На перекрестках судьбы, или Исповедь предателя

Глава 2. ВОЙНА. ЖИЗНЬ. ЧЕСТЬ

Николай Стрельников прибыл в военное училище летчиков Красной Армии, как раз к началу учебы. Сдав документы в приемную комиссию училища и получив выговор за то, что мог опоздать, Коля пошел в училищную канцелярию за выпиской на поселение в общежитие и получение карточек на питание. Таких как Коля, уже готовых обученных пилотов, было четверо, остальным еще предстояло сдавать вступительные экзамены на зачисление. Конкурс был очень большим, по десять – двенадцать человек на место. На Колю сразу же обратил внимание командир группы штурманов, капитан, летчик знавший еще Нестерова, Вадим Васильевич Штонга. Это был мужчина не высокого роста, коренастый, видно, что очень сильный, с модными тонкими усиками а-ля Франце. Поговорив с парнем и узнав, что у него не только диплом пилота, но и диплом механика по электричеству, капитан определил парня в свою группу военных летчиков – штурманов. Авиация в эти годы развивалась очень бурно и стране край как необходимы были хорошие штурманы, чтобы прокладывать маршруты для бомбардировщиков авиаторов Советской страны.

К середине июня 1933го года было набрано четыре полные группы—три просто летного состава и одна, в которую и попал Николай Стрельников, с уклоном штурманского дела и авиационной механики. Их про себя в училище называли летающими технарями. Штонга В. В. Был до боли порядочным человеком и любил свое дело. Николая он как-то сразу приблизил к себе, видно сразу было родственную душу. Николай бывало в захлеб спорил с учителем о какой-то там нужной или не совсем детали в самолете и в основном вы спаривал свое и этим еще больше нравился учителю. Как только приняли присягу на верность Большевистской партии и Советскому народу, Николаю и еще тем троим парням с летными документами, было присвоено первое воинское звание младших сержантов авиации и выданы первые в жизни голубые петлицы с крылышками и двумя золочеными треугольниками на каждой. Их поставили на должности заместителей командиров взводов с полным довольствием и денежным содержанием военнослужащего, а не курсанта. Началась полноценная учеба. Коля с головой ушел в науку. На аэродроме училища красовалось больше десятка новеньких самолетов Поликарпова И15 и У2, а также больше десятка старых, еще трофейных с германской бипланов, на которых когда-то учился подниматься в небо и сам Коля, на которых учили этому же мастерству вновь принятых курсантов. Первые полеты даже Коля провел с опытным инструктором, а когда убедились, что биплан подчиняется рукам парня более чем надежно, разрешили и самостоятельные полеты. На новых машинах пока до какой-то команды не летали только досконально изучали материальную базу так называемую в авиации мат часть. Когда тихо ходик поднимался в небо, Коля представлял себя парящей над горизонтом огромной птицей и закрывал на мгновение глаза. Ветер обдувал лицо, руки привычно чувствовали рули и казалось ничего не может помешать этому вечному блаженству, но проходило установленное время и с башни на аэродроме подавали флажками сигнал на посадку и все заканчивалось до следующего раза. Здесь в Харьковском училище летчиков Коля узнал о том, что в Москве еще в 1930м году был основан и уже три года успешно работает Институт авиации, который выпускает научных сотрудников для КБ, строящих наши самолеты. Да…… туда попасть не с Колиной головой и мозгами. И парень оставался довольствоваться малым и огромным одновременно. Во второй пятилетке 1933й—1937й года в стране, по планам Советского правительства, должны были создать большую производственную базу для собственного строительства самолетов и это все радовало молодого летчика. К самолетам истребительной авиации И15ть или просто ИШАЧКИ, так их окрестили в армии, Коля относился вполне равнодушно, так как не видел себя в роли истребителя, а вот У2 так называемый в народе КУКУРУЗНИК, для парня подходил больше так как с него можно было бомбить, а значит и прокладывать какие-то курсы в полете.

В Колином учебном взводе люди были со всего Советского Союза собранные. В основном учились дети бывших или служащих по сей день Красных командиров. С Одессы был еврей Моня Зацепфляр – симпатичный, высокий, черный как цыган парень с немыслимо ужасным говором одесского разлива. Он всю жизнь прожил на своей любимой Молдаванке и дальше бы жил не тужил, но прочитав в вечерней Одесской газете про летные курсы в Харькове поспорил на довольно крупную сумму, что с первого раза туда поступит. Его вторым спорщиком был сынок местного прокурора Изя Рабинович и одноклассник Моисея. Об этом скоро узнала вся Одесса мама. С переулков старых дворов ему кричали в след старые бабки торговки рыбой на привозе: «Моня, и зачем это тебе надо то небо? хотя и в Харькове много евреев проживает, сиди лучше тут дома и не смеши нормальную публику своим смехом, ни одного порядочного еврея не было пока в этом небе!!! Уйми свою характеру по-тихому и не будь похожим на недоученного в церкви хохла!!!» А другая вторила противоположному спорщику: «Да не посадит тебя за такой гешефт его умный пока папочка, вы же друзья с маленького детства и писали в один горшок, отдашь ему твой спор или отработаешь его папе на привозе стукачом» и дружно вдвоем зареготали, рассыпав на тротуаре барабульку. «Вот сучье вымя гвоздь ты тупой, из-за тебя, Моня, я рыбу по пыли раскинула, кто теперя ча ее у меня закупит?» – бабка приняла позу «заезжай в мою будку» и стала собирать меленькую, но еще живую рыбешку. Изя проиграл, он это сразу понял, когда на первое июля его день рождения не пришел его самый лучший и единственный друг Мойша. Теперь необходимо было клянчить у всемогущего пращура немного денег на расчет. А Моня тем временем уже напялил на себя мундир курсанта и стал мечтать о том, как пролетит на своем новеньком ястребке над Молдаванкой и помашет серебряными с красными звездами, крыльями.

Вторым экземпляром, заслуживающим внимания, был парень, приехавший с Урала. Его отец командовал там кавалеристской частью и в свое время служил и хорошо был знаком с В. И. Чапаевым, Фурмановым и его женой. Парень был Колиным теской, не многословный, не большого роста крепыш, но с ногами кавалериста, его так и прозвали между собой – Конник. Но на турнике и брусьях этому парню равных не было, когда он начинал крутить солнышко или делал выход силой, то глазки опускали даже самые нагловатые курсанты, которые болтались на брусьях как г…о в проруби. И еще раз всех удивил своей искренней простотой этот парень, проводились учебные стрельбы с трех линейки Мосина, все стреляли по пять патронов и после этого в мишенях искали свои дырочки зарабатывая балы, в мишени Николая нашли только одну дырочку только немного великоватую. Пришел посмотреть сам начальник курса и поняв, что все вошли в одно место, дал команду наградить юношу значком «Ворошиловский стрелок 3й степени», каково же было удивление всех, когда парень достал золотой значок первой степени и документы к нему, а не носил он его по причине необходимости подтвердить его стрельбой. И эти две совершенные противоположности сошлись вместе, еврей балагур и тихоня силач стали не разлей вода. И кровати у них стояли рядом и одна тумбочка в проходе между кроватями. Их дружбе даже завидовали. Фамилия Николая была Кожемяка.

Во взводе Стрельникова быстро пошли вверх показатели по всем дисциплинам, а изучать будущим младшим лейтенантам приходилось ой как много. Собрав первоначально весь взвод для ознакомления, парень озвучил свои не хитрые требования по порядку во взводе, организации учебного процесса, нарядов по службе, бытовому и хозяйственному участию каждого. Опыт, полученный во время учебы в ФЗО очень пригодился, но еще больше пригодился опыт комсомольской агитационной и пропагандистской работы. Курсанты прислушивались к мнению младшего сержанта и старались все его приказы и указания выполнять. После принятия воинской присяги здесь и сложился единый, сплоченный армейский коллектив будущих ассов Советской авиации. Конечно до этого было еще ох как далеко.

Учеба не всем давалась так легко, как Николаю Кожемяке. Были и настоящие мамочкины сынки. Вано Шенгелия, хоть и был чистокровным грузином, но от мамы своей не мог оторваться даже в военном училище. Сюда его направил его дядя Реза Шенгелия брат умершего от ран отца. Детство его проходило в горном поселении, где жили старики и родители его отца и дяди Реза. Сам Реза Иванович работал секретарем партии в этом же районе и на его плечи пришлись самые не совсем хорошие времена становления Грузии, как республики в составе Советского Союза. Он жестко был завязан на легкой промышленности СССР поставками шерсти на комбинаты переработки и планы только увеличивались. Своих детей Господь ему с женой Мананой не давал, и они зациклились на единственном родном племяннике, который остался после смерти единственного младшего брата Серго Ивановича, который после тяжелого ранения в перестрелке с бандой абреков, долго лежал в госпитале и умер после перенесенной очередной операции. Племянника назвали в честь деда Вано, старого и опытного пастуха овцевода, всю свою жизнь проводившего стада овец в своих родных горах. Вано сразу понял, что, что бы не случилось с ним, все родичи на перебой старались оказать помощь. Учился мальчик в школе для одаренных детей советских первых руководителей, питался только лучшим, всегда был хорошо одет и обут, при этом не испытывая особого стыда за своих сверстников с поселения, которые бегали босоногими и в одних рубахах практически до 16ти лет. Тетка Манана привозила лучший шоколад фабрики «Рот фронт», фрукты и свежие овощи были чуть ли не круглый год. Так бы и жил себе припеваючи до старости, но НЕП резко закончился и на таких детей переростков стали сразу обращать внимание правоохранительные органы и что бы не испортить свою репутацию, Резо Иванович послушал совет своего зама отправить племяша в армию, но солдатские обмотки были не совсем к лицу такому отпрыску и решено было направить его в столицу Украины учиться летать. Это и модно и профессия на всю жизнь. Так Вано Иванович Шенгелия оказался курсантом училища в непонятном, пыльном и грязном городе малой России – Харькове. Надо отдать ему должное все экзамены включая физкультуру, он сдал сам и с первого раза. Его, как ни странно, зачислили в единственную группу штурманов по его настоятельной просьбе. Учился он без неудов, но и без старания. Науки ему давались легко, он имел математическую память, но развивать ее не стремился. После занятий он валялся на кровати, не обращая никакого внимания на строгие запреты, или писал письма на грузинском языке своей тетке. Дружбу он ни с кем не заводил и держался особнячком. Ему приходили посылки и бандероли по два раза на неделю, никто не знал куда он их девал, но и сам в поедании не был замечен ни разу. Однажды группа курсантов решила проследить куда он носит свои посылки с дома. И каково же было их удивление, когда, следуя не заметно от Вано на расстоянии, они вышли к Салтовскому районному детскому приюту для детей сирот. Никто и никогда больше разговоров о Вано не начинали, ведь для любого грузина, даже пусть немного и мажорного, честь прежде всего на свете, честь своя, честь матери, честь родичей и честь Грузии, а самое главное – честь зваться грузином.

Полной противоположностью Вано, был курсант с редкой русской фамилией Иванов родом с Полтавы. Его отца, как и его самого звали просто Семен Семенович. В их семье железнодорожников был свой не гласный устав – первого рожденного мальца называть Сеней. Отец водил паровозы по всему СССР, а Сеня учился летать, чтобы участвовать в большой жизни страны и охранять ее покой. В их большой семье было десятеро детей ровно по полам девочек и мальчишек, но только ему, своему любимцу и первенцу, отец позволил закончить семилетку и вот теперь учиться дальше на военного летчика. Старый Семен Семенович очень гордился сыном и в депо было только и разговоров о молодом Сеньке. Однако к учебе будущий летчик, относился халатно, ему бы поесть в столовке да какую ни будь интересную книжку вроде Жюля Верна, почитать лежа на кровати в обуви. За это он частенько получал наряды на кухню или по роте дневалил. Но какие бы все разные не были, в общем коллектив складывался не плохой. Одним их любимцев всего взвода был бульбаш Василий Пуляк с Лунинецкого района Белоруссии с деревни Яживки. Со своим белорусским говором, Василий затмевал даже самого Вано. Но у грузина хоть показатели какие-то хорошие были, а тут полный ноль, но огромнейшее желание все узнать и выучить. Деревенька, в которой провел всю свою жизнь этот парень, была не большой, но главной ее достопримечательностью была семилетка, в которую ходили дети с ближайших деревень и хуторов. Деревня Яживки стояла с краю огромного леса и болота, по этому главной выращиваемой культурой была клубника. Соберут весной ягоду, продадут ее перекупщикам и опять до весны. Так же в деревне стоял и цех по ремонту техники. Со всего района сюда сгоняли на зиму трактора, которые стали появляться в колхозах и совхозах нового общества, и до весны их перебирали ладили. Большим праздником в деревне был приезд раз в месяц кинопередвижки, но так как электричества не было, председатель запускал один из тракторов и крутил динаму пока идет фильм. Воды в селе питьевой то же никогда не было пили все, даже дети бражку, животине настаивали болотную верховодку. Так вот Василий и учился в школе и работал в МТС у тракторов, а когда узнал у председателя о наборе в пилоты, не спал, пока председатель не съездил в уезд и не привез Бог один знает, как добытую, путевку на учебу. Собирали Василия всем поселением, дело в том, что он всю жизнь проходил в лаптях и ноги выросли так, что обувку стандартную было не подобрать и ему шил сапоги местный сапожник, пьяница и дебошир Силантий. Размер сапог был близкий к 50тому. И вот когда Василий Пуляк первый раз стал в общий строй, его сапоги выступали на 25ть см вперед строя. Смотрелось комически и Василия решили в первую шеренгу никогда больше не ставить.

Время неумолимо бежало вперед. За жарким и еще немного голодным летом пришла осень. В городе, где от шума трамваев, топота копыт упряжек, первых отечественных грузовиков не куда было спрятаться, добавилась еще и грязь. После дождей все улицы города превращались в не проходимые озера и болотца. Армии дворников не справлялись со своими работами, ливневки практически не работали. И вот по такому городу, каждую субботу курсанты ходили строем мыться в баню. Ходьба строем превращалась в муку. По воскресеньям, лицам, успешно проучившимся всю неделю, давали увольнительную, но по такой погоде к старшине даже никто из гуляк и кутил не подходил, все старались отлежаться в выходной на любимой койке и привести форму в порядок. В такую распутицу все учебные полеты были отменены, и курсанты занимались в основном огневой подготовкой и мат частью самолетов. После Нового года стали поговаривать, что столицей Украины скоро опять станет Киев и снабжение по первой категории уберут, но тракторный гигант, который выполнял задачи правительства, не могли снабжать хуже. Появился новый урок в училище, курсантов стали обучать новинкам мирового авиастроения. Вернее, не обучать, а доводить и сравнивать с нашими аналогами. Обещали по возможности приобрести английский и немецкий учебные самолеты.

Николай любил свой У2. Это была самая послушная из всех машин такого класса. Уже появились опытные самолеты тяжелых бомбардировщиков, полностью из алюминия, с большой, застекленной кабиной, с экипажем от четырех до одиннадцати человек. Это была тихая мечта Коли, летать штурманом на таком гиганте. Ночами Коля представлял себя сидящем в кресле штурмана во время боевого полета, прокладывающего дорогу своему самолету и как следствие затем происходит бомбометание на головы злющего врага. Но до этого был еще целый год учебы и муштры.

В Германии тем временем к власти пришел А. Гитлер. Начиналась новая эра в мировых отношениях. В училище стали появляться немецкие курсанты летчики, которых наши преподаватели обучали мастерству. Знакомиться с ними было строго запрещено, но немцы сами лезли к нам в глаза. Один раз мы играли с ними в футбол, зимой на расчищенном от снега стадионе. Команда гостей явно выглядела на много сильнее своей сыгранностью, да и одеты они были в теплые спортивные костюмы и настоящие бутсы. Капитаном команды был сын какого-то барона хорошо говорившем на нашем языке. Во время игры он обменялся рукопожатием с Николаем и представился: «Ганс Кнюппель», Коля назвал свое имя и фамилию. «Надеюсь мы подружимся, Колья» сказал Ганс и побежал в центр поля. Замерзшие, но веселые после проигрыша хорошо играющим немцам, мы возвращались в казарму училища, когда впервые столкнулись с маленьким винтиком карательной советской машины, капитаном НКВД Громовым. «Как игра?» – ласково заигрывающим голосом спросил он. «Продули сегодня, но следующий раз мы им покажем, товарищ капитан» отчитался за всех, без команды влезший куда ему не надо было, Семен. «Товарищ капитан, разрешите доложить, группа курсантов летного училища возвратилась в расположение училища в полном составе после тренировочного матча по футболу с командой курсантов с Германии» – доложил по уставу только без отдания чести, так как были одеты все в трико, Николай, как командир. «Что, сержант, не повезло сегодня? хорошо видать играют супостаты» и дружески заулыбался. Не поняв значение слова супостаты, Николай решил, что лучше промолчать. «Ладно, другой раз то, когда?» прищурив глаз, как будто от табачного дыма, спросил Громов. «Договоров не было» ответил сержант. Поняв, что его выкрутасы тут не пройдут, капитан четко отдал команду: «Внимание, форма одежды армейская, пока я дойду до Ленинской комнаты все стоят в ней и ждут, бегоммммм ммаршшш». Группа курсантов рванула в расположение и как по тревоге стала переодеваться в форму. Дежурный по роте стоял у двери и ждал капитана с докладом. «Смирно! Товарищ капитан взвод по вашей команде построен, дежурный по роте младший сержант.» Но фамилию уже никто не расслышал, так как Громов вошел в Красный уголок казармы. Не давая команды сесть, он уселся на стул за столом, застеленным красным толстым сукном и внимательно стал разглядывать лица курсантов. Все молчали, только желваки на молодых, еще не бритых лицах курсантов немного подрагивали то ли от злости, то ли от усталости. «Так все же проиграли.» не то спросил, не то констатировал этот факт, капитан. Скажите мне кто ни будь, зачем позорить наше великое государство своей неумелой игрой?». И тут произошел взрыв: «Зачем так говоришь? Почему так говоришь? Разве товарищ Ленин не говорил на весь мир учиться, учиться и еще раз Учиться. Разве товарищ наш вождь и учитель Сталин не признавал ошибок и не говорил, что всему надо правильно учиться. Почему говоришь не как партия учит? я сегодня напишу своему дяде Резо, чему ты меня и всех тут учишь», замолчал Вано так же мгновенно, как и взорвался. Не знавший до этого ни каких отказов и отговорок, а тут попавший в настоящий оборот, да еще с угрозой политического плана, Громов опешил. «Кто Вам, курсант, давал право голоса?» взяв себя в руки, спросил капитан. «Сержант, слабая подготовка курсантов по уставу» – обратился он к Николаю. «Есть, слабая подготовка» ответил сержант, не сводя взгляда с глаз капитана. «Всем идти в расположение и заниматься своими делами, а Вы, сержант, задержитесь пожалуйста на несколько минут». Взвод вышел, закрыв за собой дверь Ленинской комнаты. «Ладно проехали», как бы замиряясь сказал капитан «ты мне ответь, кому это в голову пришло не выполнять приказ о сближении наших курсантов с немчурой»? «На сколько мне известно, они, то есть германцы, обратились с просьбой к руководству училища на разрешение устроить товарищеские матчи по футболу в зимнее время с русскими курсантами. Вот мы, по просьбе начальника курса и заместителя по политике, парторга курса и сыграли первый раз, но ведь мы же не сыгранные пока» ответил сержант, делая вид дурака, что не понял смысла вопроса. «А что это еще за чудо Грузии?» и Николай понял, что Вано его зацепил. «Да грузин как грузин» и рассказал все о посылках и приюте, куда парень носил свои передачи. «А что это за Резо?» специально поменяв кто на что спросил Громов, все же считая себя выше по положению. «Я так понял какой-то большой партийный работник» сказал Николай. Сделав еще несколько замечаний, Громов ушел, но Коля понял, этот человек зло помнит. Первое зимнее занятие по управлению самолетом, сколько все ждали этих полетных дней. Тихая, как на заказ, совершенно безветренная погода, яркое, зимнее солнце на чистом, голубом небе. Такое ощущение, что сам Всевышний сегодня будет следить за полетами. У всех отличное настроение, даже Василий Пуляк, как зеркала начистил свои скороходные лыжи. Все построились в летных костюмах на аэродроме. Вызывали по двое, сегодня первые парные взлеты и посадки. Николай взлетает в паре с Васей Пуляком, Моисей Зацепфлер в паре с Николаем Кожемякой, Вано Шенгелия как-то странно сошелся и теперь летел в паре с Семеном Ивановым. Два новеньких У2 с инструкторами в задних кабинах, стояли в начале большого, почищенного трактором и солдатскими лопатами, поля и ждали команды «От винта!!!» что бы взметнуться в эту голубую, пьянящую и манящую высь. «Первая пара к машинам.» – скомандовал начальник полетов и первая пара Зацепфлер, и Кожемякин устремились к передним кабинам своих серо—зеленых ласточек. Механики сняли с пропеллеров защитные чехлы и стояли в ожидании команды. Радио тогда в самолетах еще не было и команды подавались флажками с башни управления полетами. Поднялись два флажка, это команда «От винта» и оба мотора чхнув для приличия, дружно заработали. Еще два флажка и обе машины рванули по расчищенной полосе, «Вот и отрыв» про себя подумал Коля, оба самолета плавно оторвались и взмыли в высь. Отрабатывали развороты перед заходом на посадку и затем саму посадку. Как красиво наблюдать как это выполняют твои товарищи, и не вооруженным взглядом видны любые ошибки в пилотировании, но в этом и есть наука побеждать в учении. Прошло 15ть минут полетного времени и вышли флажки на посадку. Самолеты так же парой, плавно приземлились и прокатившись какое-то расстояние, стали, заглушив моторы. С кабины вылезли курсанты и помогли механикам развернуть крылатые машины для нового полета. Первая пара бегом бежала на доклад к начальнику полетами. Затем так же бегом они подлетели к строю курсантов. «Нет кто ни будь из всего видел так как летает первый еврей в этом командировке? Или зачем Вас тут всю масть строиться попросили сегодня»? «Или я чего-то не тому показал в полете над Вами? Все видели, как я махал Вам рукой и плакал, что умею-таки уже летать и еще больше вас учиться буду», тараторил не умолкая Моня, совершенно не обращая внимания на руководство. «Так бывает в первый самостоятельный» только и сказал, заулыбавшись, начальник полетов. «И мне очень понравилось» сдержанно и четко сказал Николай Кожемяка, еще раз подтвердив свою молчаливость.

