Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 2
Было начало 1970-х, когда мама сделала то, что сделал бы каждый: она пошла к психотерапевту. Джинни хотела, чтобы ей помогли, хотела пойти на поправку и собиралась найти себя. Мы жили в атмосфере активизации женского движения. Наша соседка была феминисткой, и у мамы появились подружки, которые отстаивали права женщин. Проблема состояла в том, что мама была очень впечатлительной натурой. Например, после просмотра фильма «Изгоняющий дьявола» она прошла через все стадии харизматического христианства. А еще она отвозила меня на службу в католическую церковь, где исполняли песни Джорджа Харрисона и танцевали в дашиках.
Джинни честно пыталась найти себя. Иногда я подслушивала ее разговор с нашим соседом за кухонным столом о ее «борьбе». Я была шпионкой, и родители шутили над тем, что я всегда держу ухо востро. Но сейчас я понимаю, что просто старалась оберегать семью от хаоса. Моя мама пыталась покончить с собой, и мне необходимо было быть начеку. Она жаловалась, что в детстве папа не ценил ее и лишал радостей. Они были настолько бедны, что однажды на Рождество она получила в подарок старую куклу в новой одежде. Для нее эта кукла символизировала нехватку всего: воспитания, денег и внимания, которого она ждала. Эту историю я слышала много раз.
В нашей семье произошли изменения, хоть и небольшие. Например, со временем мама смирилась с изменами моего отца и стала полностью зависеть от него финансово и морально. Как ни печально, ее попытка покончить с собой была такой же «результативной», как и ее первое замужество. Джинни продемонстрировала, что могла покинуть его. К сожалению, это увидели дети.
Мама не раз рассказывала свою собственную семейную историю. Ее первой любовью был такой же игривый и харизматичный нарушитель спокойствия, как мой папа. Билл Кинг, мой дедушка по материнской линии, был невысокого мнения о моем отце, когда тот начал гулять с мамой в средней школе, хотя у них было много общего. Дедушка был обаятельным бабником и играл на бас-гитаре в кантри-группе.
Но у дедушки был очень специфичный характер. Однажды у него заболел зуб, и, чтобы не тратить деньги на дантиста, он пошел в ванную и лезвием бритвы вырезал его. В конце концов его ждала страшная смерть, которая отражала его жизнь. В тот день он, напившись в стельку, загнал свой любимый голубой «Эль Камино» под движущийся грузовик. И был обезглавлен.
Мне было десять, когда это случилось. Я навсегда запомнила его как седовласого красивого и крепкого мужчину, с сильными руками, испачканными в моторном масле. У него была небольшая заправка, где мы с двоюродными братьями любили играть. Когда мама была ребенком, он сломал позвоночник и долгое время лежал дома. Моя бабушка должна была обеспечивать себя, мужа и трех дочерей: маму и ее старших сестер – Билли и Кэролайн. Это была явно не та жизнь, о которой мечтала бабушка Мари. Тогда она собиралась поступать в колледж. Бабушка росла на границе Техаса и Нью-Мексико в строгом доме пятидесятников и первой в семье окончила среднюю школу. Но в итоге Мари оказалась молодой женой и матерью, при этом трудилась на полную ставку, чтобы сводить концы с концами. Соответственно, она была на пределе.
Мамина интерпретация отсутствия внимания со стороны бабушки заключалась в том, что она была непривлекательным, тощим, болезненным ребенком. Джинни никогда не могла избавиться от чувства заброшенности – ей всегда не хватало денег, всегда не хватало любви. Ей не приходило в голову, что у бабушки просто не было возможности воспитывать ее так, как она хотела бы. Джинни не ставила себя на место бабушки, не представляла, каково было ей, молодой женщине, которая отказалась от своей мечты о высшем образованииради жизни с распутным мужем, содержания семьи и воспитания троих маленьких детей.
Моя бабушка Мари была единственным взрослым человеком, на которого я могла положиться. Свое детство (в 1930-х) она провела на кукурузной ферме в Элиде, Нью-Мексико, и обладала практическими навыками делать то, что необходимо делать. Она была твердой, последовательной и заслуживающей доверия женщиной. При всех своих хороших качествах бабушка научила маму, которая, в свою очередь, научила меня, некоторым «способам выживания». Всякий раз, когда дедушка изменял, он доказывал бабушке, что именно женщины были причиной его проблем. Он убедил ее в этом, после того как им пришлось переехать, чтобы убежать от преследователя. Они уехали в Ричмонд, где родилась мама. После их возвращения в Розуэлл Джинни было около двенадцати. Однажды она рано пришла из школы и обнаружила отца в спальне с женой его брата. Его единственной реакцией было накричать на дочь и каждый раз обвинять ее в случившемся. Отец был для моей мамы «тихой гаванью». Она боготворила его. Но после этого случая их отношения изменились навсегда.
В один из летних дней в Канонсберге мама пришла и беззаботно сообщила, что мы уезжаем в отель, поэтому нужно быстро собрать вещи. Ситуация была бессмысленной, но меня поразил энтузиазм Джинни, она затолкала Моргана и меня в свой «Пинто» и отвезла в соседний деревянный отель, где было чисто и светло. Мое волнение переросло в растерянность, когда она объявила, что бросает отца ради Роджера, своего психотерапевта. Они влюбились, объяснила она. Пока что Роджер снял эту комнату, но мы все вместе должны переехать в Калифорнию. Там он собирается построить стеклянный дом, в котором мы будем жить. Она даже показала нам проекты.
