Телефон доверия. Сборник рассказов

Баллада о демоне бескрылом

Капли бьют по носу, разбиваются о язык, стекают по скулам. Я пью их, я голоден, я словно ребёнок глотаю холодную воду, дивясь ей безмерно. Дождь рождается в небе. В книгах написано – в тучах, но я им не верю. Слишком скучно, банально, избито. Намного приятнее думать, что это звёзды рыдают во тьме бесконечных пространств.

Чьё-то горе, возможно – горе разбитого сердца, но для нас – лишь дождь, оставляющий мокрые пятна на джинсах. Зонтик в руки, и дальше бежим, ведь приятнее верить газетам и книжкам умным, в которых учёные, которых и не видел никто, говорят сознательно: «Это лишь тучи».

С волос стекает вода, подбираясь к воротнику. Трясу головой словно пёс, губы облизываю, улыбаюсь чему-то неясному. Стою у дороги, рука вытянута, голосую вот уже час, но хоть бы одна тварь откликнулась. Нет, проезжают мимо, грязью окатывая. Рычат моторы озлобленно, водители сквозь стёкла скалятся, никому нет дела до меня мокрого. Никому нет дела до своей погибели…

Небо ночное беснуется, завывает ветрами зловещими. Но разве кто-то к нему прислушается? Разве кто-нибудь поднимет голову? Опускаю руку уставшую, и бреду вдоль дороги, что вдаль тянется. Чёрная тень безликая – вот кем видят меня автомобилисты чёртовы.

Фонари у обочин столпились. Смотрят глазами зоркими. Жёлтое око мигает, ему не терпится поскорее машину увидеть новую. А быть может фонари эти старые, эти палки железные, горбатые желают чего-то иного? Быть может любовь свою ищут?

Чем ближе подхожу я к городу, тем яснее вокруг становится. Больше света проникает сквозь слёзы проклятые, бесконечными потоками с небес на голову сыплющимися. А вот и первое здание, колонка бензином пропахшая. Тут же стоит не стесняясь, ноги стройные на показ выставляя, женщина особой профессии. Стоит, облокотившись на здание, курит нервно и несколько скованно. За спиной тряпками безжизненно крылья болтаются. Глаза блёклые. Ресницы тяжёлые. Тени золотые, румяна, ногти красные. Меж губ дым проскальзывает серым облаком. Вот и меня заметила, смотрит оценивающе. Крыльями дёргает – зазвать старается.

Дурно накрашенная барышня, с глубокими ямами нАсердце – неужели думаешь, что интересны мне твои прелести? Крылья твои иссушены. Неспособны и тебя поднять они, а меня – бескрылого демона, и подавно этим тряпкам не выдержать… Нет, придётся искать дурака другого. Того, кто готов будет тело терзать твоё, из собственной непонятной мне прихоти, и платить за это гроши бестолковые. Но не волнуйся. Уже скоро придёт за тобой мой дальний, но любимый родственник. Прижмёт к груди, укачает, споёт песенку, а после – унесёт в царство тёмное, где станешь ты ему прислуживать…

Что, не нравится? Не хочется? Или ты по иной причине кривишься? Ах да, ты разглядела, наконец, что в обноски одет я грязные. Что стекает вода с волос нестриженных. Что лицо моё, давно бритвы не видело. Крылья опустила, губами причмокнула, и вновь сигарету ко рту приставила. Никотин уже не пьянит, но тебе всё равно, просто хочется. Привычка дурная, ненужная, от которой и надо бы, но не выходит избавиться. Обещаешь себе, что с понедельника… с понедельника всё изменится. И ты права, ох права ты, деточка. Всё изменится, и курить бросишь ты. В царстве тёмном сигарет не водится…

За спиной твоей горит красным вывеска, приглашая зайти покупателей. Гудит двигатель, и к нам заворачивает гость ночной на роллс ровере. Тормозит возле входа, дверь нервно распахивает, и уверенным шагом к магазину движется. Крылья за его спиной чёрные, словно ваксой для ботинок измазаны. Перья тонкие, ровные, острые. Он и сам иногда об них колется. Взгляд безразлично-брезгливый, губы в линию сжаты ровную. Руки в перчатках, пальто модное, брелок на ключах из золота. Пара секунд, и в магазине чудак скрывается…