Второй парой были Вася Пуляк и Николай Стрельников. По числу налетов Николай мог уже летать и без инструктора, но все осталось как есть, не станем забегать в перед батьки. Подбежав к своему самолету и поздоровавшись с механиком и инструктором, Коля влез в кабинку пилота, правильно уложил под себя парашют, пристегнулся ремнем и сев закрыл маленькую дверцу кабины, стал наблюдать за башней. Но флажков никаких долго не было, и парень стал волноваться, затем повернувшись назад увидел смеющегося инструктора, который указывал на второй самолет. У Васи с большим трудом и с помощью инструктора уместились в небольшой кабине его сапоги—ласты. Флажки появились на вышке и Коля, стараясь боковым зрением наблюдать, как учили за напарником, плавно стал добавлять газ. Оба самолета взлетели вверх. 15ть минут это одно мгновение для жадного пилота, уже дали команду на посадку и Коля даже заплакал от обиды, но на земле ждали еще больше десяти пар курсантов и сержант плавно посадил свою машину на поле. Немного покачал машину Вася при посадке, но это и есть учеба. Доложив о полете, молодые люди подбежали к строю своих товарищей. Объявили следующую двойку и Вано Шенгелия, и Сеня Иванов побежали к самолетам. Следующий раз будет через десять дней. Полеты три раза в месяц. Немного не совсем ровно пробежались самолеты и практически вместе оторвались от земли. Даже не опытному глазу было видно, что пилоты очень старались держаться в небе парой. И хорошая посадка. Концертное представление началось сразу же после того, как Вано выскочил с кабинки У2 и продолжал полет по земле широко расставив свои руки. «Товарищ младший сержант, так он же танцует свое АССА» – не скрывая эмоции проговорил Сеня, обращаясь к Николаю. Точно, Вано часто—часто перебирал ногами и менял расположение своих рук по сторонам. «Вах, вах, вах, ты видель это?, грузин летал, как горный орель, даже лучше орла, ты видель?» при этом он ставил мягкий знак после Л , и не совсем понятно к кому был направлен его важный в мире вопрос. «Вечером напишу тете Манане, пусть радуется и пришлет мандарин». «А что такое мандарин?» спросил Вася, заглядывая в глаза сержанта, вроде бы ища не ответа, а понятия, знает ли сам сержант, что это такое. «Отделение младшего сержанта Стрельникова учебные полеты закончило.» – доложил Николай, подошедшему на танец, начальнику полетами. «Что за танцы на занятиях?» строго спросил начальник, «здесь, что танцевальная площадка?». Отделение стояло, вытянувшись перед майором по стойке Смирно и молчало, только глаза грузина продолжали выражать не просто радость, а победу всего грузинского народа над непонятной и не изученной пока еще, техникой. «Молодцом! Все отлетали на хорошо, хотя пока и есть маленькие ошибки, но ничего, теперь Вы их быстро отшлифуете. Можете вести отделение в расположение, сержант Стрельников» сказал начальник и развернувшись пошел обратно на КП к вышке, так как полеты еще не закончились. Николай построил своих подчиненных и повел в расположение. «Вано, дорогой, а что такое этот мандарин?» не унимался Василий. «Это надо поесть, а потом говорить об этом, он такой оранжевый, в шкурке, а в середине только сладкий сок». «Я не пойму, а на что он вкусом похож? на клубнику? землянику? клюкву? Или голубику?» и Вася перечислил все, что растет в его Белоруссии. «Нет, дорогой Васса, это как все что ты только что назвал, вкус вместе взятых». Оставшуюся часть пути шли молча и каждый думал, что же это за вкус такой в этом мандарине.

На день Красной Армии для Вано пришла очередная посылка. К тому времени отделение заметно сдружилось и проводили все свободное время вместе. Посылку пошли получать вдвоем с Василием. Когда курсанты пришли с почты в училище, все отделение сидело на иголках с вопросом «Пришел ли мандарин?». Вано взял нож и стал открывать фанерную крышку посылки поддевая и вытаскивая гвоздики с ящика. С посылки шел сладко—тяжелый ароматный запах. Открыли ящик и под грузинской газетой лежали круглые, оранжево—зеленоватые, величиной с большое куриное яйцо, долгожданно – непонятные фрукты. Вано высыпал весь ящик на кровать и посчитал, было 50т штук. Всем досталось по 4тыре мандарина, остальные 26ть распределили раздать детям руководства училища. Вася, впервые держал в руках, как и все его остальные товарищи, настоящий мандарин, о существовании которого даже и не слышал. Все, глядя на Вано, стали чистить свой фрукт, аккуратно снимая корочку, ломая на дольки и клали себе в рот. Что это было! Спокойно к мандарину отнесся лишь один Одессит Моня Зацепфлер: «Ви знаете, что есть ни тольки мандарин, але и апельсин, тольки вон правда чуток да по крупнее буде, а еще я Вам должон сказать, что есть и такая фрукта, как лимон, так-то вообще погибель, оно кислый як недоспелая Антоновка писля дождя, его тольки до чая и можна кушать, Вано скажи, что Моня говорит брехню и я пойду и утоплюся в уборной» закончил он свое выступление. Вано улыбался, ему стало интересно, как это можно там утопиться, там же дырочки маленькие, но объявлять не стал и подтвердил все, что только что рассказал Моня. «Ну лимон и я раз пробовал, правда очень кислый, а вот с солью под коньяк еще и как хорош» – неожиданно для себя самого выдал Николай. «Не уразумел я тута чево то, так ты, командир и коньяку уже пробывал?» не унимался Моня. «Да, Моисей, было один раз дело», но рассказывать не стал потому, что могли подумать, что он случайный в училище или того больше по блату. «А я тикы брагу все життя и пыв» сказал Вася, ошкуривая второй мандарин. «у нас вода дуже погано пахне болотою и дають ее тольки скотине, да и то, когда два дни постоить».

На торжественном вечере, посвященном 17й годовщине образования Красной Армии Заместителю командира 1го взвода и командиру 1го отделения, курсантов пилотов—штурманов Николаю Стрельникову вручили погоны сержанта за высокие показатели в учебе и воспитании подчиненных. Во время вручения, после рукопожатия начальника курса и отдания воинской чести, Николай уловил насмешливый взгляд в свой адрес со стороны капитана НКВД Громова. Коля понял, что он попал на крючок.

Пришла весна и опять распутица, опять полеты были отменены на не определенное время и курсанты в основном занимались в спортивном зале самоподготовкой. К этому времени уже все курсанты выполнили первый 10ти часовой налет по времени. На занятиях появилась новая тема – бомбометание и начали выпускать новый советский тяжелый бомбардировщик ТБ-3, который на схемах уже пришел в училище. Там уже четко было прописано место штурмана в кабине с пилотом.

В стране в это время шла большая коллективизация, появилась злая шутка, за которую многие уже пострадали: «Колхоз – дело добровольное, не хочешь попробуй не вступи.» Шли эшелоны за эшелонами раскулаченных крестьян вместе с семьями на север нашей страны. Курсанты узнавали это со скудных писем отца Семена машиниста паровоза Семена Семеновича Иванова. Письма приходили очень редко, но со всей страны, то с Омска, то с Урала, а то и с Забайкалья, где выдавалась минутка написать любимому сыну весточку. В газетах писали о саботажах этими людьми программы партии о полной коллективизации страны советов, о каких-то Троцкистских движениях, о размахах строек в нашей огромной стране победившего социализма. В политику мы только играли на полит занятиях, которые проводились два раза в неделю парторгом училища и одним назначенным из числа курсантов. Мы в этот день серьезно переворачивали целые кипы газет, что бы правильно отразить нашу действительность во время рассказа и можно было бы ответить на поставленные с аудитории вопросы. Полит занятия проходили бурно, мы осуждали всех наших внешних и внутренних врагов и не понимали, почему фашизм шествует по Европе, а с нами учат их пилотов? но такие вопросы не звучали. На такие занятия стал практически регулярно захаживать капитан НКВД Громов, который только молча сидел где-то в конце аудитории и что-то записывал в свою коричневую тетрадку в переплете красными нитками. К концу учебного года немецких курсантов вывезли, а нам объявили кто и где будет проходить практику в течении полгода, потом гос экзамены и первый выпуск лейтенантов. Отделение сержанта Николая Стрельникова в полном составе попало в недавно сформированную летную часть 243го авиаполка под городом Орел. Часть проходила период перевооружения и сюда поставлялись новенькие тяжелые бомбардировщики ТБ-3.

«Вы только посмотрите, сколько больших и новых самолетов стоит на летном поле, товарищи Вы мои дорогие!!!» не скрывая эмоций радостно вопил Семен. «Всем достанется, наши места в каждом самолете есть!! Мы первые штурманы Советской авиации!» не унимался Сеня. На летном поле, прикрытые брезентом и маскировочными сетями, стояло десяток новеньких самолетов, которые видели только на рисунках и схемах. Теперь эти серо—зеленые гиганты можно было даже потрогать, погладить шершавые шасси, заглянуть в пулеметную кабинку стрелка и оценить мощь, нашу мощь, всей непобедимой от тайги до британских морей, Красной Армии. Командовал полком комбриг Севаш Радмирович Пташинский польский еврей, отличившийся в годы гражданской войны своими бомбардировками беляков в знаменитой Чапаевской дивизии. Командование Красной Армии выделило Чапаеву несколько бипланов для ведения разведки и доставки почты, а Пташинский придумал устройства, с помощью которых подвешивал по две бомбы и во время атаки беляков, бомбил их ряды, тем самым наводя ужас на в основном крестьянскую армию. Теперь вот ему, практически самому первому и выделило правительство и новые самолеты и первых штурманов к ним. Осталось только укомплектовать самолеты летчиками и стрелками.

«Внимание! Становись! Смирно!» подал команду своему отделению Николай. «Товарищ комбриг, отделение курсантов штурманов с Харьковского авиационного училища прибыло для прохождения практики и построено, командир отделения сержант Стрельников» – четко доложил подошедшему комбригу, Николай. Севаш Радмирович отдал честь строю курсантов и за руку, как со старым знакомым поздоровался с сержантом. Ему сразу приглянулся этот серьезный молодой человек и еще ему сразу приглянулся Моня Зацепфлер – ведь он то свой. «Что, молодцы, полетаем?» – прищурив глаз и покручивая чапаевские усы, спросил начальник. Строй заволновался, но после резкого окрика сержанта, опять замер по команде смирно. Это опять понравилось комбригу, он уже понял, что перед ним не группа не известных бойцов, а воинское подразделение, четко выполняющее команды командиров. «Сегодня, сержант, разрешаю всему отделению выходной день, то есть помойтесь в бане с дороги, поселитесь в общежитии ком состава, поставьте всех на полное летное довольствие включая заработанную плату по штатному расписанию штурмана, пойдите хорошо покушайте, а то и в самолет не влезете от слабости, познакомьтесь с летчиками, а завтра распределим всех по машинам. Если вопросов нет, а их и не должно возникать, всем разойтись» и отдав честь строю модно крутнулся с прищелком на своих хромовых, блестящих как зеркало, сапогах удалился по своим делам. «Не совсем я уразумел пока что этого фигуру, парни» пробурчал Моня. «Он уроде бы и нашенский, и какой-то гордый» попробовал крутнуться с прищелком Моня на своих брезентовых, «Ну да лады, зразу не поймешь ведь» и построившись все пошли в общежитие искать коменданта.

Офицерское гарнизонное общежитие было одноэтажным старым зданием, но с удобствами внутри. Некоторые вновь прибывшие впервые в жизни увидели ванну и душ в помещении, а также теплый туалет, обложенный тонким камнем до середины, а выше окрашенный в голубую краску. Кабинет и каптерка находились в конце коридора по которому насчитали 26ть комнат. Комендантом оказался седой мужчина с четырьмя треугольниками в голубых петлицах. Старшина. Это слово в обычной армии наводит страх на молодых и не опытных солдат, но здесь видно все было по-другому. Солдатская казарма стояла чуть дальше в начале плаца и по-видимому он туда не касался. «Аааа, прибыли летчики налетчики, штурманы пилоты, никакой от вас работы» пропел седой и улыбнулся. «Сержант иди-ка сюда и садись за список, я выдаю, ты пишешь, понял?», «так точно» – по уставу ответил Коля. «Да ты не точнай, тут тебе не армия, ты же почти офицер». – и дружески похлопал сержанта по плечу, «Меня зовут просто Гаврилович, можно без имени, я его и сам уже не помню» продолжал улыбаться во весь белый от красивых и здоровых зубов рот, старшина. В течении часа все получили все положенное и поселились в комнату на шесть мест, специально приготовленную к их приезду в часть. В комнате стояло два шифоньера для одежды и три двухэтажные кровати с тремя тумбочками для собственных нужд. У окна стол и два табурета. Рядом с дверью полка для обуви. Николай выбрал себе нижнюю у окна кровать на правах командира, а остальные разыграл на спичках, чтобы без обид. По иронии судьбы, Вася занял верхнюю над сержантом койку. Баня была общей и топили ее солдаты дровами. Напарившись и вымывши всю двухдневную дорожную пыль и пот, команда отправилась в столовую. Обед у солдат давно прошел, а офицеры шли кушать по своему расписанию. У многих были полеты, кто-то обслуживал это мероприятие и так далее. За столом садилось четыре человека и что бы не мешать сели за два стола по три. Официантка, довольно привлекательная блондинка, принесла меню, как в ресторане и предложила закуски. Все заказали комплексный обед. Обедище!!! На столе появилась супница с разводягой внутри. Насыпают тут каждый себе сам сколько надо. На первое была уха с большими кусками рыбы, наваристая, пахнущая зеленью и очень вкусная. На второе подали жаркое и салат с кабачков с помидорами, на третье компот с булками и по шоколадке, и по 100 грамм сухого вина. Курсанты переглянулись, ища подвоха в этом, но все за столами кушали и пили, и никто не обращал на них внимания. Офицеров летунов было много. Ребята поглядели на своего сержанта, подняли стаканы и Вано произнес: «Пуст этот красывый город с такым же названием Орел поможет и нам стать орламы авыации. Ура!» и выпил. Все дружно выпили за ним. С уютной столовой не охота было и выходить, курсанты смотрели на девушек из обслуживания и о чем-то просто мечтали. Это была их юность.

После такого, давно забытого на вкус, обеда все пошли в канцелярию становиться на полный учет. В штабе стоял часовой на «тумбочке», который поинтересовался куда мы идем. Сержант доложил солдату все по форме и он, указав нам дорогу, стал заполнять свою книгу прибывших. В канцелярии сидела девушка. Нельзя было сказать, что она красавица, ее портили ее веснушки на чуть курносом лице, ее черные как смола, курчавые волосы, были туго собраны в дульку на голове, но глаза! ее глаза были такими глубокими и такими не естественно голубыми, что нельзя было без боли в них глядеть. Взгляды Николая и девушки на мгновение встретились, и сержант стал краснеть, по всему телу пробежала не большая дрожь, он потерял дар речи. «Здравствуйте товарищи курсанты» – как-то совсем по-домашнему, ласково, произнесла девушка за стойкой. «Вы из Харькова к нам прибыли? Никогда не была в столице Украины, а так хочу поехать. Вообще я люблю поездки по местам, где еще не была.» проговорила девушка, доставая карточки учета и журнал к ним. «Я Вам сейчас раздам учетные карточки, а Вы их аккуратно заполните пожалуйста» и она во второй раз взглянула на Николая, но уже как-то оценивающе. Сержант взял у девушки бумаги и раздавая между курсантами тихо спросил, при этом опустив глаза: «Скажите пожалуйста, а к Вам как можно обращаться?». «Мое имя Роза» – опять чуть смутившись ответила девушка, «Вах, вах, вах, самое красывое ымя у тебя, красавица» начал было Вано свою грузинскую песню, но уловив на себе резкий взгляд сержанта тут же принялся сопеть, заполняя формуляр. «Роза имя не совсем русское» вставил свои пять копеек в разговор Моисей, «Вот у нас в Одессе», но то же осекся, не рассказав, что же там у них в его Одессе, так же почувствовав на себе холодный взгляд командира. «И что там у Вас в Одессе, молодой человек?» не поднимая головы от заполняемого журнала, поддержала разговор Роза. «Да так потом как ни будь расскажу» пообещал Моня.

