Телефон доверия. Сборник рассказов

Телефон доверия

– Все мужчины одинаковы. Тайные фантазии однотипны. Поначалу стыдливо, потом безразлично. Знай себе, повторяй, как старая пластинка, до скрежета в зубах надоевший диалог. – Ирма изображает зевок, откидывается на спинку железного стула, обегает взглядом коробку помещения, чуть дольше задерживаясь на вытянутой камере в верхнем углу. – Я рассказывала это тысячу раз и никакого толку. Я жива – это моя заслуга, я в тюрьме – ваша.

Её собеседник с другой стороны стола открывает кожаную папку и достаёт блокнот. Шея его перехвачена галстуком так крепко, что остаётся удивляться, как он дышит.

– Я понимаю ваше состояние, но я здесь как раз потому, что в деле появились новые факты. И возможно, только возможно, то, что вы мне сегодня поведаете, подарит вам свободу, – голос мистера Вайэра сух, цепкий взгляд следит за каждым движением заключённой.

Женщина скрещивает руки, запрокидывает ногу на ногу. Театрально поправляя волосы, она задумчиво тянет:

– Из меня получилась бы прекрасная актриса, вы так не думаете?

– Убийца из вас получился лучше.

Ирма замирает, с лица её сходят краски.

– Если вы так считаете, то зачем припёрлись?

– Я лишь озвучил мнение суда, вы с ним не согласны?

– Это была самооборона. У меня не было выбора.

– Ирма, послушайте. Я на вашей стороне, я хочу помочь, но для этого вы должны хотеть помочь себе тоже. Давайте попробуем сделать это вместе.

Ирма молчит, смотрит в стол. Теребит рукав серой тюремной робы. Брови её сходятся у переносицы. Потом она кивает. Мистер Вайэр открывает блокнот, что-то коротко там записывает.

– Расскажите мне всё сначала, миссис Миррор.

– Наша конторка хорошо известна в определённых кругах. Качественное обслуживание, обученные девочки, красивые сценарии. Почти театр голосов. Почти искусство. Экстренная помощь, виртуальная подружка.

– Но не все клиенты желали разговоров о сексе?

– Да, далеко не все. Многие звонили просто выговориться в пустоту, кто-то в серьёз считал, что девочка ждёт только его. Красивые голоса и правильные слова кого угодно заставят почувствовать себя особенным, а что там за ширмой – разве важно? Толстуха или анарексичка, старуха или ребёнок. Он был одним из тех, кого не интересовал секс. Он требовал больше. Требовал понимания. Я дала ему это, стала его Алисой.

– Алиса? Это ваш псевдоним?

– Для него. У нас много имён, много голосов. В конторе мы скидывали с себя человеческий облик, становясь многоголовыми гидрами. Роза. Алиса. Каролина. Но никогда Ирма. Никогда.

– Ваша семья была в курсе?

– Боже, конечно, нет. Для них – я всегда оставалась божьим одуванчиком, что помогает людям, работает на телефоне доверия, спасает жизни. По сути, так оно и было. Свою я всё-таки спасла.

– Когда вы познакомились с…?

– С Доком? Прошлой осенью. Теперь я думаю, его голос сразу показался знакомым. Но тогда я даже мысли об этом не допустила. Он рассказывал мне о себе и о своей несчастной жизни. Рассказывал про клетку – так он называл свой дом, о паучихе – своей жене. Рассказывал, как улыбается, как кивает вслед женскому лопотанию, а думает только о её сочащихся ядом жалах и о том, что бежать некуда.

– Он объяснял причины такого отношения?

– О, да! Подробно и в красках поведал, как она оплела его липкой ложью, словно муху, закатала в пелену похоти. Как с наслаждением тянула из него соки, прикрываясь лживой верой, пока он не согласился жениться на ней.

– То есть, она отказывалась спать с ним до свадьбы?

– Отказывалась и при этом всячески соблазняла. Недоступное манит, и наш Док, как осёл, семенил за морковкой, не замечая обрыва. Беднягу окольцевали, а наградой стал туннель, не раз пропускавший поезда. Как мужчина, вы можете понять его разочарование. Морковка оказалась подгнившей.

– Похоже на вашу жизнь, не так ли?

– Я тоже тогда так подумала. У меня была прекрасная семья. Мой муж, я верила в это всем своим глупым женским сердцем, любил меня. Всегда выслушивал, всегда приносился на помощь, обнимал, словно в последний раз, крепко-крепко, целовал, словно желал разделить со мной воздух. Я любила, как сумасшедшая. Я была не в себе от счастья и да, чтобы отвоевать такую жизнь, мне пришлось пойти на некоторый обман. Библейские законы целомудрия придумали умные женщины века назад, я лишь отдала дань традициям.

– Ваш муж раскрыл обман?

– Я думала, что нет, да и не считала это важным. Мы никогда не обсуждали первую ночь. Но Док заставил меня задуматься, присмотреться к своей якобы счастливой жизни. Он говорил, что когда обнимает жену, то думает лишь о том, как хрустнут паучьи кости, если он сдавит сильнее. Когда целует, мечтает высосать воздух из её лёгких, что бы тварь упала замертво. Он шептал о ловушке, о том, что она – не человек. Рассказывал о тошнотворном запахе, что окружает его надсмотрщицу. «Я раб!» – кричал Док мне в трубку, «Пусть она сдохнет, сгниёт, провалится в Ад, попадёт под трамвай, пусть исчезнет из моей жизни! Алиса, милая, что мне делать?» Он плакал, как ребёнок, как тряпка, а не мужик, что тут скажешь.