Под взглядом пожёванной женщины, неспешно к машине двигаюсь. С интересом гляжу в окна матовые, провожу пальцами пОстеклу, ботинками по шинам стукаю. А джентльмен уже возвращается. Замечает меня и сразу гавкает, словно псина злая дворовая. Рычит сквозь зубы озлобленно, на улыбку мою душевную. Перья на крыльях вздыбливает. Защищает своё имущество. Но мимо летят ругательства, мимо цели слова проносятся, улыбка моя только ширится, настолько мне это нравится. Шагаю вперёд заворожено, руками его крылья захватываю. Они испуганно дёргаются, почувствовав кто их касается.

Что за прекрасные перья! Что за запах волшебно чудесный! Они нужны мне, нужны дОсмерти. Желаю забрать их немедленно…

Вот секунда – стояли двое. Ещё мгновенье, и слились воедино. Низкий, небритый бездомный стал холёным мужчиной…

Украв жизнь, забрав тело, поглотив душу его без остатка…

Выпрямился – привыкая. Отряхнулся небрежным жестом. Оглянулся на висящие за спиной без движения крылья. Широкие, смолянистые… мёртвые крылья, потерявшие своего хозяина… Провёл пальцами по перьям. Ничего не почувствовал. Хмыкнул чуть обиженно: «Не прижились», и потерял к ним интерес всякий. Крутанулся на каблуках с мрачной весёлостью, козырнул девке изношенной, что смотрела не мигая, не двигаясь, и залез в карету свою новую, ключами в руке поигрывая.

Мотор подчинился, зарычал низко, зазывно. Ему всё равно кто за вожжами. Не наделён он совестью. И, как и я – не знает жалости. Педаль газа вжимаю и без сожаления покидаю колонку душную, и девку, что смотрела так призывно, а после – испуганно.

В город большой, в город человеческий направляюсь я, предвкушаю забавы и радости. Ведь демоны, они шутники великие… Особенно демоны отцом наказанные… Бескрылые демоны. Демоны безликие.

***

Раскинулся город, огнями золотыми усыпанный, от самого моря и в глубь материка песчаного. Крутит боками, красуется, перед гостем из далека прибывшим. Не ведает город душный, прокуренный, кто пожаловал к нему этим вечером.

Я – демон до крыльев безудержный, с новой личиной человеческой, с застывшим сердцем небьющимся. С каждым встречным здороваюсь, на крылья чужие заглядываясь, пальцами тянусь к мягкой прелести. Но не люб людям демон завистливый, в стороны они расступаются, перья топорщат испуганно, подальше уйти стараются. Не видят, кто перед ними, но чувствуют. Не ведают, что крылья носят, но прячут их. Инстинкты отцов не забываются. В вечных душах страх, как мир древний, просыпается. Бегут, прячутся, да только всё без толку.

Ухмыляюсь такой разборчивости. Не я, так сами вы крылья погубите. Как летать не помните, как парить не знаете, высоты, словно крысы боитесь. После часа рокового от земли оторваться не сумеете, затянут вас чёрные тени в царство адово. Там и сгинете.

Демон по улице прогуливается, в двери магазинов заглядывает, крылья подходящие, словно на базаре выбирает. Беги, беги от его взора, вдруг ему ты приглянешься.

Дискоклуб играет огнями на вывеске, плечи обнажив девушки с плакатов пальчиком манят. Приглашение принимаю и в темноту коридоров погружаюсь.

Дым, огонь и пьяно дёргающиеся тела под бой барабанов, словно Ад, но грешники почему-то не воют, а улыбаются. Ягодицами крутят женщины, выставляя на показ чем наградили их матушки, а в глазах пустота и влажная холодность. Крылья раскрыты, хлопают, перья летят по воздуху. Но есть и те, у кого сложены, к телу прижимаются боязно. Голова кружится от обилия такого глупости, от чувства невыносимой радости и тоски по дому неожиданной. Для чего людям Рай, если им Ад так нравится?

Ядом разноцветным люди людей почуют, в дыме словно в океане купаются, демона не замечают, не чувствует. Сквозь пальцы пропускает он перья чужие ласково. Вот где обитель чёрта хвостатого, вот где врата в преисподнею.