Ставка штурмана оказалась довольно высокой и даже с учетом вычетов за питание и проживание, сумма остатка ох как приличная. Коля сразу вспомнил все свои случайные заработки в голодные годы, и профессия ему еще больше стала нравиться, хотя все еще было впереди. Питание было конечно дороговатым, готовить на дому было бы дешевле в разы, но об этом никто не думал, потому что не надо было думать иди и кушай что хочешь, а бухгалтер сам высчитает из заработка все. Вино входило в питание, но деньги за положенные летные 100грамм не высчитывали, а вот если хочешь еще выпить надо было брать разрешение и плати за свои. Получив денежные и продовольственные аттестаты, курсанты сдали все в бухгалтерию и пошли на склад получать летную форму. За тем, переодевшись в трико, отправились на спортивный городок части где сразу отличился наш Конник – Коля Кожемяко.

На спортивном городке было довольно много народа, сюда ходили офицеры, поддерживать свою летную форму, сюда водили солдат на положенные занятия спортом, тут были и дети офицеров и просто солдаты, не заступившие в наряды. На длинном турнике работали одновременно до 20ти человек. Уже не молодой капитан с шикарными, даже лучше, чем у комбрига, усами, легко делал выход силой и подъем переворотом. Конник повис рядом и стал просто четко дублировать его упражнения. Заметив это, капитан усложнил свои упражнения, он стал отжиматься задним жимом, то есть спиной к трубе и опускался до пояса и подтягивался опять и все это, не ступая на землю. Кожемяка четко стал дублировать и это упражнение, которое в части, как потом стало известно, никто кроме этого капитана не делал. Капитан еще усложнил упражнение и выполнил солнышко с со скоком, Конник не стал себя долго просить и стал просто крутить солнышко без со скока, пока не надоест и крутанул его с десяток раз подряд. Капитан понял, что проиграл, подошел к спрыгнувшему Николаю, протянул руку и представился: «Заместитель командира бригады по политике и воспитательной работе с личным составом капитан Стадник Алексей Иванович». «Курсант Кожемяко товарищ капитан» – четко отчеканил Николай. «Да не переживай ты так, как тебя зовут? мы же не на службе, и не курсанты Вы уже, а проходящие практику летчики—штурманы первого выпуска». Стадник убрал руку от смутившегося парня: «Ладно привыкай, завтра распределение заберу тебя к себе в машину» и похлопав парня по плечу спокойно зашагал в своем направлении. На это представление смотрели больше полусотни глаз. «Да, парень, нашему Стаднику ох как тяжело понравиться, но, по-моему, ты его срубил если он сам такое сказал» тихо, почти на ухо Кожемяке проговорил смотревший соревнование, старший лейтенант в кителе без поясного ремня и с орденом Красного Знамени на левой груди. «Я ни колы таке не навчуся делати» высказался Василий Пуляк, «А як бы тяби сказав бы хтося, що или смогешь так крутить, или лети те к себе у Беларуси и там пей свою брагу и закушувай ее клубничкою» не удержался от возможности подколоть друга, Мойша. «Тоди бы смог?». «Не, а не смог бы и тотьти» не обратив на сарказм друга никакого внимания, ответил Вася. «Вах, вах, вах, а я буду долго делать так, как Кооля и буду делати» очень серьезно сказал свое слово грузин. Немного позанимавшись группа отправилась в общежитие отдохнуть перед ужином. Николай все это время думал о Розе. Первый раз в жизни он почувствовал какое-то влечение к противоположному полу или проще сказать его к ней тянуло. Сержант вспоминал конопатый и от того еще больше красивый носик, чуть приподнятый и очень смешной, ее голос, Коля, никогда не слышавший голоса мамы, был уверен, что таким он и должен был быть. И самое главное ее голубые глаза, голубые, как небесная даль, в которую молодой летчик был без умно влюблен. В общежитии все пошли в комнату, а Николай подошел к старшине и немного помолчав, спросил: «Гаврилович, скажите пожалуйста, а кто эта девушка в канцелярии, Роза?». «Хм…. Что Розочка наша понравилась?» очень серьезно спросил старшина, глядя прямо в глаза Николаю, вижу, вижу, что да, это нормально, она у нас в части одна такая.» «Какая такая?» еще тише спросил парень. «Хм… да красавица она у нас, вот я и говорю» отмахнулся старшина. «Гаврилович, Вы не ответили на мой вопрос», «Придет время сам и ответишь на него» хмыкнул без обиды старшина и ушел в глубь каптерки, давая понять, что разговор закончен. Не получив ответа, но еще больше закрутив интригу, Коля прилег на свою кровать и стал думать. Над головой храпел Вася, просунув свои ласты в промежутки между прутьями кровати. Рядом лежал Семен с редкой фамилией Иванов и писал ответ на письмо отца. В это время он не любил вопросов и психовал, если его сбивали с мыслей. Моня с Вано резались в шашки игра называлась в Чапаева, и от хохота не поймешь кто выиграл, а кто наоборот. Коля Кожемяко лежал на спине, на своей второй полке кровати и о чем-то думал. Но приключения на первый день еще не закончились. Неожиданно, без стука открылась входная дверь и вошел сам комбриг Пташинский Севаш Радмирович. Все кроме Васи, вскочили со своих мест и построились. Наступила тишина, если не считать Васиного храпа. «Кто из Вас Кожемяко?» жестко спросил начальник. Все замерли. «Я Кожемяко» ответил Коля, «Твого батьку как кличать не Станислав Кузьмич?» «Так точно, а что с ним, что-то случилось?» заволновался Конник. «А меня ты не помнишь совсем? А Розку мою? Вы же в детстве вместе играли в тачанке, помнишь?». «Ваших мамок одним снарядом тогда накрыло, и мы с твоим батькой мытарились с вами по частям, ох и рубака твой татко скажу я тебе прямо, а вот теперь и сынок его у меня служит, честно скажу хотел я Моню взять в экипаж, но он меня простит возьму только тебя к себе штурманом, да сядьте Вы мы же не на службе, привыкайте, Вы же офицеры без пяти минут, а у летчиков, как и у кавалеристов есть свое братство, в которое Вам и придется скоро вступить.» «Так Роза – это Ваша дочь?» выдавил из себя сержант, «Да да наша, а чья же еще, ха ха ха» засмеялся Пташинский. «Добро еще увидимся, я пошел» и он так же быстро, как и пришел, исчез за дверью. Это был крутой поворот вернее пике. Ухаживать за дочерью командира строевой части???

Ужин был не менее шикарен и вкусен, только без вина. Когда пришли в общежитие и разлеглись по своим кроватям Николай спросил: «Теска, так мы при тебе за все это время учебы так ничего и не узнали, а оказывается ты, как и я без мамки рос, а я потом и без отца сирота я. Сказал бы чего» «Да что говорить то, мало чего помню, вот его вообще не помню, а отец так больше и не женился мы с ним вдвоем по частям мотались, солдаты за мной ухаживали и в бою на границе с Финнами я пацаном был пару раз в 27м году. Батя тогда там недалече служил и на эту провокацию его вызывали он там нарубал их и Кронштадт батя усмирял в марте 1921года и там меня чуть не убила матросня» начал было и сразу замолчал наш Конник. «Потом как ни будь расскажу» – помолчав, заверил он друзей. «Скажи пожалуйста мне вот что, а Розу ты хоть помнишь? вчера видел и не вспомнил совсем?» – тихо так спросил у тески сержант, «Да нет же я Вам всем толкую, никого я толком не помню». «Я и мамку то совсем не помню, когда ее разбомбило мне и года еще не было» – закончил он свой ответ и теперь уже замолчал, думая что-то свое. «А вот как на мене, то била у мены тожеть Роза у Одессе.» – но Николай уже не слышал Мониного диалога о любви, он думал только о девушке. И чем больше он думал, то больше боялся какого-то непонятного чувства страха и неподдельной нежности к этому человеку. Пташинские жили в домах офицерского состава (ДОСах), которые находились здесь же в части, только в конце у самого спортивного городка. Там же была и первоначальная школа трехлетка и не большой детский садик. Детей было много и командование части честно помогало своим служащим. Коля решил во что бы то ни стало поближе поговорить с девушкой, он утром одел свое старенькое выцветшее после частых стирок, трико с оттянутыми коленками на штанах, тапочки друга Моисея, своих кед еще не приобрел, и побежал, с надеждой хотя бы из дали увидеть Розу. Дорожка для бега проходила не далеко от подъезда Розы и Николай, глядя на выходящих с него, не заметил камень, споткнулся и с разбегу врезался в большую акацию. Послышался смех пробегающих мимо солдат. От боли подкосились коленки, и Николай присел у только что тараненного им дерева. «Что с Вами случилось? Вам помощь не нужна? может позвать санитара с сан части?» тараторил чей-то детский голосок. Николай открыл глаза и онемел, это была она, она, та ради которой он сюда и прибежал, мечтая просто ее, самую красивую и желанную на всем белом свете, только увидеть с далека, а тут она ему что-то говорит. Их глаза встретились всего лишь на мгновение и тут же опустились. У Николая зарделись уши, и верхняя губа противно дрожала, у Розы зарумянились веснушчатые щеки. «Ну как Вы?» только и смогла произнести девушка. «Я не знаю, я так хотел, я думал, я так думал, я просто.» – заклинило полностью парня и вдруг они как по команде, дружно рассмеялись. Роза подала руку юноше и помогла подняться. Голова противно болела, а руку не хотелось отпускать со своих рук, и девушка не стремилась ее убрать. Так и стояли, держась за руки какое-то время. «Роза! Роза!» позвала девушку какая-то женщина с окна второго этажа: «Иди завтракать, на работу скоро». «Это наша повариха и моя так называемая няня с детства» пояснила парню Роза и выдернув легонько руку побежала к дому. Николай стоя провожал ее милый стан, взглядом. У подъезда девушка оглянулась и помахав ему рукой исчезла так же быстро, как и появилась.

Построение всего личного состава части для развода на учебу и службу начинался ежедневно в 9ть утра. Вся часть, кроме караула и наряда, выстраивалась на большом плацу перед солдатскими казармами и слушала выступления замов комбрига и его самого. Затем все проходили строевым маршем перед трибуной по местам службы, учебы или будущего наряда. Так было всегда, так и будет всегда, пока существует армия. Курсантам отвели место в общем строю в самом конце после роты снабжения и управления. Заместитель по боевой представил части будущих офицеров штурманов первого выпуска и прочитал распределение каждого по боевым машинам. Прогноз Пташинского не получился. Ни Кожемяко, ни Моня Зацепфлер ему не достались, а по какой-то иронии судьбы в боевую машину комбрига части назначили штурманом именно его – сержанта Николая Стрельникова на всю практику. Кожемяко, как ему и обещалось, попал к такому же молчуну заместителю Стаднику Алексею Ивановичу – видно гол на брусьях забил ему парень серьезный, Моисей Зацепфлер, Вася Пуляк, Семен Иванов и Вано Шенгелия были распределены по самолетам к опытным офицерам летчикам. Назначили и сроки первых полетов на новых машинах. Пока молодые штурманы знакомились с борт механиками, главными людьми в авиации, которые не летают, а отвечают за полет больше, чем сами летчики. Познакомились и с двумя пулеметчиками – стрелками и радистом это был сержантский состав. Сами крылатые кони стояли практически зачехленные на поле и охранялись кругло суточной сменой солдат в карауле. Без личного разрешения Пташинского к ним никто и не когда не подходил. Секрет еще не был снят. Это были наши первые, новейшие тяжелые бомбардировщики.

Вечером после службы, Николай отправился по знакомому маршруту в надежде встретиться с девушкой вновь. Сердце билось как с ума сошедшее, он шел быстрым, шагом не замечая ничего и никого вокруг себя, он шел на свое первое в жизни свидание, которое не назначал, но что-то ему подсказывало, что идти надо. Вот и дорожка для бега, вот и злополучная акация, вот и дом с подъездом и выкрашенное голубой краской окно на втором этаже. Николай прислонился спиной к дереву и стал ждать. «Сержант, сержант, подойдите ко мне пожалуйста» – услышал он голос. Повернувшись парень увидел идущего по дорожке командира бригады, без головного убора, свою форменную фуражку он держал под мышкой. «За тобой и не угнаться вовсе, куда ты так спешишь? я вот тебя заметил, думаю дай поговорю не на службе с моим штурманом. Я прочитал твое личное дело Коля, тяжело ты рос и жил мальцом.» Слово Коля, произнесенное командиром, прозвучало как-то по-отечески. «Знаешь, что, а пойдем ка к нам, чаю попьем, я тебя с дочерью своей познакомлю» и взяв парня под локоть Севаш Радмирович повел парня к подъезду. Такого разворота событий никто не ожидал. Видно помогало само провидение. Дверь открыла та же женщина, что давеча звала Розу домой. «Ой, ой, да у нас гости, что же это Вы Севаш Радмирович не предупредили то меня, я бы к пирогу еще что ни будь приготовила» без остановки тараторила женщина. «Ладно тебе, Софьюшка, я и сам его только что встретил, стоит себе под акацией, как будто чего ожидает, а тут и я, как на грех. Ведь это тепереча мой главный партнер в новом самолете, штурман мой, всю навигацию, все дороги будет прокладывать, а я только лететь и бомбить», как-то не по форме рассказал комбриг своей Софье. «Да уж лучше и не бомбить никого» вытирая руки о фартук только и ответила она, уходя на кухню. «Проходи в столовую, я скоро» сказал комбриг и удалился в кабинет. Николай чувствовал себя не совсем ловко, войдя в столовую он оценил прекрасную белую мебель – большой стол и восемь стульев вокруг. Диван кремового цвета был застелен небольшой ковровой дорожкой, на тумбочке с пластинками стоял патефон, рядом большое, видно, что удобное, кресло и маленький журнальный столик, на котором лежали не газеты, а колода обычных игральных карт. Николай стал у окна и уставился на улицу. От неожиданного прикосновения он вздрогнул. Роза тихо вошла и коснулась его плеча своей рукой. «Что же Вы такой пугливый, Коля?» тихо спросила она. И опять это Коля, только уже с уст человека, к которому он готов был не бежать, а лететь, только она позови. «Вы так тихо вошли, а я вот опять, снова, вот я, короче я пришел к Вам» выдавил из себя Николай и покраснел. «Что, молодежь, уже познакомились? Софочка, где там наш пирог? Все хотят есть» вошел в столовую хозяин квартиры неся в руках бутылку Абрау– Дюрсо «Черный Доктор». «Бегу, лечу, одну минутку, мои хорошие» опять послышался таратор Софьи. «Вот, моя любимая дочь, познакомься, это Николай или просто дома Коля, мой первый штурман. Прошу любить и жаловать». «Ну так уж сразу и любить?» слукавила девушка. «Время покажет, а пока пошли кушать» отозвался отец на вопрос своей красавицы. Николай сразу же понял, что отказываться в данной ситуации просто нельзя и покорно пошел за стол. Они сидели вместе и ее локоть иногда касался руки Николая, тело при этом прикосновении только играло мелкой, противной дрожью, выдавая или вернее не скрывая чувств. За ужином комбриг очень много рассказывал о новых самолетах, которые они вот-вот начнут эксплуатировать в небе, задавал много вопросов и получая полнозначные, умные ответы все больше привыкал к парню и к своему выбору. «Николай, так ты еще к тому, что летную школу до училища закончить успел, ты еще и электрический механик оказывается?» задал вопрос парню комбриг. «Да, я ведь в шахте поработал и меня, как комсомольского руководителя направили на учебу в ФЗО города Луганска, а там была летная школа, я очень сильно мечтал, вот и вышло так» совсем покраснев скромно ответил Николай. Эту красноту его ушей заметил не только командир, но и девушка. Ей нравился этот серьезный, статный, скромный парень с непонятного Донбасса и чувствовала, что чувство это взаимное. Бутылка сладкого, тягучего краснодарского вина быстро опустела, вкусный капустный пирог съеден, чай с лимоном выпит и молодой человек стал прощаться чтобы уйти. «Да время то еще детское, только около 21го часа, до выхода патруля по территории военного городка еще почти два часа, так пошли бы с Розой немного погуляли перед сном, а то она все время сидит дома, то некуда ходить, да и не с кем» вдруг смутив всех присутствующих нежно сказала Софья. «Ты ведь не будешь возражать Севаш Радмирович, а?» и повернулась к нему лицом. «Конечно же я не против, только не выходите за территорию пожалуйста» с хитрой улыбкой произнес он и встав из-за стола вышел в свой кабинет.

На улице было свежо и хорошо. Роза крепко взяла в свою ладошку ладонь Николая и как маленького повела по дорожке к небольшому скверику, где гуляли с колясками молодые мамаши, жены летного состава части. Роза всех знала по именам и со всеми здоровалась. На молодую пару сразу же обратили внимание и провожали любопытными взглядами. Коля шел рядом с Розой, нежно держал ее за руку и был на седьмом небе от счастья. Еще сегодня утром он только хотел еще раз на нее взглянуть, а тут и случайная встреча, и не совсем понятное назначение в экипаж комбрига и вечернее чаепитие у самого комбрига в квартире и вот теперь прогулка с той девушкой, о которой утром еще и мечтать то не имел права. «Как ты себя чувствуешь после утреннего тарана акации?» с улыбкой спросила у парня Роза. «Хорошо, я не после акации, а после сильно быстрого развития событий себя чувствую немного не удобно» честно признался Коля. «Ох ты Коля Николай, сиди дома не гуляй» пропела девушка веселый куплет песни и остановившись около большого куста сирени, заглянула парню в глаза. «А Я тебе нравлюсь?» и по веснушчатому лицу пробежал еле уловимый румянец. «Да или нет?», «Что молчишь?» не унималась она. Коля опустил голову и присел на спиленную колоду дерева тут же у куста. Рядом присела и девушка. В горле все пересохло, он держал за руку своего самого милого в мире человека и не мог прямо ответить. Молчание затянулось. «Коля, а расскажи мне о себе пожалуйста, ведь то, что я прочитала в личном деле это лишь сухая формалистика». Парень поглядел прямо в глаза девушке: «Ты читала мое дело? но зачем?». «Как только я тебя в первый раз увидела, со мной что-то такое произошло, я читала твою жизнь и плакала, мы с тобой очень похожи, только мой папа жив, а твой погиб в гражданскую. Ведь это я сделала так, что ты попал к моему отцу в экипаж, я уговорила Софью что бы она тонко намекнула отцу и он тебя сегодня пригласил к нам. Я видела, как ты стоишь и ждешь меня под окнами и не выходила, потому что ждала прихода отца вместе с тобой. Вот тебе моя правда, теперь я хочу услышать твою.» она все время смотрела, не отрываясь в глаза парню. «Хорошо я тебе расскажу все, что ты только захочешь», но время бежало вперед желания. «Скажи, а ты целовал, когда ни будь девушек?» опустив взгляд спросила Роза. «Что ты у меня никого до тебя в жизни не было, я даже с парнями то мало дружил, а с девчатами то и вообще боялся, и не мог». Роза встала, не выпуская ладони с руки Николая: «что пошли по домам уже скоро патруль по гарнизону, и папа ругается за не соблюдение порядка». Коля встал, и молодая пара пошла назад к ДОСам, чтобы успеть в срок. Прощались не долго. Роза, подойдя к подъезду, вдруг повернулась и помахав рукой сказала: «Завтра вечером буду ждать у куста с сиренью» и скрылась за дверью. Он летел………Он парил. Он был на такой высоте, что душа отрывалась от тела и ей хотелось просто петь и петь… Он был счастлив первый раз в жизни…. Он ЛЮБИЛ….

