургерной, где я пялюсь – только на нее, сидящую наискосок, через 4 человек. Жоре интересно, что я делал в Сибири, ведь про Крымск он знает более-менее всё. Я пыжусь превратить свою историю в интересный рассказ и разукрашиваю, как могу. Loop посмеивается, это приободряет, я рассказываю про охоту на медведя с поленьями, это вызывает хохот. Ей нравится, боже, ей нравится, что я мелю.
Она снится мне, я открываю ее страничку VK раз в 15 минут, пока пишу сценарий фильма о заповеднике. Это становится помешательством. Как это бывает, когда всё по-настоящему, я не решаюсь ей позвонить.
Очень удачно попадается под руку поиск на западе области. Loop едет туда. Вызваниваю Рептилию, Зида, всех далее по списку. Ехать готов Абрамс. Он вообще всегда готов.
Пропала семья – муж, жена, ребенок 8 лет. Некоторое время они маялись, слоняясь по лесу, надеялись выйти по ориентирам (просекам), куда их направляли по телефону. Но в итоге отец семейства, которому подсказывали дорогу, оказался настолько туп, что завел свою семью еще глубже в лес и вообще привел в болото, где, конечно же, телефон сел. Надежда была одна: что этот сказочный долбоеб не потащит свою семью дальше и останется на месте, как ему и велел координатор, с которым он беседовал прямо перед отключением трубки.
Так что мы ищем нежизнеспособного мужчину средних лет и несчастную женщину с ребенком, которая, на свое горе, связала с ним свою судьбу. Здесь нет никакой иронии: если тебе 20–40 лет, ты умудрился заблудиться в лесу и подвергнуть опасности жизнь собственного ребенка, – ты дефективен.