Стаканы жалобно шепчутся, тянусь за своей порцией. Горячая смола пьянящая, за греховное падение опрокину стопочку. На танцпол, меж тел пробираюсь, кожа о кожу трётся, запах пота всюду и духов дешёвых. Прижимаюсь к одной барышне, с крыльями длинными, рыжеватыми. Купаюсь в их оперении.

Вдруг хватают меня за руку, дёргают в сторону невежливо, я заинтересован такой наглостью. Стена упирается в спину, передо мной лицо злое, перекошенное. «Ты зачем девку чужую лапаешь?» – гаркает мужик с глазами отмершими. Я лишь улыбаюсь в ответ, желая остаться вежливым. Демон – это не варвар приличий не знающий.

Человек с взглядом мёртвым рычит по волчьи, по лисьи повизгивает. Тянет к выходу, я иду за ним заинтригованный, что ещё хочет сказать мне это двуногое с крыльями прогнившими?

На улице, под покрывалом пыли душной, его ожидают помощники. Вместе мы в переулок заходим. Перья у детей божьих серо-чёрные, щёки бульдожьи, бровями лоб подпирают. Улыбка им моя не по вкусу. Ударом кулака на землю валят тело моё худосочное. Тело без сердца, с кровью стылою.

Боль родная, боль долгожданная, как по тебе я соскучился, сестра моя ненаглядная. Шипит, из недр поднимаясь, сапогом медвежьим из моего живота вырываемая.

Я поднимаюсь её силой наполненный, надоели мне шуты эти до коликов.

Крылья серо-чёрные под пальцами ломаются. Осколки костей розоватые в кожу впиваются. Стонут души в телах поверженных, люди же ещё не поняли, что ими сейчас потеряно. Неверяще по сторонам они оглядываются, друзей по несчастью не узнавая, как дышать забывая, как ходить не понимая. Всему им учиться теперь заново, а потом умирать в мучениях, и в Аду мёрзнуть огненном.

Демон с рук перья стряхивает, ими же кровь вытирая. Рубашка навсегда испорчена. На улицу людную выходит и сразу в пёстрые крылья взглядом впивается. Обладатель их пьяно смеётся по телефону разговаривая, к нему то демон и направляется.

Демон раздражён, он не церемонится, просто в сторону двуногого счастливчика оттаскивает, пальцами, ногтями в крылья впивается. И в следующее мгновение с обладателем их сливается.

Забрав новое тело, он душу выпивает, воспоминания и чувства забирает, подчищая всё, без остатка…

Демон безликий, отцом наказанный, богом низвергнутый, из Ада изгнанный бродит по тёмным улицам, по закоулкам неизведанным. Ищет, ищет чёрный бес неустанно крылья белоснежные, крылья чистые, незапятнанные. Не выходи из дома, в окно не выглядывай, вдруг заметит он, что за спиною прячешь ты его сокровище. Позабудет тогда мать о твоём рождении. Навеки сгинешь ты в гиене огненной.

***

Белогривая девушка спешит, по сторонам не смотрит, через лужи, зеркала неба, прыгает. Волнами волосы по плечам струятся, улыбка воздух греет. Но тень под ногами красавицы стелется, над головою тучи сгустилися. Демон по следам девы крадётся, демон безликий в тенях кроется.

«Сокровище моё драгоценное, посверкай, поиграй лучиками, не долго тебе лежать на солнышке, грехом не тронутое, никем не прибранное. Обволоку жизнь твою нитями, привлеку к себе, поиграюся. Тебе, несомненно, понравится, представление мною сыгранное. Твоё последнее увиденное».

Дева с кем-то на улице беседует, демона обуревает злоба лютая. Вот дева за углом скрывается, и демон хватает несчастного и в себя за мгновение впитывает. Но что это? Почему он трясётся, почему слёзы по челу его катятся? Ногтями землю скребёт, желчью истекает, крылья безжизненные свои дёргает.

«Чёртова баба хитрая, баба коварная. Дева беловолосая – крылатая бестия. Влюбила в себя человека безродного, парня, что поглотил не подумавши. Его боль душевная, связь сердечная в меня – демона всесильного – перетекла за душою вслед. Вслед за телом человеческим.»