В общежитии все уже начали укладываться спать. Раздевшись и взяв с собой мыльно—рыльные принадлежности Коля ушел в ванную комнату. Вернувшись он заметил на себе пять пар удивленно вопросительных глаз своих товарищей. Первым не выдержал Моня, да и не удивительно, когда же евреи могли что-то выдержать? им информация мозг ест. «Что тут ми видем в нашем гарнизони пройисходять переменки что ли? Или нам тикы кажется усе? Ми тут усе глаза висмотрели туды, где ты ходил сейчас. Нам ведь тожеть интэрэс есть куды командование наше пропало?». «Вах Вах» подорвался Вано, «Зачем так дэлаеш, никто не думал за тебя, командыр, нам вэдь учытся надо, а ты к свадьбе готовишься?», третим свой пятак всунул Вася Пуляк: «А чо девка справна, батька главный, так и задвиня на нас все и будя тута житти, чо мы йому сдалыся.». Семен и Николай молчали и в повестке дня вернее вечера участия старались не принимать, но молчание всегда знак согласия. «Ребята, да нравится она мне, первый раз в жизни понравилась девушка, как только я ее увидел, ну что же мне делать, я ее люблю» оборвал дальнейшее обсуждение своей кандидатуры сержант. Все молчали. «Правильно Коля» вдруг первый раз назвал командира по имени Николай Кожемяка. «Не обращай ни на кого внимания, судить тебя никто не имеет права. Любишь и добивайся своего. Молодец. И вообще еще раз услышу от кого-то хоть шепот обсуждения командира, набью нос.» сказал, как отрезал Николай и никто не посмел что то сказать, ибо знали молчун конник не шутит. Но ни завтра, ни после завтра, ни всю последующую неделю увидеть свою Розу Николай не смог. Начали усиленно осваивать новую технику, на аэродроме установили жилые палатки и полевую кухню не только для штурманов, а и для всего летного состава, перевели всех на казарменное положение и началась учеба. Новенькие ТБ3 расчехлили и выгнали на летное поле. Вновь созданные экипажи с начало учились занимать свои места в машине, изучали новые навигационные приборы и приборы управления полетом. Стрелки осваивали свои кабины для ведения огня по самолетам противника. Экипаж состоял из шести человек – два пилота, штурман—это офицеры и два стрелка и радист—стрелок – это сержантский состав. Самолеты были укомплектованы новенькими английскими радиостанциями и внутренней связью между всеми членами экипажа. Кресло, вернее крутящаяся скамейка с небольшой спинкой, штурмана находилось за спиной первого летчика, на новых приборах навигации еще в смазке, Николай пытался разобрать иностранные буквы, чтобы затем перевести точно текст, но в принципе они все были одинаковы с теми, по которым их учили, только немного усовершенствованы. Новенькие шлемофоны с наушниками, теплые лайковые коричневые куртки и штаны и самое главное это унты и меховые перчатки, не рукавицы, а именно перчатки с мягкими, хорошо гнущимися пальцами. Коля представлял себя летящим на боевое задание и именно от него будет зависеть весь полет. Он с пристрастием изучал полетные карты и вечерами в палатке устраивал экзамены своим подчиненным по знанию навигации. Учеба шла, уже были назначены первые пробные полеты. Дело в том, что несколько самолетов ТБ3, поступивших на вооружение в часть, были с подвеской, на которую подвешивались два самолета И15 или И16ть, а уж на них вешались бомбы. И получалось, что после отцепки «ишачки» с высоты 4000 метров, не тратя своего топлива на подлет, штурмовали позиции противника и улетали, прикрывая от истребителей и тяжелые бомбардировщики. На такой самолет попал служить с команды Николая только Коля Кожемяко с командиром Стадником А. И., остальные просто бомбардировщики.

И вот наступил тот первый, долгожданный, вымученный месяцами тренировок и занятий, самый главный день любого летчика, день полетов. С самого утра настроение у всех было повышенное, каждый ощущал себя героем дня. Утро выдалось как по заказу тихое и без ветреное. Летнее небо при восходящем солнце искрилось. На нем не было не то что тучки, даже маленького облачка. В небе пел жаворонок, зовя свою подругу оторваться от птенцов и взлететь хоть на мгновение в эту пьянящую, никем не изученную, голубую высь. После плотного завтрака у полевой кухни и построения на краю взлетного поля были назначены первые полеты. Комбриг сегодня не взлетал, он руководил полетом своих замов со своими экипажами. К самолетам допустили первый экипаж капитана Стадника. Николай завидовал своему тезке, что именно он первым из всей группы штурманов поднимется в небо. Но в армии не рассуждают, придет и его время. Механики не отходили от самолета ни на минуту, все что-то там протирали и высматривали, складывалось впечатление, что они этого никогда до первого полета не выполняли и сейчас стараются наверстать упущенное. Все заняли свои места и механики закрыли стеклянные кабины пилотов лишь только кабины стрелков не закрывались, и они уже крутили турели своих монстров—пулеметов в разные стороны. На сигнальной вышке подняли флаг, разрешающий взлет и хотя в самолетах и были радио станции их пока только пробовали в первый раз, поэтому и пользовались по старинке флажками. Заработали сначала два ближних к фюзеляжу двигателя, за тем закрутились пропеллеры и двух дальних моторов. Звук заглушал слышимость даже на расстоянии, вот моторы набрали полную нагрузку и машина, спокойно вырулив на взлетную полосу начала разбег. В положенном месте произошел плавный отрыв от земли и бомбардировщик начал набирать высоту по большому кругу вокруг аэродрома. Полетное время после набора 2000метров составило для первого раза всего 30минут и посадка. Затем сегодня еще 4ре взлета и посадки для других машин, и экипажей. Николай лег у края поля в траву и стал жадно наблюдать за первым полетом новой машины. Это было чудо. Он помнил, как первый раз летал на немецком биплане, затем первый раз на любимом У2 утенке, и вот теперь только завтра на настоящем монстре, тяжелом боге войны – бомбардировщике ТБ3. Тем временем самолет Стадника и Кожемяко уже выполнил первый круг и покачав крыльями заходил на второй заход. Пол часа пролетело, как мгновение и ТБ3 нежно так коснулся колесами земли, пробежал необходимое расстояние и развернувшись у кромки поля остановился. Его моторы еще немного пошумели и стали, наступила тишина. К самолету уже во всю бежали механики, чтобы открыть колпаки и выпустить летчиков на простор. Поднесли лестницы стремянки, и все пилоты спрыгнули на землю. «Товарищ командир бригады, полет на самолете ТБ3 успешно завершен, выполнено три полных круга над указанным квадратом, все агрегаты и приборы исправны и работают нормально, экипаж готов к выполнению боевых задач.» – гордо доложил капитан Стадник. Севан Радмирович принял рапорт и обнял боевого друга: «Ну как машина то, Леша? как ведет себя в управлении?». «Как во французском экипаже.» ответил Стадник и вместе дружно засмеялись, не обращая внимания на строй следующей смены. Пташинский вытер платком немного мокрые от счастья глаза и дал команду следующему экипажу занять свои места в своем самолете. Летали на уже своих закрепленных самолетах. Николай подбежал к вышедшему со строя Кожемяко и заглядывая в глаза спросил: «Как оно там было, Коля?». Кожемяко потер ладони одна о другую и гордо ответил: «Если бы сейчас в бой, ох и наваляли бы мы неприятелю такими машинами, почти 2000 кг бомб берет». И сколько потом ему не задавали вопросов он только тихонько насвистывал новую мелодию «Если завтра война, если завтра в поход…». Так пролетел день первых пяти полетов. Получилось так, что все с Колиной команды отлетали кроме самого командира. Было немного обидно, но ожидание завтрашнего полета перебивало это чувство. Вано писал письмо тете Манане на грузинском языке, Моня ходил и рассказывал всем о том, что ему показалось, что видел он самого Бога, только просил не рассказывать об этом замполиту. Вася и Сеня спорили о каком то, по их мнению, не правильно показывающем приборе высоты, ибо Пуляк каким то, ему только известным способом определил, что летали не на высоте 2000метров, а 3000. И только Николай, их первый командир, не о чем ни с кем не спорил. Он думал о Розе, как и когда произойдет встреча он не знал, но что она его ждет был уверен. Прибежал дневальный с КПП и спросил Николая Стрельникова. Сержант отозвался. «Там Вас на КПП ожидает старшина» доложил солдат и ретировался по своим делам. Коля прошел на КПП и увидел знакомое лицо Гавриловича. «Привет сержант, ничего не ждешь?» и ухмыльнулся себе в усы. «Вот на тебе почта пришла, прибежала Софья и по просила тебе отнесть» опять ухмыльнулся он. «Правда не сказала от кого, чистый конверт только твоя фамилия и написана» он протянул Николаю обычный конверт только тугой от наполнения и запечатанный. «Спасибо Вам, Гаврилович», «Да ладно чего уж нам старикам, сами небось когда-то были молодыми, помним» и еще раз хитро хмыкнув ушел. Конверт горел в руках парня, хотелось прямо здесь и сейчас его разорвать и прочитать. От нее…, от нее…стучало сердце.

«Ми так понимаем усе що летати Ви уже не так чтобы и хотите, Ваши глазики видають нам усю прэлесть Вашего положения. Или ми чего-то там не рассмотрели с высоты полету? Ви нам не хотите растолковать от кого сиротка получает такие вот толстые произведения?» и взглянув на Кожемяко, Моня вспомнил угрозу и не дав ему подняться с кровати объявил, что идет просвежить свои глаза. Этим он спас свой нос. Николай лег на кровать, до ужина еще уйма времени, он спокойно отрезал ножницами полоску с конверта и достал письмо. «Дорогой мой, Колюшка!» и у него заблестели глаза, он вытер их аккуратно, что бы не заметили товарищи, но было уже поздно: «Вах вах, ти чево плачешь, может что случилось у тэбэ дорогой? скажи мы все сделаем.» грузин стоял уже рядом. «Спасибо Вам друзья, это от счастья.», он продолжил читать: «Ты просто не представляешь, мой дорогой, как я скучаю без тебя, понимаю умом, что ты на службе и что так будет всегда, и что ты совсем рядом, но прийти тебе нельзя. Я буду ждать столько, сколько надо. Я попросила Софью передать тебе мое письмо через пройдоху Гавриловича, он хороший и ухаживает за нашей Софьей. Как ты там, моя радость, когда же уже закончатся ваши полеты и мы опять будем вместе. Ходила на наше место встречи и знала, что ты в казарме, и все равно сердце так сильно билось. Я не знаю, что со мною происходит, это впервые. Я тебя сильно жду, но пожалуйста не вздумай уйти в самоволку, это только хуже, я дождусь тебя, мой Коленька.

Твоя Роза.» и еще листки со стихами Сергея Есенина. Николай много раз перечитывал и перечитывал дорогие сердцу строки. «Моя, она моя, моя и больше ни чья» билось кровью в висках.

И вот полеты, сегодня ими руководил капитан Стадник А. И. Наш ТБ3 стоял, как и вчера у кромки взлетного поля аэродрома, уже расчехленный и подготовленный механиками к своему первому полету с экипажем. Но чего-то все же не доставало. И тут Николай понял их экипаж на взлетной был один. Все построились в одну шеренгу, и командир машины объявил, что сегодня наша машина проделает 1000километровый испытательный полет с полной загрузкой в бомболюках, только вместо бомб будут ящики с песком, которыми мы и атакуем противника. Так вот в чем смысл полета с комбригом. «По машинам» – скомандовал командир, как будто мы поднимались всей эскадрильей сразу, а не одним самолетом. Механики установили стремянки и помогли каждому занять свое место в самолете. Закрыли фонари у летчиков и штурмана. Николай подключил свой шлемофон к розетке сети связи и тут же услыхал: «От винта». Как по команде заработали два мотора ближние, затем два дальних и набрав необходимые обороты самолет плавно выкатил на рулежную дорожку. На башне показался флаг разрешающий взлет и в шлемофоне что-то сильно затрещало и четкий голос Стадника отдал команду на взлет. Самолет разбежался и как-то тихо оторвавшись от земли стал плавно набирать высоту. В наушниках что-то щелкнуло и голос командира сказал: «Штурману вскрыть пакет и подготовить маршрут полета, дать ориентировку на ветер и прогноз погоды на время полета». Николай повернулся на своем креслице к креслу командира и получил пакет. Вскрыв его прочитал маршрут полета и глядя на приборы дал ориентир на движение по азимуту, по барометру высчитал прогноз и в карте нарисовал карандашом курс, все это сразу передал командиру самолета. Немного спустя получил кивок головой, значит все было сделано вовремя и точно. Погода баловала. Поднявшись на высоту 3500 м заняли курс. За бортом было минус 10ть, в самолете так же, а вот стрелкам доводилось хуже всех, их кабины не закрывались. Тут и спасало теплое белье и меховые одежды. По времени 500км в одну сторону должны пролететь за два часа с небольшим, затем атака в лес и поворот на 180градусов еще два с небольшим и того почти пять часов лета. Самолет шел ровно по курсу, моторы работали в нормальном режиме без особых нагрузок. Николай без отрыва следил за своей навигацией, чтобы не дай Бог пропустить что ни будь. Что бы стрелки не замерзали, комбриг систематически подавал им команды на отражение атак мнимых противников то с одной стороны, то с другой и те стреляли губами в переговорное устройство, как настоящие пулеметы. Вторым пилотом был лейтенант Сошенко Сергей Иванович, чуть старше Николая, но уже имевший приличный налет, комнату в общежитии для семейной и молодой жены ожидающую ребенка. Он был не большого роста крепыш с маленькими, как будто наклеенными усиками, кучерявой головой темного цвета и шрамом на правой щеке. Пташинский относился к нему уважительно и называл его в полете только по имени и отчеству. С Николаем он поздоровался на взлетной полосе за руку и познакомился очень просто. Радист—пулеметчик, и два стрелка были служащие срочной службы так как пока еще не было команды брать в штат рядовой состав. Первая половина полета подходила к концу, Николай сделал расчет сброса, в районе по карте это был глубокий лес и вывел время сброса. В назначенное время второй пилот открыл рычаг бомболюков и наши бомбы полетели точно в цель. Второй пилот произвел фотографирование местности атаки и самолет лег на обратный курс. Еще пару раз стрелки отбивали яростные атаки противника на наш облегченный самолет. Теперь по расчетам Николая мы летели с большей скоростью, так как вес самолета уменьшился и поэтому расход горючего уменьшился, и мы к тому же должны были прилететь на пол часа раньше. Через не полных два часа Николай в полетной карте отметил время и место посадки и самолет пошел на снижение. Колеса спокойно коснулись мягкой почвы аэродрома, полет закончен, мы дома. К нам уже бежали механики, ставили стремянки и помогали всем вылезать с машины. Настроение было приподнятым, но дикая усталость от полета чувствовалась во всем теле. Все построились у самолета. Комбриг снял с себя шлемофон и одевший фуражку пожал каждому крепко руку, а Николаю сказал: «Спасибо тебе, сынок, видно я в тебе не ошибся,

молодцом отработал первый свой полет, верю, выйдет с тебя штурман.» и похлопав парня по плечу пошел на встречу бежавшему капитану Стаднику.

Полевая кухня ждала с обедом. На первое наваристые щи, конечно от вкуса борща они отличались, но выбирать не приходилось, на второе был плов и казалось, что рис просто забыли положить одно мясо и морковь с луком, 100 грамм сухого вина и сок виноградный с плиткой шоколада на десерт. Плотно поев и положив шоколад в карман, Николай пошел в палатку немного отдохнуть и привести себя в порядок. Разговаривать ни с кем не хотелось только умыться и немного поспать.

«Командир, ми все свои глаза уже висмотрели в то небо, в которое ви утром полетели без нас» начал было свою бодягу Моня, но сам каким-то задним чувством понял, что парень хочет спать, замолчал. «Сильно устал, командир?» спросил Семен, «Да, Сеня сильно, прости все потом» и завалился на сбитые доски с уложенным на них матрацем. Через минуту он крепко спал. Вся команда вышла с палатки, чтобы не мешать своему другу и командиру. Спал он не больше часа, когда объявили общее построение всего личного состава. Перед строем выступил комбриг и его замполит Стадник, которые поздравили личный состав в первых летных занятиях на новых боевых машинах. После этого была дана команда всем прибыть на места основной дислокации, то есть в часть. Солдаты срочной службы остались разбирать палатки, а летный состав погрузив свои вещи в открытую полуторку строем пошли в часть. Эти семь километров тянулись вечностью. Вечернее солнце уже так не палило, как в полдень, но все равно многие сняли свои головные уборы и несли их в руках. Механики обсуждали полеты, как и какая машина справилась с полетом, летчики обсуждали вечерние дела дома. Курсанты во всю обсуждали первый Колин полет и бомбометание. «Тобе бы тильки по гравейней дорози ходити, а не летати» –спорил Вася с грузином. «У тебе ум то йость или нема?» – возмущался Вася, когда Вано сказал, что надо было бы боевыми отбомбить. «А йожели там будя хто с народу грыбы збирать али охоту весть, що тоди?» и он яростно махал своими длинными ручищами в такт своим ногам – ластам. «А мене так усе в равную, я тутэчки думку мыслив, а и справда бы бахнули бы бомбою и сразу бы показали де и що впало» отредактировав свою с Вано цитаты, выдал Моня. Вано строил большую стратегию войны в горах: «Ви только подумайте, а в горах как? там людей мало, только в деревнях, а коли враг, как бомбити?». «Надо будет влесть на самую высокую гору и сбросить с нее бомбу» пошутил Сеня, «Вах!» – поднял Вано свой указательный палец правой руки вверх: «зачем так говариш, в горах лавины сходят, там даже кричать нельзя сильно, а ты бомбу, вах, не розумный ты абрек, сын шакала» и Вано по-своему сказал: «отцхели мутели» и возмущенно замолчал. Сеня слышал перевод, но как ни странно не обиделся. Он подошел к грузину и шепотом попросил прощения за разбомбленные горы. Все заулыбались. Все были молоды, а значит добры. Открылись центральные ворота и строй вошел на территорию части. «Разойдись!» и весь строй просто рассыпался, не разобравшись в том, а кто же этот шутник, подавший команду. Но было поздно и ведущий строй офицер только махнул на все рукой, так, как и сам спешил к семье.