– Что же мешало ему её бросить?

– Смешно говорить, но он всерьёз считал, что его приворожили. Что паучиха выжжет ему сердце, стоит несчастному только переступить порог. Да и куда ему деваться? Его семья была против свадьбы, каждый твердил, что он пожалеет. Ему не хватало мужества вернуться к матери, не доставало духу выдержать её взгляд а-ля «Мы тебя предупреждали». Это был не мужчина. Размякший слизень, способный только жевать сопли и лить слёзы. Приходя с работы домой, я с гордостью смотрела на своего защитника. Своего мужа Эндрю. Ради нашей семьи он отрёкся от много. Вы бы слышали, что кричала его мать на нашей свадьбе.

Но чем чаще я разговаривала с Доком, тем глубже подозрения вгрызались в мою душу. Словно черви, они сверлили туннели, откладывая яйца тут и там. Мой муж улыбался, но я не видела и отблеска нежности в его глазах, он говорил о любви и, тут же, отводил взгляд, а когда его руки оплетали мои плечи, я чувствовала, как он дрожит, будто сдерживаясь. «Уж не от того ли, чтобы сломать «паучьи кости»?

– Так значит, Док и ваш муж оказались одним человеком?

– Ох, мне бы вашу проницательность, мистер Вайэр. В те дни я лишь задумалась о том, что возможно мой любимый не так счастлив, как я. Возможно, он иногда притворяется.

– Что же заставило вас раскрыть глаза?

– Слова. И Бен.

– Бен?

– Один застенчивый малый, побратим мужа. Он часто к нам захаживал. Сидел лохматым воробушком на самом кончике дивана, жевал пиццу и, когда ему казалась – я не вижу, поглядывал на меня. Чтобы женщина не заметила заинтересованность мужчины? Да мы затылком чувствуем такие вещи. Взгляды. Вздохи. Едва заметные движения. Запах. Милый-милый Бен. Торопыга Бен. Он шептал мне слова любви. Спрашивал: «Счастлива ли я и уж не цепи ли меня держат рядом с тем, кто даже запаха моего не выносит». Бен не умел говорить по существу. Он либо молчал, либо, словно сломанный кран, разбрасывался, хлестал словами-брызгами. Брызги оседали на сердце, черви подозрений копошились, превращаясь в уверенность. Я – паучиха. Дом – клетка. Мой муж – тряпка и слизняк. Я позорно бежала, пряча слёзы, оставляя недоумённого болтуна одного в развороченной постели.

– Вы поговорили об этом со своим мужем?

– Нет, я боялась, что мой любимый меня в ответ залюбит до смерти. Его двойник, его вторая сущность – Док, как раз поведал мне, что «достиг точки». Он готовился к убийству. Он сказал: «Лучше бы тебе не приходить сегодня домой, Алиса». И положил трубку.

– Почему вы не сообщили в полицию?

– И что бы я сказала? Что работаю оператором и оказываю голосовые секс услуги, а один из клиентов оказался моим мужем и теперь мечтает задушить меня в объятиях? Нет, конечно. Я решила справиться сама. Зажав баллончик в кулаке, я приближалась к дому, словно партизан к вражеской базе. Меня трясло, я выпила немного пива, телефон обрывался от звонков, пришлось выключить его. Эндрю встретил меня на лестничной клетке. «Где ты шлялась?!» – орал он. – «На хрена тебе телефон, если ты им не пользуешься?!» Я спросила, что неужели он волновался, неужели соскучился? Он покраснел, как рак, вены на шее вздулись он попёр на меня, словно бык, на красную тряпку. Рванул, толкая в грудь, зашипел что-то. Я думала, умру либо от страха, либо сломав шею. Я едва удержалась на ногах, увернулась, схватилась за поручень, лишь чудом не полетела по ступеням вниз. Этот придурок кричал что-то невообразимое, когда я, выставив руку, прыснула в его полное ненависти лицо слезоточивым газом.

Целое застывшее мгновение Эндрю парил в воздухе. Вскинув руки, зажмурив глаза. Я почти поверила, что он взлетит. Но он всего лишь упал, гремя костями, хрустя позвонками, сдирая кожу о бетон.

Ирма замолкает, губы сжимаются в упрямую линию. Переплетает пальцы, складывая руки в замок. Ей больше нечего добавить.

– А что Бен? – через некоторое время спрашивает мистер Вайэр.

– Причём здесь он?

– Вы его видели после того случая?

– Только на суде, но я не понимаю…

Мистер Вайэр как-то особенно тяжко вздыхает и выуживает из папки лист. Протягивает его Ирме. С него на женщину смотрит угрюмый мужчина с взъерошенными волосами.

– Узнаёте этого человека?

– Это Бен…

– Стив Линес. На его счету 3 убийства. Впрочем, вряд ли у нас имелась возможность застать его с ножом в руке. Он втирается в доверие к семьям, а потом, тем или иным способом вносит разлад, заставляя одного члена семьи совершить преступление.

У Ирмы начинают дрожать руки, края листка мнутся.

– Невозможно. Это какая-то глупая шутка… – шепчет она.

– Повторный пересмотр дела назначен на следующий месяц.

– Боже… Как же так. Боже. Эндрю… Но он же… Я же слышала его голос.

– Мне очень жаль миссис Миррор.

Ирма прячет лицо в ладонях, по её бледным щекам чертят дорожки слёзы. Она бормочет, словно мантру:

– Самооборона. Это была, самооборона…

Со скрипом отодвигается стул, мистер Вайэр, подхватывает папку и твёрдым шагом выходит из помещения. Лязгают засовы. Ирма остаётся одна.