«Обладает такая привязанность силой непростой, губительной. Заставляет слёзы лить глупые, да мечтать о том, что несбыточно. Теперь чёртова баба во всех мыслях моих и помыслах, и боль ей причинив, сам её скорее почувствую. Но я демон безликий, с неба изгнанный. И хитрее я отца подземного. Освобожу себя мудростью, и крылья возьму заветные. Без греха моя грешница, да во грех окуну её. Соблазню душу невинную и потеряет силу любовь чистая. Захлебнётся она кровью чёрною. Гнилой кровью грешницы.»

Демон в улыбку наряжается, прячет когти свои грязные, да к девушке идёт приплясывая. От вида одного её всё внутри демона сжимается, сучья любовь неразумная. Белогривая смеётся без умолку, щебечет, словно птичка весенняя, по музеям и паркам демона тащит, а потом на карусели бешеные.

И на следующий день всё повторяется. Рестораны добавляются к празднеству. Набивает живот демон безликий – набивает, да через раз давится. А дева радостно заливается, в ладоши хлопает. Крылья прекрасные за спиною раскрываются. Белоснежные крылья безгрешные.

Речи патокой льются липкою, утопает в них дева светлая. Окружена она заботой и веселием, сетью окутана невидимой. А демон кусает то губы, то локти, сердце его холодное разнежилось от любви непрошенной.

«Не поддамся я людской глупости, скалой задавлю все ростки мимолётной нежности. В пепел обращу бабу мерзкую, блудницу скороспелую. Рождает она злые помыслы. Злые помыслы, неразумные.»

Кружится дева в танце ветреном, улыбками зевак одаривает. Демона за собой ведёт по дорогам любви бурьяном поросшими. Не чует беду чёрную, не слышит сердца судороги. Демон совсем близко, наклоняется, в губы безгрешные губами грязными впивается. Язык его змеёй пляшет меж устами чистыми.

Наслаждение в груди демона плещется, словно вином он переполнен им. Сердце неживое удар пропускает. Руки на белой коже нетроганой. Пальцы груди молодые обхватывают, стоны грешные из рта девы сыплются, тело её бьется, как в агонии, в экстазе сладостном. Никогда демон безликий, бесчувственный, без любви отца и матери выросший, никогда демон Ада подземного ничего подобного не чувствовал, никогда не желал так сильно наслаждение доставить не себе, а кому-то. Никогда не предавал демон суть свою чёрную. Никогда, до дня этого. До дня безумного.

Расплескались густые волосы по простыням, что жар людской всю ночь пробовали. Крылья прекрасные по сторонам разброшены, демон их ласково трогает, перья меж пальцев пропускает, и взгляда с лица девы не сводит. Тоска человеческая гложет беса ненасытного, чёрта безликого. Тоска, что убить способна. Тоска, что ни одному демону неведома.

«Где же ты – освобождение долгожданное? Соблазнил я дитя божье, дитя чистое. Красным на белых простынях с семенем моим смешавшись первая кровь в доказательство всему миру представлена. Налётом перья белоснежные покроются, станут цветом души окрашены. Не цветок пред тобой нетронутый, а женщина, ноги пред бесом раздвинувшая, женщина на соблазн купившаяся.»

Но не приносят думы эти облегчения. Лишает покоя баба человеческая. Баба ненавистная. Женщина любимая.

Не способен демон с собою бороться. Не ведает иных дорог кроме кровью изляпаных. Словно под наваждением тянет руки к своей любовнице. На тонкой шее пальцы сжимает, на своей чувствует. Боль лютая, чужая из глубины поднимается. Безликий, бескрылый, с бравадой горькою, давит на кожу белую. Кровью харкает, а всё не остановится. Демон от любви обезумевший. Демон сквозь боль шепчущий:

«Никому, никому не достанешься»…

Открывает дева глаза после сна долгого. После ночи с тем, от кого душа поёт, от чьих поцелуев мурашки по ногам бегут, от чьих взглядов вдохнуть забываешь. Открывает, а рядом с ней дряхлый старик лежит, дряхлый старик насмерть придушенный. Руки его сжимают шею свою, язык наружу высунут, по коже кровавые полосы тянутся.

Кричит дева, слезами обливается.

Не узнала своего любимого.