Коля через минуту уже плескался в ванной комнате под холодным душем. Не про муссатив лезвие опасной бритвы, Николай порезался при бритье и заклеив наслюнявленным кусочком газеты порез, уже бежал одеваться. «Падажди, дарагой, ты ведь к невесте идешь? вах, как нэ хорошо без духов» и достав пол флакона «Красной Москвы» налил в Колину пригоршню хорошую порцию. Лицо сразу сильно обожгло, но через секунду стало приятно свежо. «Спасибо Кацо» пошутил Николай, но Вано на сей раз не понял шутки: «Я Вано». Но спорить уже было некогда и Коля, подмигнув другу, убежал.

Спинным мозгом он знал, что Роза его ждет на их месте. Ходьбы до ДОСов совсем ничего, а лету еще меньше, Коля летел. Ее голубой сарафан он заметил сразу. Девушка сидела на спиленном после бури, дереве и что-то перебирала в руках. Это был носовой платок, для того, чтобы хоть как-то занять свои руки. «Я пришел, я пришел, моя Роза.» парень просто не знал, что делать дальше, то как он себе это представлял, осталось в мечтах. Наяву все совсем по-другому. Их глаза встретились, платок выпал с непокорных, готовых броситься на любимую шею, ладоней и руки сами собой обвили плечи парня. Голову она прижала к его плечу и так они стояли целую вечность, им было просто хорошо вдвоем. «Я так скучал все эти дни без тебя, моя милая.» он произнес эти слова тихо, прямо в ее красивое ушко. «И я очень скучала, мой дорогой.» И больше ничего не хотелось ни знать, ни слышать в этой жизни, только эти слова. Молодые присели на спил и держась за руки смотрели теперь без моргания друг на друга. Вечер пролетел не начавшись.

В общежитии его все ждали, Моня тайком припер со столовки ужин—вареники с картошкой и салат, обвернул его полотенцем и поставил на тумбочку командира. Все лежали без света и ждали его прихода с первого свидания. Казалось, что все переживают больше его самого. Скрипнули противно половицы в длинном коридоре и приоткрылась входная дверь. Николай постоял мгновения думая зажигать свет или не надо, не стал и на цыпочках прошел к своей кровати. Вася тихо похрюкивал на втором ярусе, он один не дождался командира и спокойно спал сном великовозрастного ребенка. «Ми що как будто должны долго глаза свои высматривать в твою сторону, командир?» на своем тарабарском языке спросил Моисей. «Вах, вах, вах» сел на своей кровати грузин: «Ми что будем так и молчанкой играть или расскажешь, что било?», «командир, там Моня тебе перекус принес, покушай и рассказывай» голос Сени был настойчивым. «Если надо, то сам все скажет, хотя и нам интересно тоже» под итожил Кожемяко и опять наступила тишина в полумраке. Несколько минут Коля с удовольствием уплетал вареники с салатом. Он был благодарен этим парням, которые таким образом волновались и заботились о нем, он понимал, что постепенно складывается дружный мужской коллектив. «Спасибо ребята, что рассказать, все очень хорошо, просидели молча весь вечер взявшись за руки и говорить не хотелось, так было нам хорошо вдвоем.» «Ото и усе? а поцеловать дивчину у щочку? а хотя бы шоколадку ейной видал би. Не пойнимаю я» и Моня стал что-то шептать себе под нос. Все дружно засмеялись. Все в жизни будет впереди.

Учебные полеты и занятия шли своим чередом, штурманы набивали руки и свой глазомер в учебных полетах, да и полеты становились все продолжительней и интересней. Прошло лето, шла середина осени, листья практически уже опали и начались первые осенние дожди, а с ними пришла и русская распутица. В ноябре намечались контрольные вылеты на полегон с настоящим бомбометанием, затем на месяц в Харьков сдавать экзамены, получить своих младших лейтенантов и боевая работа на всю жизнь. С Розой все было хорошо, Николай часто бывал у них дома и комбриг относился к их отношениям положительно, уже иногда мечтая за столом о двух внуках и внучке. Дома Николай называл его только по имени и отчеству. Роза просто расцвела, она сильно похорошела, постоянно улыбалась и была в хорошем расположении духа. Все готовились к будущей свадьбе. Срок приблизительно на праздник Красной Армии в 1936м году, Николаю как раз 21 марта исполнится 21год. Все зарабатываемые деньги Николай уже отдавал Розе, и она сама регулировала свой бюджет. Собирали деньги на костюм.

День,3го ноября, канун Великого праздника всего Советского народа, в который намечались учения с настоящим бомбометанием по целям, выдался на славу. Взлетная полоса аэродрома практически просохла и самолеты были полностью подготовлены механиками к полету на полегон в орловское полесье. Там были выставлены макеты домов, дотов, дзотов, траншей мнимой обороны противника и макеты боевой техники. Под крыльями машины Стадника были подвешены два И15х, на которые подвесили по две 150 кг бомбы. Учения проводились всему личному составу РККА этого округа. Наблюдать за проведением учений и особенно бомба метанием прибудет маршал Тухачевский Михаил Николаевич лично. Многие говорили, что С. Р. Пташинский лично был знаком и даже дружен с начальником Генерального штаба РККА и вроде бы служил под его началом во время польского похода. Самолеты готовили очень тщательно, ударить в грязь лицом на новых советских машинах нельзя было никому, ведь результаты доложат самому товарищу Сталину И. В. Летели все шесть машин, на четыре новые, стоящие зачехленными, машины не было пока ни летного состава, ни штурманов и хотя еще на одной новой машине были подвесы для самолетов, решено было попробовать одной машиной. До этого никто еще этого не делал и рисковать второй машиной не стали. Всех задействованных в учениях построили на кромке у взлетной полосы в полной экипировке, с боевым оружием, даже стрелкам выдали пулеметные ленты. Оружейники подвешивали под каждую машину по две тонны опасного груза разного веса и размеров. Летчики штурмовики—истребители влезли в кабины своих «ишачков» в подвешенном состоянии. Комбриг произнес небольшую речь и пожелав всем удачного полета и хорошей работы дал команду по машинам. Механики усаживали в кабины бомберов летный состав. Николай занял свое место за спиной у Пташинского, Сергей Сошенко сидел в своем кресле с права и крутил настройку наушников, за ним сидел наш новый стрелок—радист сержант Рудяк Назарий с Могилева, еще один нормальный бульбаш. Его и еще несколько таких же парней, прислали с учебной части радиомехаников радистов не за долго перед учениями тем самым укомплектовали кадры. Два стрелка сидели отдельно в открытой кабине, это были срочники солдаты. Прозвучала в наушниках команда «От винта» и все машины вроде бы вздрогнули от огромного шума двадцати четырех работающих моторов. Взлетали тройками. Машина Николая привычно разбежавшись тяжело, но оторвалась от земли. Чувствовался полный боекомплект уже не ящиков с песком или мусором, а настоящего грозного оружия – бомб. Пташинский подал Николаю карту и приказал произвести расчет полета до точки сброса. Через пару минут Николай доложил: «Товарищ комбриг, готово.» и протянул карту. «Хорошо, спасибо» услышал в наушниках сержант в свой адрес. Даже здесь, в полете, в кабине боевой машины, Севаш Радмирович старался показать свое отношение к понравившемуся ему и всей его семье, парню, который вот-вот станет его зятем. Полет проходил нормально, до места сброса еще было время и Николай уставился в стекло фонаря кабины летчика. На небе ни облачка, холодное ноябрьское солнце уже не согревало землю и поэтому даже на высоте 2700м, на которой проходил полет, было минус 35ть. Сергей Сошенко надел очки вроде бы в них было теплее его глазам. И вот минута до подлета и отчетное время сброса самолетов И15ть, затем еще четыре минуты и Сергей Сошенко потянул ручку открытия бомболюков и сбросовых систем подвески. Николай соскользнул с кресла и прижался лицом к нижнему стеклу кабины. Над огромным полигоном лесостепи были настроены разные объекты и на них сверху летели бомбы. Дым, огонь, все перемешалось внизу. Бомбы легли точно в цель, а сброшенные самолеты завершили процесс и влившись в строй к отбомбившимся бомберам стали на их охрану от возможных самолетов противника. Учения прошли. Самолеты возвратились домой и заняли свои места под чехлами временных ангаров. После обычного построения комбриг, явно в духе, объявил всем благодарность и еще много раз хвалил офицеров экипажей за отличную работу. Особую благодарность получил замполит Стадник А. И. со своим экипажем. То, что разрабатывали наши ученые получилось.

На праздновании 18й годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции Николай и Роза были вместе в актовом зале части. Им достались не плохие места в 4м ряду. На сцене все руководство части, приглашенные партийные лидеры города Орел, начальники с управления РККА. Поздравительные речи, ответные слова, обращение всего личного состава к Главному Руководству РККА и лично к товарищу И. В. Сталину. А под конец поздравительных речей и награждение лучших. Первого на сцену пригласили капитана Стадника А. И. и вручили ему шпалы майора авиации под дружеские аплодисменты. Этот, казалось бы, кремень человек, вдруг прослезился и не скрывал этого. Комбригу за умелое руководство и проведение показательных учений был вручен орден Знак Почета. Многих наградили денежными премиями или благодарностями. Награждаемый из начальства ГРРККА прочитал следующую фамилию: «Сержант Стрельников Николай Николаевич выйти для получения правительственной награды». «Коля, это тебя» толкнула опешившего Николая Роза. «Иди бегом там полковой комиссар тебя ждет». Николай поднялся на сцену и четко доложил: «Товарищ полковой комиссар, сержант Стрельников прибыл для получения правительственной награды.» Комиссар держал в руках петлицы младшего лейтенанта авиации. «За проявленную выдержку, отличное знание своих функциональных обязанностей, четкое руководство вверенным ему коллективом первых пилотов штурманов тяжелой Советской авиации приказом Главного Военного Командующего РККА товарища И. В. Сталина присвоить сержанту Стрельникову Н. Н. очередное воинское звание Младший лейтенант авиации!», вручил парню голубые петлицы с маленькими кубиками на каждой. «Служу трудовому народу!», как во сне ответил Николай. Сев на свое кресло, он увидел, что глаза его Розы на мокром месте. «Поздравляю тебя, мой милый, от души, вот и ты офицер уже.» Коля не помнил, как прошел концерт, как поздравляли его офицеры части, в голове висок стучал «я офицер, я офицер» … После концерта был праздничный ужин, но здесь была уже четкая иерархия. Младший состав и обслуживающий персонал сидели отдельно, а офицеры отдельно. За большим офицерским столом Николай чувствовал себя пока не совсем удобно, его рука постоянно находилась в руке его Розы и этим поддерживала парня. Выступали награжденные, их жены, хвалили партию и Сталина и за это опять пили и так почти три часа. Да… чего– чего, а гулять наш народ мог всегда. Николай практически не пил, только при губил и этим очень радовал Розу. Вышли на свежий, морозный, вечерний воздух. Роза крепко повисла на руке Николая. Шли нога в ногу, молчали и думали каждый о своем. На их месте остановились, Роза еще больше прижалась к парню всем телом и обхватив его шею руками поцеловала в губы. Так он ее еще ни разу не целовал. Это был не просто поцелуй, это было объяснение в любви девушки, которая не может дождаться этого от любимого парня. «Я тебя сильно, сильно люблю, моя Роза» с трудом произнося каждое слово сказал Николай. «Я не дождусь уже нашей свадьбы, я хочу дышать тобой, жить тобой, любить тебя каждую минутку, любить каждую точку твоего тела». Пауза немного затянулась. «И я тебя сильно люблю, мой родной человек.».

Общежитие ждало своего командира. Три бутылки водки и закуска со столовки в их же тарелках, взятых умным Моней на прокат у дежурной смены. К вошедшему новоиспеченному офицеру подбежали сразу все его друзья и если бы позволяла высота потолков, то и начали бы качать. «Все хватит Вам друзья, хватит, прошу, спасибо Вам за поздравления» отбивался от них Николай. Семен взял кубики для петлиц, положил их в стакан и налил чуть больше половины прозрачной жидкости «Московской». «Давай, командир, за твои первые кубари». Спорить было невозможно, и Николай залпом выпил всю жидкость. Горло обожгло и перехватило дыхание. Моня сунул ему кусочек черного хлеба для занюха. Все дружно засмеялись. Водка закончилась на удивление быстро, и все товарищи начали укладываться спать после сложного праздничного дня. «Я узнавал, что это звание тебе сам Тухачевский у Сталина просил, как награду первому выпуску штурманов» проговорил Конник зевая. «Нам теперь всем дадут после Нового года, а Николаю сразу летеху» продолжал Кожемяко. «Эх скорее бы уже, как охота одеть кубик» и Конник повернулся на бок. Все молчали. Вася уже выставил свои лыжи в проемы кровати, во всю сопел носом готовясь за храпеть. «Уся Одесса- мама, будя знати, що йих Мойша охфицер» «Во жара!!!» и Моня заскрипел, поворачиваясь. Они все мечтали.

Месяц пролетел быстро и перед Новым 1936м выпускным годом курсанты стали паковать свои сидоры для отъезда в Харьков сдавать экзамены. В канцелярии все получили проездные документы, в кассе деньги. Комбриг выделил полуторку, чтобы отвезти ребят на станцию в город Орел. Вчера Николай на семейном ужине у Розы прощался, комбриг на прощанье сказал, что уже отправил просьбу направить Николая и всех остальных служить именно в его часть, что сразу по приезду станут готовится к свадьбе и жить он будет в их квартире. Роза немного плакала, но жизнь есть жизнь. Пришла машина и все стали занимать свои места на лавках в кузове. Снега еще не было, но мелкая поземка мела во всю. Роза поцеловала, не стесняясь своего будущего мужа в губы и передала испеченный Софьей ему в дорогу капустный пирог в мягкой белой тряпице. Машина тронулась и влюбленные еще долго махали друг другу руками, прощаясь.

Дорога до Харькова с Орла заняла не многим больше суток. Поезд был пассажирским и кланялся всем столбам в пути. Ехали шумно, много смеялись и шутили, вспоминали полеты и бомбометания, вспоминали коллектив, ставший за полгода таким близким и родным. Николай, уже не в форме курсанта, а в форме офицера- летчика с кожаным офицерским ремнем, в сапогах хромовых, подаренных будущему зятю лично комбригом, вспоминал свою Розу и у него навертывалась слеза от того, что чего-то он не доделал, не сказал. Придется все наверстать в письме, так легче и бумага все стерпит.

Харьков встретил друзей снегопадом с метелью. Команда бегом добежала до трамвайной конечной стоянки и выбрав свой номер, вломились в него и сели. На их маршруте до улицы Пушкинская, ходил еще трамвай без дверей. Ехали молча всматриваясь в подзабытые улицы и скверы, в витрины учреждений и магазинов. Людей на улице было еще мало хотя уже почти полдень.

Капитан В Штонга, как всегда был на месте. Построив всех в коридоре админ корпуса, Николай постучал и вошел в кабинет начальника курса

штурманов летного училища. «Товарищ капитан, группа курсантов штурманов прибыла в училище после практики в городе Орел, для сдачи государственных экзаменов. Командир группы серж…… простите младший лейтенант Стрельников» немного осекшись четко доложил Николай о прибытии. «Читал, читал про Ваши выкрутасы и про то, что лично товарищ Тухачевский представление на тебя писал, молодец ты Коля, я в тебе не ошибся» и капитан обнял и крепко прижал к себе парня. «Жить теперь можете уже не в казарме, а в офицерском общежитии за территорией училища», «Пойдем в канцелярию» и подталкивая парня в спину вытолкнул с кабинета в коридор. «А вот и вся бригада штурманов—летчиков, бомбил – налетчиков, что уставились, Вы уже все больше меня знаете, я ваш самолет только на макете и видел, а Вы бомбили с него, чему я Вас учить могу? Вы меня уже научите, я не шучу, ребята, устроим написание отчетов о практике в одном зале, и я буду спрашивать, чего не знаю, а Вы писать и мне рассказывать. Хорошо?» и это было в духе В Штонги, честное и откровенное признание. После сдачи в канцелярию всех необходимых документов и постановки на питание в столовую, пошли селиться в общежитие. Конечно по сравнению с Орлом, здесь было на много комфортно, комната на двоих, правда все остальное так же в конце коридора, но факт остается фактом.

Со следующего дня начали подготовку к государственным экзаменам. На вручение званий первому выпуску офицеров летчиков, должны с самой Москвы приехать проверяющие. Готовились серьезно, на все вопросы, которыми будут пользоваться экзаменаторы, ответы писались в специальной тетради, которую затем и заберет себе В Штонга, по которой и будут обучаться следующие курсы. Экзамены были назначены на 22е февраля 1936го года на 18ю годовщину образования РККА, чтобы на 23е число, в торжественной обстановке и вручить первые военные петлицы. Работали очень серьезно, даже Моня и тот на время прекратил пользоваться сленгом Великой Одессы и мучился, выговаривая каждое слово на русском языке. Больше всех волновался Вано с его прогрессирующим акцентом горной Грузии, но свое произношение он скрашивал хорошими знаниями материальной части самолета. Николай писал письма своей Розе практически каждый день, утром бросал письмо в ящик на стене магазина возле их общежития и не дожидаясь ответа начинал писать новое. Время шло быстро. Январь выдался ужасно холодным и снежным. Снег шел практически ежедневно, и дворники не успевали чистить закрепленную территорию. Сугробы были больше метра высотой. Трамваи ходили то же не регулярно, так, как и чистильщик колеи буксовал в таком снегу. Но ходить по морозному воздуху было все же очень приятно, когда после много часовых занятий выходишь на свежий воздух, да запустишь в своего товарища парой, тройкой снежков и получишь столько же в ответ, становится весело, все были молоды.

Наступил день экзаменов. С Москвы на кануне приехали представители завода изготовителя самолетов ТБ3, представитель от командующего ВВС страны и журналист центральной газеты. После утреннего смотра и доклада о готовности всех рассадили в актовом зале училища. Комиссия села в президиуме и вызывая по списку, по одному предлагала брать билет и без какой-либо подготовки давать ответ. Первыми пошли истребители. С 60ти курсантов не сдали экзамен четверо. Настала очередь штурманов: «Стрельников» – услышал Николай свою фамилию. Он встал, поправил ремень гимнастерки, поднялся на подиум и четко доложил: «Младший лейтенант авиации Стрельников для сдачи государственного экзамена прибыл». «А вот ты какой, герой, за которого сам Тухачевский просил Сталина о присвоении звания за отличное бомбометание на новой машине» – вскочив с места произнес какой-то полковник авиации представитель ВВС. Фамилию Коля просто забыл от волнения. «Тяни билет, герой», «какой номер?» «первый» -ответил мл. лейтенант. На вопросы билета и на многие дополнительные вопросы Николай отвечал, четко, а были моменты даже немного спорил с представителем завода, последний со спором согласился. «Присаживайтесь товарищ лейтенант» – произнес председатель комиссии. Как все и думали сложнее всего пришлось Васе Пуляку и Вано. Грузин все экзамены превратил в спор, который с блеском выиграл, а Вася немного запнулся на мат части, но потом все исправил и показал блеск в навигации. Мойша штурмовал комиссию, как его родич крымский перекоп, но в брод все же атаку довел до победного конца, хотя в самом конце не выдержал и рассказал членам комиссии короткий одесский анекдот, это и решило исход, после долгого хохота все согласились с сдачей экзамена Моней. Конник все сделал как по уставу, четко, внятно и всем понятно, а вот с Сеней Ивановым произошла заминка, после того, как какой-то член комиссии в штатском не прошептал на ухо председателю какую-то новость. После не большой паузы было решено перенести сдачу экзамена Семеном по отдельному графику без пояснения причины. Это были первые ласточки не понятного, что могло произойти с Семеном, ведь он весь на виду и от товарищей никуда и никогда не отлучался. Экзамены сдали все, кроме одного Семена. На следующий день в торжественной обстановке всем вручили петлицы мл. лейтенантов, а Николаю следующее вне очередного звания лейтенант авиации. Семену было присвоено звание сержанта и его определили во взвод технического обеспечения при авиашколе. По просьбе товарищей Лейтенант обратился с рапортом к руководству училища о том, что курсанта Иванова не правомерно лишили возможности отвечать на экзамене. Тут то и возник капитан НКВД Громов. С улыбкой на лице он вызвал к себе все отделение уже офицеров штурманов и с присущей ему гнилостью рассказал о причине присвоения Семену звания сержант и отправку его на срочную службу. «Вот Вы уже и офицеры, поздравляю» начал он, «хотите знать правду о Вашем сослуживце?». «Да, то он нам не тутечки служивец, а и товарыш» выдал Вася. «Товарищ говорите? ну ну, тогда и ты, товарищ, поедешь с ним» начал краснеть Громов. Глаза его налились, веки подрагивали, а нос, его сплющенный видно кем-то уже не раз битый, нос ходил в разные стороны, как у хорошо обученной собаки, которая уже почуяла свою жертву. «А Вы знаете, что его отец был осужден по статье за пособничество врагам народа?». Теперь все стало на свое место. То письма от отца Сеня получал регулярно, даже случались и посылки, а то последние четыре месяца ни слуху, ни духу. Семен очень волновался за отца и не понимал, что происходит. «Теперь ему было предложено просто отказаться от отца и сдавать экзамены, но он категорически отказался. Какой же он офицер? Кто ему доверит новую боевую машину? Кто? Ответьте мне? Кто?» – он покраснел еще больше от удовольствия рассказывать нам, будто сам Сеня уже враг народа. «Так чей же он товарищ? Не слышу?» не унимался Громов. Все молчали, все поняли, что Сеня уже раньше все это узнал и прошел и что бы не подставлять своих друзей под удар Громова, промолчал, просто перенес это горе в себе, в своей честной душе, которая не пошла на сговор с подлостью и не отказалась от своего отца. Сеня ушел с честью служить и простым солдатом, но заместитель по политической подготовке предложил присвоить ему сержантское звание, что не противоречило закону. Первая потеря в дружном коллективе, важно, что практически все в беседе между собой сказали, что поступили бы так же. По прощаться друзьям не пришлось, все понимали, что любая ошибка может повернуться против их самих. Громов был настоящим псом НКВД.

В канцелярии их ждала вторая неприятность. Кроме Николая в Орел больше никто не попал, Моня попал в свою Одесскую область, в принципе по его еврейскому лицу было видно, что он даже и рад случаю. Теперь он мог пролететь над Одессой мамой и помахать серебряными крыльями, как когда-то мечтал. Вася распределен в Могилев инструктором—штурманом в летную школу. Николай Кожемяко куда-то за Урал, куда перевели совсем недавно и его отца командовать конной дивизией по личному указанию маршала Ворошилова К. Е. На базе этой дивизии была приданная эскадрилья У2.Вано Шенгелия был назначен инструктором – штурманом в подмосковный авиаполк в городе Ногинске.

Закрывшись в комнате Стрельникова и Пуляка в свою последнюю общую ночь, друзья вспоминали прошедшее и строили планы на будущее. Угощал Вано. Перед этим он получил передачи с Грузии от своей тетки Мананы. Бурдюк настоящего вина, мандарины и лимоны все было выставлено на стол друзей. Пили и не пьянели, закусывали мандаринами и лимонами и опять пили, и пили. Прощались утром. «Друзья мои, давайте поклянемся никогда не нарушать нашей дружбы. Пусть судьба нас раскидывает по разным уголкам страны, но нашей честной дружбы она не сможет порвать. Адреса узнаем через Колю Стрельникова так как его полевую почту мы все знаем. Будем жить» – сказал свой последний, прощальный тост Коля Кожемяко их дорогой Конник.

Назад в Орел Коля возвращался один. Он еще не знал, что приказом Глав Кома их дипломы приравняли к дипломам преподавателей и теперь именно они в своих частях будут готовить штурманов, так было дешевле и проще для страны. Николай с почты на ж.д. вокзале отбил телеграмму Розе, что приезжает завтра тем же тихо ходиком пассажирским поездом. Билет теперь он себе позволил в мягком вагоне. В купе с ним оказался то же военный специалист по радио техническому обслуживанию самолетов. «Круглов Борис Борисович» легко представился он. После рукопожатия он предложил Николаю выпить чаю. Проголодавшийся, да еще после бессонной ночи с вином, Коля легко согласился перекусить. Новые знакомые пошли в вагон ресторан. Спиртное пил только Круглов, а Коля налег на горячий бульон с курицей и салат с соленых огурцов. Говорили мало, да и о чем можно было говорить с не знакомым человеком? После сытного ужина Коля понял, что уснет на ходу в купе. Только прикоснувшись к подушке Коля поплыл во мгле прекрасного сна. Ему снились его друзья, его Роза с букетом цветов, затем все испортил капитан Громов, который задавал один и тот же вопрос: «А ты хорошо научился выбирать себе товарищей, а???». Коля приоткрыл глаза, его новый знакомый зачем-то копался в Колином сидоре, выворачивая все на изнанку. Ударом сапога в голову Николай свалил вора на пол, вторым ударом того же сапога в ту же голову, Коля вырубил черта в состояние не стояния. Завернув ему руки, как на тренировке, Коля связал их поясным ремнем вора и открыв купе позвал проводника. Пришедший проводник закрыл купе и шума поднимать не стал, дабы не пугать остальных пассажиров вагона. Пришедший в себя после жесткого похлопывания ладонью по лицу, сидел с выпуклыми глазами на полу купе и ничего не мог пока понять. «Зараз прыбуде милиция» с явным украинским акцентом сказал проводник. «Я тоби, бис ты довбаный, ще на станции казав, що не норовышся ты мени, помьятаеш?» Вор тихо сопел. «Треба же було додуматыся лизты до охфицера у сидор, тебе ж у камери опустять довбня за провокацию» и проводник, видно хорошо знающий, что такое провокация против офицеров и как это опускают, рассказал все вору до словно и красочно. На следующей станции вошел наряд милиции и группа с уг.ро. Попросили предоставить документы у Николая. Изучив их и сделав какие-то записи в свой блокнот, прибывший лейтенант по благодарил Николая за оказанную органам помощь, забрав вора удалились. Только потом, когда поезд тронулся Николай понял, что милиция не составила протокола и не потребовала у него ни одной подписи. Все это было как-то странно. Всю оставшуюся дорогу до Орла Коля ехал сам и смог выспаться.

Встреча. Одно только это слово говорит о приближении чего-то большого и радостного, тем более, что ты ее ждешь всем своим сердцем, всем нутром. Поезд подходил к станции. Молодой человек уже чувствовал прикосновение жарких, любимых губ к своим губам, ее нежные руки на своей шее, тепло ее тела даже через толщину зимней одежды. Он стоял у замерзшего на прочь окна, пытался пальцем прогреть в окне хоть не большую дырочку, чтобы увидеть милые черты. Поезд на конец остановился и обдал всех встречающих густым мокрым, но еще теплым, паром. Проводник откинул ступени вагона вниз и протер поручни не совсем чистой салфеткой. «Прощавайтэ товарыщу лэйтенантэ» сказал проводник и пропустил Николая вперед. Ступив на перрон Коля огляделся. Никого. «Может опоздает немного? Или телеграмма не пришла? Что-то нет никого». «Що немае никого? мабуть спизднылыся чуток» – проговорил на последки проводник и закрыл дверь. Да никого не было. Коля закинул свой сидор на плечо и пошел пешком к автобусной остановке. До части было километров с тридцать, может больше. Добирался долго. Автобуса ждал около трех часов, затем пешком от поселка до части. На вахте стоял молодой боец видно осеннего призыва. Отдав честь и представившись, он попросил Николая показать документы и только после этого доложил по телефону дежурному по части. Дежурным оказался знакомый Николаю лейтенант. «С прибытием, о … ты смотрю полный летеха, хорошо учился видать, поздравляю» и пожал Николаю руку. «Пойдем я тебя провожу к командиру части», «Да я сам дойду и доложусь комбригу» ответил Николай. «О… дружище, да ты ничего то и не знаешь? у нас новый командир, подполковник Петрушко Сергей Степанович, а Пташинского с семьей арестовали, как пособника врага народа». «Какого еще пособника? Как арестовали? А Розу то же арестовали? Ее то за что?» ничего не понял Николай. «Уже почитай, как две недели прошло» ответил лейтенант, подталкивая вперед себя Николая в кабинет Начальника.       «Товарищ подполковник, лейтенант Стрельников для прохождения службы штурманом инструктором прибыл» четко доложил Коля. На лейтенанта смотрел с под круглыми очками типа «Аля Берия», хорошо сложенный крепыш среднего роста с орденом «Знак Почета» на груди и тремя шпалами в петлицах. «Проходи, лейтенант, присаживайся, ты с дороги? сейчас я тебя напою чаем, тебе сколько ложек сахара?» и подполковник налил в два стакана крутого кипятка прямо из чайника, стоящего на небольшой электрической печи на подоконнике. «Угощайся, вот печенье» и подвинул к лейтенанту не большую вазочку. Николай сразу же вспомнил эту хрустальную вазочку с квартиры Пташинских, в ней Софья подавала им ее варенье. Но отказываться не стал и севши за длинный стол взял стакан с крепким, ароматным напитком стал ждать продолжения разговора. Петрушко спокойно пил свой чай и рассуждал, двигаясь короткими шагами вдоль окон кабинета: «Так значит это Вы и есть тот курсант, которому присвоили еще до экзаменов офицера?» Коля поднялся и поставил свой стакан на стол. «Так точно товарищ подполковник» четко отчеканил он. «Да ты не вставай, не вставай, пей чай пожалуйста, мне много о Вас рассказывали», Коля напрягся, но ожидаемого подполковником вопроса «От кого?», не последовало. Коля принял игру у начальника и сразу понял, что уши надо держать востро. «Ты вот приехал, а руководство то сменилось, а я слышал, что ты ухаживал за дочерью Пташинского?» Резкие переходы с Вы на Ты резали слух, но Николай молчал, он не собирался даже с командиром обсуждать свое личное. «Не хочешь говорить не надо. Давай о службе. Вы назначаетесь старшим инструктором по обучению штурманов, которых будут подбирать в войсках наши инспекторы по личному составу. Ваше дело их обучать и ставить все на поток. Государство Вас не зря столько учило, чтобы не иметь отдачи, а обучать таким же образом всех будущих штурманов весьма накладно и не рентабельно с точки зрения нашего руководства.» Он неторопливо отхлебнул несколько глотков чая со своего стакана, из-под очков внимательно посмотрел на стоящего смирно Николая и продолжил: «Жить будете в офицерском общежитии, там Вам подготовили отдельную комнату. Без моего разрешения покидать территорию части категорически запрещено. Становитесь на все виды учета и довольствия, все получайте и после завтра жду Вас на общем построении в форме и с рабочей тетрадью. Можете идти.» он резко отвернулся, делая вид, что разговор на сегодня закончен. Николай отдал честь и вышел. На улице падал не большой снег, давил слегка на теплые после помещения уши, мороз изо рта шел пар, снег весело хрустел под ногами парня. Ноги сами привели его к ДОСам, вот и их аллейка, и спиленное дерево на месте и в окне на втором этаже привычно горит свет, все как тогда, только ее больше нет. «Коля, Коля» услышал парень приглушенный женский голос. Николай оглянулся и возле солдатской столовой увидел знакомые черты женщины. Это же Софья. Николай ускорил шаг и пошел на встречу. Но женщина вдруг вошла в помещение столовой с обратной стороны. Молодой человек вошел туда следом. Софья стояла с заплаканными глазами и вытирала их маленьким платком. «Нам нельзя видеться вот тебе письмо и сразу его сожги все остальное расскажу потом, сейчас уходи» она подтолкнула парня к выходу, а сама поспешила в цех по чистке картофеля. Николай держал в кулаке заветное письмо и не мог никак остаться один, чтобы его прочитать. Остаток дня ушел на все бюрократические проволочки—стал на все виды учетов и довольствия, получил кучу форменной одежды, определился с обедом и ужином и получил место в столовой. На месте Розы сидела молодая особа с шикарной грудью и большим декольте. Окинув оценивающим взглядом лейтенанта, особа проронила, слегка скосив глазки: «Сегодня в клубе танцы для личного состава части, а меня зовут Рита», и протянула Николаю документы, данные которых она записала в толстый амбарный журнал. «скучно здесь очень, не то что в Москве» и Рита посмотрелась в маленькое круглое зеркальце. «так придешь?». Такой резкий переход на ТЫ нисколько не смутил девушку, даже на оборот она улыбнулась. Николай заметил правильные ровные, белоснежные зубы и кончик языка, который она бесцеремонно показала офицеру. Николай загадочно улыбнулся и молча вышел с теплого помещения на морозный воздух. Все дела были сделаны и у него завтра был целый свободный день, можно было отоспаться и понять, что происходит вокруг. Николай зашел в столовую, тут кроме наряда солдат еще никого не было. Он попросил его покормить по раньше и извинился за это. Хорошо поев он пошел в комнату. Письмо жгло ладонь. Спокойно переодевшись в трико, он лег на кровать и достал конверт. «Милый мой, родной человек» слезы залили глаза: «не знаю встретимся мы когда-то еще или нет с тобой, но знай, что ты у меня один, а я так и не стала твоей, какая я глупая была. По доносу моего отца забрали в НКВД. Ему вменяют пособничество в убийстве С.М.Кирова еще в 1934м году. Я ничего не могу понять. Мне было предложено немедленно написать отказ от своего отца, но пойти на такое я, по известным причинам, просто не могу, ведь он меня вырастил после гибели мамы и больше не стал жениться из-за меня, он жил мною. Я все это рассказала в НКВД и вот следователь пошел мне на встречу и отпустил ровно на час собрать вещи перед отправкой в тюрьму. Он сказал, что меня вышлют без права переписки так как я еще и работала в канцелярии части. Письмо передам Софьей ее пока не трогают. Вот и вся моя жизнь на этом заканчивается. Очень сильно тебя люблю, мой единственный и желанный человек, мой Коленька. Целую.» Коля много раз прочитал письмо, практически выучил его на память, он улавливал, как ему казалось, даже незаметный запах ее рук. Понятно, что хранить это послание равноценно самоубийству. Николай вспомнил и Сеню Иванова, его тоже заставляли отказаться от отца, а за что? Только за то, что простой машинист паровоза пожалел молодую женщину с малолетним ребенком, которых тысячами, как скот вывозили в Сибирь на ПМЖ, и не обращая внимания на запрет взял ее в паровоз и вывез до какой-то станции где можно было пересесть и уехать обратно. Продал его за это НКВД собственный товарищ кочегар, с которым много лет делил кабину паровоза и кусок хлеба. Что же такое творится в нашей могучей стране победившего социализма? Кто может дать ответ? Скупые мужские слезы текли по щеке Николая, когда он смотрел на пламя, догорающих всех полученных писем от любимой, как будто догорала не только бумага, а и душа. Камень лег на освободившееся место. Теперь он понял, что не успел найти вор в его сидоре в вагоне поезда и почему не составили протокол. Но надо было жить дальше.

Весь следующий день Николай тупо лежал в кровати, поднимаясь только чтобы сходить в столовую. Утром следующего дня, Николай привел себя в порядок, позавтракал и в 9ть часов стоял в новенькой форме на плацу рядом с командиром части и ожидал своего представления. После всего ритуала приветствий С. С. Петрушко вывел Николая вперед и представил: «Товарищи! с сегодняшнего дня у нас в части начинаются курсы штурманов без права управления самолетом. Для обучения личного состава, который будет отобран для этой цели, к нам в часть прибыл лучший специалист – летчик – штурман Стрельников Николай Николаевич, которого некоторые из Вас помнят по практике. Прошу любить и жаловать. С сегодняшнего дня место в общем строю у старшего инструктора будет в роте управления» и повернувшись к Николаю приказал, взяв под козырек «Стать в строй.», «Есть стать в строй» четко отчеканил Николай и классически красивым строевым шагом прошел к своему месту рядом с командиром роты управления. «Здорово Мыкола», чуть толкнув поприветствовал его командир роты, высокий, чуть полноватый капитан Николай Русинко, хохол без вредных привычек. «Помьятаеш мэнэ?». «Да помню конечно, хотел меня споить на празднике» шепотом отозвался лейтенант. «Разговорчики в строю!» прикрикнул Петрушко: «Потом поболтаете» и начал проводить остаток развода.

В учебном корпусе для занятий штурманов был выделен класс, но самое главное не было ни литературы, ни плакатов никакой то другой базы для обучения, все надо было создать своими руками и в жесткие сроки, да еще и выучить 16ть штурманов. К этому времени полк получил еще шесть новеньких ТБ3 и три из них с подвеской для Ишачков. Солдат набрали практически сразу, летать хотели многие и многие мечтали о офицерских петлицах. Должность штурмана стала старшинской, но чем черт не шутит. По беседовав с каждым из пришедших на занятия, Николай сразу же отсеял четверых с образованием коровник плюс телятник. Люди не то что думать, читать толком не могли. Нормальных было два—три человека и Николай пришел на прием к командиру части. В штабе много изменилось, появилась секретарь референт женщина среднего возраста с крашенными в белый цвет волосами и стройными ногами. Ее красное, как знамя, платье сочеталось с такими же красными до не приличия, губами. «Сегодня не приемный день» резко отрезала она, не дождавшись даже вопроса вошедшего. «А я не на рынок пришел к директору за тормозком, а к командиру части и будьте так любезны не хамите пожалуйста» – так же резко огрызнулся Николай. «Хам» и Николай понял, что у него уже есть враг. «Что тебе надо?» съязвила дама, «Тебе не понять» парировал Николай. «Фу какой» и дама, подняв свой бампер со стула приоткрыла входную дверь в кабинет и пропела: «Сергей Степанович тут к Вам рвется Стрельников, пустить?», «Проходи, зануда» и она опять взгромоздилась на свое место, показывая через декольте дышащую грудь. Николай вошел, Петрушко говорил с кем-то по телефону и поэтому показал на стул предлагая сесть. «ну что там у тебя за проблема?» через несколько минутного разговора, спросил командир части. Объяснив все без эмоций, Николай сделал сразу же и предложение, поручить не только учебу, но и отбор всего личного состава так же ему самому. Петрушко пообещал этот вопрос решить и приказал всех не нужных отправить обратно по частям. Николаю понравился правильный взгляд командира на его предложение, ему понравился и его подход к новому в авиации. Петрушко хоть и сменил на посту дорогого Николаю человека, с которым он летал, но был видно человеком чести и это нравилось.

На следующий день вопрос был действительно решен положительно. Кадры только открестились от такой неприятности, как подбор умных среди дебилов, а Николай получил возможность выходить за территорию части. Начал он с военкоматов и школ, посетил еще две части, стоящие в Орле и к концу первой недели, набрал все вакансии. Ускоренные курсы обучения без летного мастерства составили всего 24е недели, шесть месяцев или полгода кому и как нравилось. Николаю был выделен один самолет для практических индивидуальных занятий с каждым курсантом, то есть Николай брал одного человека и садился с ним в самолет для практического обучения. Дело сдвинулось с мертвой точки. Николай, с присущим ему педантизмом, подходил при обучении к каждому, даже самому малому вопросу. Сами мастерили стенды, рисовали плакаты схем самолетов, строили модели, рисовали и подписывали, учились и работали. Класс стал походить на макет большого самолета. Со склада получили кое-что из навигационных приборов, компасы, высотомеры. Выполнили в оригинале и кабину пилотов и место штурмана с вертящимся креслом, а на занятиях и гудели, как моторы в полете. Дело шло. За всеми этими заботами немного притупились воспоминания, и парень стал немного отходить от пережитого. Прошло пять месяцев, вот и первые полеты. Николаю был выделен У2 не совсем новый, но с хорошим механиком, на котором он проводил первые полеты по маршруту и по ориентированию. Николай соскучился за полетом и поэтому делал в день по три, а то и четыре вылета с курсантами в задней кабине. Коля в кабине пел и плакал, то жалел себя, то наоборот был доволен собой. После двух недель налетов на У2 боевой вылет с полным экипажем на учебное бомбометание на ТБ3. Это самый ответственный момент в жизни Николая его первый собственный выпуск штурманов бомбил. В воздух поднимались все две эскадрильи ТБ3 с подвеской истребителей на пяти самолетах и полет за 500км в одну сторону и назад. В место бомб бочки с песком.

Утром на разводе, командир части лично зачитал списки штурманов, распределенных по самолетам. В самолете командира летел не плохой парень, а в место стрелка радиста летел, как инструктор на всякий случай сам Николай. Все шестнадцать машин разбежавшись в свою очередь, поднялись в воздух и заняли свои места в огромном строю огромного голубого до боли, неба. Николай слушал все разговоры своих воспитанников с командирами самолетов, где надо немного поправлял, но в основном ошибок не было. Как и в свой первый полет когда-то молодой лейтенант волновался. Было холодно даже в августе на высоте2500метров было минус 20ть. «Внимание, подходим к заданной точке» послышался с головной машины голос штурмана: «Снижаемся на 800метров и заходим на сброс» услышали голос командира первого звена.

Домой летели довольные собой. Сергей Сошенко что-то насвистывал, но командир части даже не делал ему замечаний, его глаза блестели от удовольствия, того, что все прошло хорошо и теперь можно сдавать экзамены гос. комиссии. Через два часа все приземлились. Это была уже победа. Через неделю первый выпуск.

Николай стоял у столовой, когда его не громко позвали. Это была София. После того случая в столовой он ее больше не видел. «Здравствуй, мил человек» – тихо сказала подошедшая женщина. Она уже не пряталась и вела себя спокойно: «Не видать тебя совсем, живешь затворником, вспоминаешь хоть мою девочку? али забыл совсем?». «Я и живу только этим, что помню и желаю встречи» ответил парень немного смутившись. «Вот тут тебе весточка от нее сердешной» и София сунула в руку Николая небольшую бумажку, повернулась и зашагала прочь. Аппетит тут же пропал, и Николай заспешил в общежитие, чтобы прочитать записку. Лето бушевало, обеденное солнце палило и не большой ветерок только добавлял зноя. В такую погоду хорошо бы в водичке прохладиться, но запрет на выход с части так никто и не отменял. Николай зашел в прохладную комнату, разделся и сходил в ванную принял душ. Сел на стул спиной к двери и аккуратно разрезал ножом конверт. «Милый мой Коленька» прочитал он первые, такие родные строки ее письма: «Как я за тобой соскучилась, просто и не знаю. Вот появилась слабая возможность подать тебе за полгода весточку. Я на Амуре, не далеко от китайской границы, и там постоянно стреляют. Постоянно думаю только о тебе, мой родной. Я работаю учителем немецкого языка в деревенской школе, живу на квартире у старушки. Отца расстреляли, ты у меня один остался в этом мире. Писать мне пока нельзя, но участковый обещает снять с меня этот запрет, тогда и дам адрес. Все целую и сильно люблю. Твоя Роза.» Николай прочитал письмо и задумался. От неожиданности он вздрогнул так как на его плечо легла чья-то рука. Коля повернулся и ……… увидел вагонного вора в форме старшего майора НКВД. «Ну вот мы и встретились, лейтенант, что переписку не законную с врагом народа ведешь?» и легко вырвал с рук Николая письмо Розы. «Не хорошо это, молодой человек, не хорошо. Что же мы с тобой будем делать теперь? В тюрьму ведь пойдешь, я тебе твои два удара и мой выбитый зуб вспомню». «В прочем есть один вариант, ты подпишешь мне бумагу о сотрудничестве и будешь раз в неделю описывать все происходящее в части и тогда я может быть и порву это письмо. А к стать, кто тебе его дал?» и хитро улыбнулся. Коля понял, что София завербована, только по этому ее не трогают. «Я подумаю над Вашим предложением, товарищ, или может уже гражданин старший майор НКВД?» «Пока еще товарищ» не скрывая злорадства, сквозь зубы сказал милиционер. «Подумай, подумай, завтра я приеду и побеседуем обо всем, никуда ты не денешься, будешь работать как миленький». Он резко встал и вышел. Николай сидел и не знал, что делать в такой ситуации. Коля одел гражданские брюки и тенниску, парусиновые тапочки и пошел домой к командиру части. Перед этим он немного по петлял на спорт городке, но контроля не было и решившись он вошел в знакомый подъезд, позвонил в знакомую до боли дверь командира части, еще не давно квартиру его Розы. Двери открыла красивая женщина средних лет в огромном до пола, махровом халате белого цвета: «Вам кого, молодой человек?» голосом певицы спросила она. «Мне бы с Сергеем Степановичем поговорить надо, простите пожалуйста, срочно». Женщине понравился культурный молодой человек «Одну минутку» и она прошла в комнату, не закрыв за собой дверь: «Сережа, там какой-то парень стеснительный хочет с тобой срочно поговорить, встретишься с ним?» Заскрипело кресло от поднявшегося с него человека: «Ну раз ты, дорогая считаешь, что скромный, пусть входит». Женщина вернулась в прихожую и попросила Николая обуть домашние тапочки. Коля вошел. «А… это ты Николай Николаевич, проходи пожалуйста, порадовал ты меня, спасибо тебе за помощь и дружбу» как-то по-отечески встретил подчиненного Петрушко. «Давай чайку?», «что там за вопрос?». Коля не знал с чего начать и немного помолчав рассказал командиру все и за семью Пташинских, за свою Розу, за случай в поезде, за письмо от Розы первое и сегодняшнее и за то, что София работает против всех. Он говорил и говорил, а командир сидел в кресле на против своей жены и только суровел с каждым словом Николая. Лейтенант замолчал и вытер трясущимися руками холодный пот со лба. Молчал и командир. Потом он обратился к своей жене: «Что скажешь на это, Марина? А ты эту Софию собралась взять к нам в горничные по рекомендации жены замполита. Все связано, все кругом связано», он подошел к зашторенному окну и осторожно выглянул в окно. «Что же с тобой делать, Николай, тебя надо спасать.» Марина немного подумала и мягким, хорошо поставленным голосом сказала: «Колю отправь завтра в Испанию» и вышла. По части ходили уже слухи, что одно звено У2отбывает в командировку и на завтрашнем построении объявят фамилии летчиков. «Николай, куда вы полетите я не имею права говорить, но рас так иди собирайся тихонько, завтра утром все объявят, получишь документы и в обед улетите, так что он тебя не достанет, на тебя ничего плохого нет, только благодарности», Петрушко походил по комнате: «Спасибо тебе за правду, увидимся» он обнял парня за плечи и посмотрел прямо в глаза: «Все иди только аккуратно, через площадку».

Не много поколесив по части Николай пришел в свою комнату и прежде всего закрыл за собой двери на ключ. Разделся и лег на кровать на спину подложив руки под голову. А в голове кружилось одно слово—Испания, Испания, Испания. Радовало и то, что летит он не штурманом, а летчиком. Короткая летняя ночь пролетела мгновенно. Коля встал рано, пошел принял душ и начал собирать свой сидор, чемодана он так и не купил. Все новые вещи он повесил в шифоньере, убрал на столе, пожег все бумаги не перебирая. Комната была чистой. Одевшись в форму, он пошел в столовую и плотно покушал. Почистив сапоги, память от Пташинского, до зеркального блеска пошел на построение.

Развод проходил как обычно и никто не говорил о каких-то там командировках, прав был командир, еще никто ничего не знал. «Читаю приказ командующего ВВС СССР» прозвучал голос командира части: «18го июля в Испании началась гражданская война, которую развязал против своего народа Франко и его фашистская клика. Советский Союз принял решение оказать борющейся с мировым империализмом дружественной нам Испании добровольную и гуманитарную помощь. С нашей части сегодня в обед улетает полное звено У2. Полетят—старший лейтенант Степанов Петр Данилович – старший группы, лейтенант Сошенко Сергей Иванович, лейтенант Стрельников Николай Николаевич и лейтенант Романов Александр Ильич.» приказ №223 от 17 августа 1936 года. В строю послышался шепот и смех. «Что за смех? Кому там весело?» взорвался замполит. Со строя послышался ответ шутника: «Товарищ командир просто весь СССР летит в Испанию» и опять смешок. «В каком это смысле?», «Да по заглавным буквам фамилий летчиков получается». Действительно СССР. «Вот и пусть враги знают, что вся страна у нас там в Испании!» провозгласил замполит.

Через час все отбывающие уже стояли на летном поле и получали инструктаж. Лететь на У2 без боекомплекта до Ленинграда, там машины перегонят на Балтику и отправят морем, а все летчики отправятся на корабле. Все инструктажи в Ленинграде на аэродроме Пушкина. И весь СССР взлетев по две машины в паре отправились в свою первую в жизни боевую дорогу. Коля летел в строю последним, ему хорошо были видны все самолеты и отсутствие радио компенсировалось взмахами рук. Теперь старший майор НКВД его уже никогда не достанет, ведь не совсем же он идиот идти против постановления правительства со своими бредовыми идеями. Какой все же молодец его командир, а вот Марина просто умница, сразу сообразила куда спрятать более надежно. Первый раз дозаправлялись на каком-то полевом аэродроме подскока. Час разминались и грелись, попили чай и слегка перекусили галетами с шоколадом. Вторая дозаправка уже в Ленинградской области и с машин не вставали, затем военный аэродром под самим Ленинградом в Пушкино. Сдав машины под роспись военспецу, команда отправилась в общежитие. Столовая была шикарная. Ресторан. Сели за один столик и к нам сразу же подошла милая официантка и протянула меню забрала талоны на питание, которые нам всучил военспец. Коля выбрал солянку и котлеты по- Киевски с жаренным картофелем. Ели молча потому, что хоть и служили в одной части общего пока между всеми, ничего не было. Бутылку сухого вина выпили после обеда с десертом. Комната в общежитии была на четыре человека и вполне приличная. Душ с горячей водой после длительного перелета был как раз необходим. Здесь в Ленинграде был организован огромный сборный пункт отправляемых в Испанию. Все хранилось в тайне. Сюда приходила техника в основном это раритеты с гражданской войны такие как броневики, на которых еще Ленин выступал, качественно отремонтированные на одном из Ленинградских ремонтных заводов и покрашенные в серый свет. Вся техника без вооружения. Все это грузилось на сухогрузы, баржи и ждало своей очереди на отправку. Самолетов было много. В основном это       У2 и Ишачки. Они плотно стояли на палубе огромной баржи, на растяжках и зачехленные, так что это стоят самолеты можно было рассмотреть только в близи. Для личного состава готовились трюмы сухогрузов. В них сбивались деревянные нары в два и три ряда высотой, варились дополнительные баки для воды. Полным ходом шло комплектование гражданскими вещами всего личного состава армии. В форме были только моряки сухогрузов. Перед самой отправкой всем выдали сух. пайки на 12ть суток каждому. В них было по шесть 200т граммовых металлических, все в солидоле, банок говяжьей тушенки, по шесть банок рыбных консервов, по килограмму печенья галетного, по пол. килограмма сахара колотого, по два килограмма сухарей, по две пачки чая грузинского. Офицерам в дополнительном пайке бутылка коньяка, бутылка сухого вина и шесть плиток шоколада. Кормить обещали один раз в сутки и только пустой кашей, так как камбуз не был приспособлен на такое количество людей. Кипяток обещали постоянно.

Весь СССР, они теперь себя и сами так стали звать, занял самый угол у кормы корабля две двойные нары и у них получилось купе. Завесили его одеялом и теперь могли чувствовать себя не в общей казарме, во всяком случае от лишних глаз по дальше. Петр Степанов оказался не только старшим по званию и должности он еще оказался и опытным старшиной. Срочную службу он пахал на финской заставе. Поэтому он сразу собрал у всех все продукты в два больших мешка, подвязал их к крайней нижней наре, и определил, что раз дали на две недели, то идти судно будет месяц не меньше. Поэтому вводится строгая экономия и график дежурств по купе. С сего дня в купе должны постоянно находиться не менее двух человек. Во время будущего плавания всем запретили в светлое время суток выходить на палубу, только ночью и по очереди. Один раз в день они будут получать в общий котелок кашу на четверых и добавлять в нее по одной банке сух. пайка, чай с сухарями, галеты на черный день. Так и постановили. 31го августа 1936го года сухогрузы с баржами были построены в кильватерный строй и вышли по Неве в Финский залив, затем Балтика. Никто не знал, что их ждет дальше…

Ночь… Еще одна бессонная ночь в больничной палате. За окном серело. Холодное сентябрьское утро просыпалось не спеша. Вот и горлица, как всегда прилетела и села на подоконник, по урлюкала пару раз и упорхнула по своим птичьим делам. Дождь опять шел всю ночь, не проливной, а так временами, но холод стал чувствоваться еще больше. На столе у окна стояла полная окурков пол. литровая банка с ужина деда Толи, а в форточку не успевал выветриваться весь смог накура и запах чувствовался во всей палате. В коридоре стучала своими принадлежностями уборщица, готовясь промывать с хлоркой полы. Больница еще спала, но уже не ночным мертвым сном, а полу дремом. Олечка всю ночь просидела, прижавшись всем телом к Егору и парню от этого было очень приятно. Николаевич закончил ночной рассказ и теперь лежал с раскрытыми глазами уставившись в одну точку на потолке, как будто желая просверлить ее глазами. Егору так не хотелось отпускать от себя свою неожиданно возникшую любовь, ночью он случайно положил ладонь ей на грудь. Оля не стала убирать ее, и парень почувствовал упругую, вместившуюся в его огромную ладонь, дрожащую каждой клеточкой, девичью гордость. Он по началу было убрал руку, но Оля сама положила ее назад и нежно поцеловала Егора в подбородок. Такого острого ощущения молодой человек еще не испытывал никогда, да и девичью грудь он держал в руке впервые в жизни. Егору стало не по себе, он вдруг ясно ощутил, что его мужское начало вдруг стало расти и каменеть. Видно это поняла и девушка. Она пристально посмотрела сквозь слабый свет синего светильника палаты в глаза Егору и как будто случайно своим локтем прикоснулась к его плоти. Егор накрыл себя и ее одеялом, ему было не удобно и немного стыдно происходящего, но ладонь его все сильнее сжимала ее грудь. Свозь легкий халатик и лифчик угадывался набрякший сосок. Егор запустил свою руку в расстегнутую верхнюю пуговицу и приподняв непонятно кому нужное производство аккуратно коснулся двумя пальцами сосочка груди. Николаевич рассказывал про свою Розу, а в руке Егора была настоящая, живая роза. Парень поцеловал свою красавицу в сладкие губы и решил опустить руку чуть ниже, но тут же получил по рукам. Очень тихо, на самое ушко она ему сказала, что не может так и все. Оля опять прижималась к парню, и они сидели и слушали рассказ летчика. Ночь…. Какое это дивное слово – ночь…Какие только чудеса происходят в это время суток, чего только не услышишь…

Утро началось как обычно – Оля сменилась до послезавтра, прошел обход, и Егор получил следующий список на обследования, потом завтрак, обход по врачам со сдачей анализов, обед и на конец свободное время– сон, потому, что самое интересное было еще впереди. Ждали продолжения и соседи по палате. Дед Толя чудил и придумывал разные выдумки стоя на балконе с папиросой в руке. Опять приход жен ветеранов, опять приход новой девицы со столовой от Раи с тормозком для Егора, опять бурный ужин после ужина в столовой и вот все улеглись, Николаевич положил подушку по выше, запрокинул под голову свою руку и продолжал………….

ИСПАНИЯ

Море в это время года в основном спокойное. До выхода в нейтральные воды с нами шли два эсминца Балтийского флота— «Задорный» и «Неустрашимый». Потом они ушли и караван остался сам на сам с судьбой. В трюмах было ужасно жарко, не спасали вытяжные вентиляторы, да еще началась морская болезнь. Очень многие просто лежали зеленые цветом и не могли ни есть, ни пить. В составе СССР как ни странно никто не лежал, все переносили практически нормально. Сидели и играли в карты, домино или перечитывали несколько взятых с собою книг. Есть особо не хотелось поэтому, как и сказал их старшина, ели только утром. Кто-то один шел с талончиками и получал на четверых почти полный котелок каши с жидкостью от варки. Затем открывали одну банку тушенки или две рыбы и кидали туда, перемешивали и получалась то уха, то кулеш. Крупа в основном дробь 16ть или овсянка. Николай рассказал своим новым товарищам про свою Розу, которую все знали и не могли понять за что ее сослали. Узнав от Николая, что Пташинского просто расстреляли наступила гнетущая тишина. Николай постарался сменить тему. Первую бутылку коньяка выпили за первую неделю плаванья. Все начали вспоминать родных. Сережа Сошенко вспомнил свою семью, ведь он даже не сказал жене, что уехал в длительную командировку. Коля лежал на наре застеленной одним матрацем без постельного белья, подложив руку под подушку, уткнувшись лицом в стену корабля и слышал, как волны, разрезаемые носом с шумом, бьются о клепанное железо, пенятся и остаются где-то позади. За первую неделю прошли Швецию, Латвию и Литву, германский Кенигсберг, польский Гданьск и опять вошли к нейтральным водам Германии, в которой с большой скоростью рождался великий фашизм. Караван шел под своим флагом, его несколько раз сопровождали немецкие миноносцы или неожиданно рядом показывалась верхняя часть субмарины или просто длинный бурун от поднятого из-под воды перископа. Но никто не подходил больше чем на пять кабельтовых к каравану. 13того сентября подошли к Дании и повернули в пролив между Данией и Швецией. Ночью 15го сентября, выйдя подышать свежим морским воздухом стали видны огни по левому борту. Это был огромный город – Копенгаген. 18го сентября, обогнув Данию, вошли в Северное море.

Утром 20го сентября начался первый шторм. Морякам бывалым пять балов волны это просто маленькая болтанка, а для огромной, не подготовленной толпы, закрытой в трюме это страшный сон. С утра шел сильный дождь, потоки воды с неба и морская вода пятиметровых волн захлестывали судно и проникали потоками в трюм. Началась паника. А что страшнее этого слова в открытом море в закрытом пространстве. Николай прочувствовал на себе состояние тех людей, которых на огромном лайнере Титанике, торпедировал айсберг. Все мечутся, стараются спастись, вырваться с замкнутого пространства и ничего не могут сделать, самое главное все это понимают, но все равно места себе не находят. Матросы установили ручные насосы и все по очереди подходили и работали на ручках, откачивая воду назад в море,       шторм продолжался почти 12ть часов. Уставшие, но победившие стихию люди просто валились от усталости. Опять берега Германии. Караван шел без опозданий в порт назначения Сан Тандер. Прошли Нидерланды и вот уже близок Ла Манш. Франция, Англия и США не поддержали повстанцев и не вмешивались в ситуацию, Германия и Италия стали на сторону восставшей армии, а Россия поддержала Испанскую республику и решила поставлять оружие, а Коминтерн принял решение послать добровольцев на защиту правительства, избранного народом Испании. Россия посылала в основном летчиков и танкистов. С лева по борту Франция. В Гавре подошли два танкера один с водой, другой с углем. До заправки заняла почти неделю. За это время команда выполнила и мелкие ремонты после шторма. Затем еще в Шербуре взяли провиант и мимо Нормандских островов вошли в Бискайский залив. Это уже Атлантический океан. Еще четыре дня пути и 7го октября караван стал на рейд у порта Сан Тандер. Ночью 9го октября все прибывшие в Испанию сошли на берег и разместились в полевом лагере близ порта. Еще пять дней шла полная разгрузка привезенной с собой техники и установкой на нее необходимого вооружения. 15го октября колонна техники и личный состав отправились своим ходом в пункт прибытия город Теруэль. Все самолеты были собраны, установлены на них пулеметы и сами полетели на этот же адрес на подготовленный там полевой аэродром.16го октября об этом было объявлено Советским правительством.

СССР в полном составе приземлился на полевой аэродром под городом Теруэль. Огромный яблочный сад, как Рай предназначался для маскировки и стоянки самолетов. Спелые, крупные яблоки висели по всюду. И желтые, и зеленые, и красные, и полосатые, крупные и не очень висели на ветках или лежали на траве под деревьями, и никто их не собирал. Странно. От такого изобилия глаза просто разбегались, а рот вообще не закрывался от проб. К коллективу подъехал небольшой броневик с одной башенкой и пулеметом «Максим» времен гражданской войны. С него лихо выскочил небольшой мужчина в коричневой кожанке и в синей пилотке с двумя бубонами на ней. «Привет камраде» прокричал он, как будто на митинге: «Разрешите вамм представиться» с каким-то больше литовским, чем Испанским акцентом сказал мужичок. «Я командиир мотто стрелковвого полкаа полковник Чаауш» представился он: «Я из бывшиих латышских стрелкоов», «мии прибиили сюдда не так и ужж давнно». СССР полностью отрапортовали каждый за себя, пожали руки. «Таак, вам выддадут все необходдиммое в полеттах». «Только свои званния и иммена покка ззабудтте». Это была настоящая, не выдуманная писателями и написанная на бумаге, война. На ней можно было и погибнуть, и стать героем. «Васс будут всехх звватть оддинакковво илли камраде или просто Ванья». «Все поллетты только ппо ммоей ккомманде». На этом знакомство с командиром закончилось. СССР сразу сообразили, что и полковник Чауш то же выдумка и что зовут этого человека совсем не так, но команды надо выполнять. К коллективу пилотов У2 подошли и познакомились их механики и бомбоукладчики. Коле достался механик Ваня с Казахстана. Маленький крепыш с такими раскосыми глазами, что казалось он ничего и увидеть то не может. Но видел Ваня хорошо и масленку не оставлял нигде даже в столовой клал ее в нагрудный карман комбинезона. Как ни странно, он имел семилетнее образование, службу в танковых войсках, правда в ремонтном батальоне, но все равно танкист. С техникой он был на тебя. Самолет он разбирал и собирал с закрытыми глазами, знал каждый штуцер и каждый винтик. Коля был доволен. Война уже гремела у стен Мадрида и хотя пока правительственные войска и побеждали, силы повстанцев росли с каждым днем. Все ждали первого боевого вылета. От нечего делать СССР собирал спелые огромные яблоки, мыл их и резал на кружочки, затем разлаживал сушить под марлей от назойливых мух. У нас в это время уже холода, а в Испании настоящее бабье лето. А вылетов все не было. Пилоты скучали в палатке, установленной там же в саду, грызли яблоки и смотрели в небо, ходили в такую же полевую столовую и опять спали и скучали. Первый боевой вылет совершил Сергей Сошенко только 1го ноября. Как все ему в тот момент завидовали, но, когда он посадил машину и пришел в палатку все, узнали обратное, что их решено использовать, как почтовую авиацию. Для бомбардировок в Испанию уже шли корабли с СБ2, и использовать У2 как бомбардир нет смысла. Все мечты о боях рухнули и начались будни. Летали в основном по территории занятой войсками республиканцев, возили почту, медикаменты, начальников для проведения совещаний, приказы по строевым частям. Летали в основном по одному, и даже положенный пулемет не монтировали в турель, да и не брали его, как и парашюты от лишнего веса. Первый раз       Коля встретился с Ме—109 в конце ноября. Он выполнял обычный полет с почтой, как на него с тучки выскочил МЕССЕРШМИТТ 109ть с красными молниями на бортах. Первое впечатление было страшным. Но немец покачал крыльями, как будто здоровался с Николаем, и зашел на позицию лобовой атаки, но опять пролетел выше Колиного У2 и опять помахал крыльями. Немец видел, что биплан не вооружен и не пытался его трогать, он играл, он показывал этому русскому силу и мощь германского оружия и как настоящий летчик он был благороден. Зайдя несколько раз в положение атаки, немец выровнял свой самолет и помахал Николаю рукой, Коля ответил таким же взмахом. Тогда немец отдал русскому честь и включив форсаж исчез в облаках. Коля заметил номер 3 на фюзеляже истребителя с такими заметными красными молниями. Это был обер—лейтенант Ганс Фон Кнюппель. Коля перевел дыхание и опустившись чуть ли не до самой земли продолжил свой полет до места. Выгрузив почту и получив документы и дозаправку Николай взлетел и взял курс на свой яблочный аэродром, как ласково прозвали между собой свою командировку члены СССР. Приблизительно в том же месте с облака опять показалась тройка на фюзеляже Ме 109ть с ослепительно– красной молнией. И опять заход на атаку, взмах крыльями, отдача чести и отлет.

Докладывать полковнику Чаушу о таком случае пришлось не медленно. «Ты запомниил в кааком кваддратте этто било?» спросил полковник. «Так точно в квадрате 47мь перед мостом» четко доложил Коля. «Мост, им нужен именно тотт мостт» то ли думал, то ли рассуждал Чауш сам с собой. «Ладнно, завттря напправлю туды звенно И 15ть». Коля почему-то понял, что немец специально не сбил его и не заявил о своей победе, ему надо, что бы туда прилетели наши истребители и получить истинное наслаждение боем, а не сбивать курей в полете. Он даже немного зауважал врага за эти действия. Плохо было одно, что мост этот находился на территории республиканцев и летали там наши самолетики без оружия и сопровождения, а что, если завтра на охоту выйдет не барон, а немецкий плебей, рвущийся к большим погонам, это же горе. Да Чауш прав, надо отогнать немца.

Прошло больше месяца от первого полета. СССР в полном составе так и летал почтарями по всей Испании. Все готовились к встрече Нового года или, как в Испании –Рождества Христова. Готовились к праздникам и на вражеской стороне. Немецкие ассы выехали в Германию на каникулы и сразу прекратились полеты и наших истребителей, за то вновь привезенные, но уже по другому маршруту СБ2, начали активно бомбить позиции восставших. Наметился временный успех республиканцев. Новый 1937й год отмечали скромно. Команду СССР пригласили в истребительный авиаполк майора Доронина, который стоял в 40ка км от яблочного сада. Чауш выделил для этих целей полуторку с лавками на борту и 16ть человек вместе с командиром части выехали на празднование, получив четкие указания не пить и не упасть лицом в грязь перед интернациональным собранием военных со всего мира. Праздничный стол был накрыт в огромном актовом зале, когда-то здании музея. Столы были составлены вместе в один ряд, в место стульев сбитые скамейки, застеленные шинельной тканью. На столах испанское вино, мясо большими жаренными кусками, овощи и фрукты и ни каких вилок, только несколько больших ножей для порезки мяса. Первый тост за Коминтерн, потом за дружбу между народами, за братскую помощь и так далее. После какого-то стакана начали разговаривать про боевые полеты, и Николай услышал, что тогда около моста, его знакомый Ме109ть был атакован шестеркой И15ть и после короткого боя сбил два наших ишачка, а сам ушел. Пилоты, один испанец, другой австриец выпрыгнули с парашютом и остались живы. Неожиданно на плечо Николая кто-то положил тяжелую ладонь. Коля оглянулся и о… чудо это был Василий Пуляк собственной персоной. «Вася!!! Здорово!!! Ты как тут? Давно? На чем летаешь?» засыпал он вопросами своего товарища. Вася не торопливо вытер засаленные, после аппетитного куска, губы и спокойно ответил: «оце ж воена таемна» и как обрезал задавать больше вопросы. Друзья вышли на воздух. Снега в Испании нет и морозы случаются редко. На ночном небе зажглись звезды, совсем не такие яркие и красивые, как дома в России. Друзья сели на скамейку, и Вася закурил папиросу. «Я командир, летаю на СБ2» по привычке назвав Колю командиром, выдавил из себя Вася. Слыхал, как мы их базу у ж.д. станции разбомбили, техники там погорело уйма сколько, танки и машины разные и люду побили почти тысячу». «А ты то небось на новеньком ТБ3 прилетел?». «Нет, Вася, я на новеньком, только У2 летаю» с иронией ответил Коля: «Почтальоном меня сделали». «Так той же оце никак не справедливо получается, а командир?», «Ты самый первейший штурман, получивши звания от Тухачевского и удруг почтонос, не хорошо оце». Они помолчали, каждый думал о своем. «Знаешь, командир, а уведь мэнэ чуточки не посадили и если бы не мой комеск быв бы я у тюрьми зараз». «Тебя то убогого за что? ты ведь и мухи не обидишь», «Я посли прийизду у части сказав замполиту, что он только брехать умее, а литати не навчився». Коля смеялся несколько минут простоте, которая прямо исходила от этого огромного ребенка. «А тутечки приказ на Испанью эту, вот мяне и туранули бегом сюды». «Ой Вася, Вася, и я так же из-за своей любви к Розе сюда попал». Они долго сидели молча, Вася курил, и каждый думал о своем. Друзьям было хорошо и просто в двоем. Утром, помятых и не выспавшихся Чауш грузил в кузов полуторки. За два часа трясучки на свежем воздухе все пришли в себя и к приезду были готовы плотно позавтракать. Комполка объявил выходной и куда-то уехал на своем броневике. Все улеглись. Коля, после выпитого, обговоренного и бессонной ночи, спал, как убитый. С утра все полеты снова возобновились. Говорили, что немцы перебросили в Испанию еще 15ть новых Мессершмиттов и разместили в эскадрилью под командованием обер лейтенанта Г. Лютцова в городе Альморохе. Ставилась задача разбомбить аэродром вместе с самолетами, но они успели взлететь и сбили три наших СБ2, судьбы экипажей не известны. У Николая похолодело под лопаткой. «А фамилии экипажей известны?» поинтересовался Николай у полковника. «Зачем тебе это?», «Там мой друг летает штурманом» ответил Коля. «Я постараюсь узнать если получится, сам пойми, это секрет». Потери очень существенные для нашей авиации.

Николай вошел в свою палатку. Весь СССР в полном составе был в сборе. Он обратился к старшему по группе Петру Степанову: «Петя, я как комсорг эскадрильи прошу тебя провести собрание нашего коллектива и написать об этом рапорт на имя командира части», «Собрание? на какую тему?» «Я предлагаю нашему комсомольскому коллективу СССР обратиться к командованию с просьбой перевести нас с должностей почтовых голубей в бомбардировщики. Только мы сможем ночью, не заметно подлететь и уничтожить ж.д. станцию и аэродром противника. Кто за?», все как по команде подняли руки. Петр взял лист бумаги и написал объемный рапорт с деловым предложением о ночном бомбометании. Прочитав его несколько раз, и кое-что исправив и добавив вся группа СССР отправилась к Чаушу.

Полковник сразу оценил задумку комсомольцев—добровольцев. Не рассуждая и что-то бормоча не совсем внятное себе под нос, он сел в свой личный танк с одной башенкой и уехал. Ребята сильно волновались и не переставали друг другу доказывать преимущества ночного бомбометания и с легкого самолета, как будто кто-то был против. Чауш приехал довольно поздно и сразу же всех собрал в своей палатке. «Чтто я Вамм скажжу, елле елле убеддил их, нам далли времмя попробовать. Завтра и полетите, вотт так то, сокколы Вы мои» закончил он свою латвийскую терраду. Ночь спали плохо, все думали о завтрашнем дне, вернее ночи. С утра отлетали положенные часы по доставке почты. После обеда вместе с прибывшими механиками и бомбо укладчиками стали готовит все приспособления для подвески бомб. Работы оказалось очень много, ведь некоторые детали были сняты, что бы не мешали, положены где-то и забыты где положены, другие детали не смазывались все это время и их приходилось настраивать заново, но за световой короткий день все же успели и повесили весь разрешенный комплект под крылья, а в кабины набрали обычных гранат. Парашюты не брали, вес и так был максимально допустимый. Самолеты заправили до горлышка, про тавотили все тавотницы и вымыли стекла передних кабинок. Самолеты выстроили парами, убрали все лишнее с рулежки. «По машинам!» скомандовал Чауш: «от винта» и самолеты, привычно пыхнув маслянистым дымом, заработали своими железными сердцами, поднимая настроение, пилотов и бомбо вес в ночное Испанское небо. Самолеты по очереди разбежались и взмыли. Чауш, перекрестил их полет, а потом вдруг вспомнил, что безбожник и оглянулся вокруг, не увидел ли кто.

Моторы работали привычно ровно. Бомберы установили пулеметы на турели и теперь готовы были не только скинуть бомбы на головы спящего врага, но и открыть пулеметный огонь по любым целям. Патронов взяли по два комплекта. Бомберы так же летели без парашютов. Своего бомбометателя Коля видел всего пару раз, его звали, как и всех Ваня или камрад. Сорок минут полета и все пошли на снижение. Затрудняло отсутствие радио и поэтому пользовались фонариками. Командир подал знак на снижение до 150 метров и вот аэродром повстанцев, вот и четкие фигуры мессершмиттов на поле, первый пошел, второй, третий, четвертый, грохот, пожар, взрывы топливных баков, беготня людей, выезд пожарных машин и пулеметные длинные очереди по засвеченным в огне целям, непрерывные пулеметные очереди, четыре струи смерти с небольшой высоты по головам врагов, получите, получите, получите—отзывался пулемет на станке за спиной Николая. Все уходим. Еще сорок минут полета и все дома. Все дома.

В палатку командира вошли сразу все восемь героев. На тарабарском языке и маша руками, постоянно перебивая, друг друга не обращая внимания на звания и должности, все говорили и говорили о том, что должно было произойти, это победа. Чауш никого не перебивал, на щеке полковника пробивалась, скупая мужицкая слеза, он радовался по-своему, он один понимал, что с завтрашнего дня это все станет просто их работой и такого триумфа, как в первый раз, больше никогда не будет. Будет только работа. Ну а сейчас была радость от первой и большой победы. Петр принес две бутылки н. з. коньяка с сух. пойка и разлил в стаканы. Выпили. Мало. Чауш приказал всем идти в столовую. Выпили спирта, никто не пьянел. Это была просто молодость……

На утро следующего дня получили сводку. «Во время ночного налета штурмовой авиации республиканской армии на аэродром повстанцев уничтожено пять новых самолетов Ме109ть, два Фоке Вульфа, четыре машины заправщика, топливохранилище и около 200 человек обслуги в том числе три летчика. Потерь у наших штурмовиков нет». Прослушав сводку все возмутились, при чем тут штурмовики, почему нас не хвалят? но потом только поняли, что разбомбить немцам их сад—рай раз плюнуть, а пока они на него не обращают внимания, как на боевую единицу, они будут самым грозным штурмовым подразделением в Испании.

Следующей ночью налет повторили и опять большой успех, и опять в сводках штурмовая авиация. Немцы сбились с толку, разыскивая секретный аэродром на расстоянии до 200 км от линии соприкосновения, и им еще долго было не в домек, что это наши кукурузники. В марте 1937 года повстанцы полностью разбомбили аэродром в саду—рай и начала атаковать Мадрид с севера, в основном это был итальянский экспедиционный корпус, в районе Гвадалахары он был полностью уничтожен и нашей группе СССР пришлось перебазироваться на новое место. Это был первый дневной бой. Самолеты У2 с полной подвеской атаковали вместе с советской танковой колонной корпус итальяшек. Никогда не отличавшиеся мужеством военные Муссолини бросали оружие и технику и бежали в разные стороны от танковой колонны, которая тупо расстреливала их из орудий и пулеметов. Самолеты завершали действия танков, бомбы ложились перед отступающими частями, создавая давку и еще большую панику. Лето 1937 года выдалось жарким не только по температурному режиму, войска республиканцев наступали в июле—сентябре в районе Брунете и под Сарагоссой. По их принципу в Испании укомплектовали целый полк У2 и сделали их ночными бомбардировщиками, опять надобность в маленькой группе почтарей просто отпала сама собой. Им поручались опять только почтовые задания и хотя летать приходилось почти с линией соприкосновения, второго пилота—пулеметчика не брали и сам пулемет старались не устанавливать. С германскими летчиками уже тогда сложились честные отношения, они не трогали гражданские самолеты.

Очередной раз встреча с Ме 109 под №3 с красными молниями, личным знаком Ганса Фон Кнюппеля, произошла в начале декабря 1937го года, когда повстанцы начали большое наступление на Теруэль. Команда СССР уже ждала корабль с ротацией, но полеты никто и никогда не отменял. Коля летел не далеко от линии фронта по своей территории, как неожиданно с тучи вынырнул его знакомый Ме 109ть и зашел на ударную позицию. Николай сам помахал ему крыльями и ушел в сторону. Очереди не последовало. Фон Кнюппель развернул машину и легко догнал У2. Заметив лицо Николая он как-то по-дружески помахал ему рукой и вдруг поднял в своей кабине и показал Коле футбольный мяч. Развернувшись он прошел мимо еще раз и опять догнал Колю и опять показал мяч. Коля вспомнил ту игру в Харькове с германскими летчиками и помахал в ответ рукой. Оба улыбались ведь в этот момент они не были врагами, они простые пацаны только с разных формаций, стран и положений. Ну кому она нужна эта война? Ганс помахал еще раз и пропал в облаках, а Николай выполнил очередной рейс и вернулся на аэродром. Говорить об этом нельзя было даже родному отцу, Николай промолчал.