Это была солидная «рекламная кампания». Она представила свой план как совершенно продуманный и уже решенный, не подозревая, что ее дети могут испытывать боль, страх или смущение из-за того, что их родители расстаются. Отчасти это было связано с фантазиями, которыми она была поглощена и из-за которых просто не могла думать о наших чувствах. А еще сейчас я задаюсь вопросом: осознавала ли она, что это далеко не конец ее отношений с нашим отцом?
Роджер был высоким светловолосым парнем с голубыми глазами. У него были очки в тонкой металлической оправе – такие носили выходцы из Северной Калифорнии. Вне всякого сомнения, Роджер не слышал о профессиональной этике психотерапевта. Это печально, если учесть, что мама изначально пошла к нему за помощью и видела в нем рассудительного образованного человека, который мог найти ответы на вопросы и направить ее на правильный путь. Вместо этого она нашла еще одного парня, чтобы усложнить себе жизнь. Он назначил ей амфетамины и барбитураты, но я сомневаюсь, что она следовала рекомендуемой дозировке. Она запивала таблетки алкоголем, что делало ее еще более непредсказуемой, чем обычно.
Мои родители начали переживать расставание. Мама переехала к Роджеру, и мы попеременно жили то с ней в отеле, то с отцом в квартире. Через несколько недель отец сказал, что мы едем в Огайо, чтобы навестить наших тетю и дядю в Толидо. Только он не сообщил этого маме. Она подумала, что мы просто исчезли. Могу представить ее бессилие и панику. Папа сказал родственникам, что она отказалась от нас ради Роджера, и он понятия не имеет, как ее найти. Ему поверили. Мы с Морганом привыкли к подобным вещам, поэтому даже не удивились, что Джинни не звонит нам. В любом случае тетя и дядя решили развлечь нас и взяли с собой в «Гранд ол Опри» в Нэшвилле. Больше всего мне хотелось увидеть Минни Перл в шляпе с ценником.
Сейчас, в век сотовых телефонов, электронной почты, видеозвонков и инстаграма, ничего не может исчезнуть, а вот в семидесятых – легко. И папа в этом преуспевал. Если мы жили в одном месте достаточно долго и нам приходили счета на оплату, папа писал «умер» рядом со своим именем на конверте и возвращал письмо на почту. Тогда микроволновки казались чудесным изобретением, и папа решил приобрести такую печку в компании Sears. Когда приехал доставщик, он велел Моргану забрать заказ. Потом компания потребовала оплаты, но папа отказался платить, поскольку подпись ребенка не имела юридической силы. Благодаря такому способу и своеобразной креативности папы у нас дома появилось много вещей. Если бы хоть один из моих родителей использовал свой интеллект для чего-то конструктивного, я искренне верю, что они могли быть очень успешными. К сожалению, родители не знали, как это делать и зачем. Большую часть своей энергии они тратили на то, чтобы вредить друг другу или самим себе. Мне кажется, что в глубине души мы верим, что заслуживаем того, как с нами обращаются, – и таким же образом ведем себя с теми, кого любим.
Тем летом в Толидо папа не знал, что с нами делать дальше. Я всегда чувствовала близкую связь с ним, но в последнее время мы отдалились, и таких отношений, как прежде, не было. Он любил нас, но мотивом нашего похищения было не желание провести время с детьми и не страх, что Джинни отвезет нас в Калифорнию и он никогда нас больше не увидит. Я думаю, что время, проведенное в Огайо, было всего лишь одним из раундов борьбы на пути «от любви до ненависти» между нашими родителями. Полагаю, этот раунд он выиграл. К концу лета он убедил маму простить его за наше похищение, и мы отправились обратно в Пенсильванию. Мама дала ему еще один шанс.
Все должно было измениться. Мы, конечно же, опять переехали, на этот раз – в другой город в Пенсильвании. И поселились в большом доме в городке под названием Шарлеруа, в тридцати милях от Питтсбурга. Наступил новый этап в нашей жизни. Дом был просторный, выкрашенный в зеленый цвет авокадо, с высокими потолками и новыми блестящими приборами, которые нравились маме. Правда, сантехника нуждалась в починке, но папа был в этом деле мастером и имел свой «метод». Он закуривал трубку и пускал дым в каждую из труб, а в это время Морган сидел в ванной и кричал ему, из какого крана выходит дым – с горячей или холодной водой.
Из всех мест, где мы жили, этот дом больше всего отвечал мечтам мамы. Именно так, по ее мнению, должна была выглядеть жизнь. В отличие от нашей бабушки Мари, стремления Джинни вначале были обычными: она хотела быть красивой женой, которую боготворит муж, и иметь уютный дом. И любое жилище, куда бы мы ни переехали, она делала уютным. Она легко и ловко управлялась с интерьерами, с удовольствием украшала каждый дом, как только мы туда заселялись. Все начиналось с пошива штор, потом – расстановка мебели и всяких безделушек, которые она получала от компании Home Interiors. И вообще, она придавала домам такой вид, будто мы жили там много лет. Но в «Зеленом доме», как мы с братом прозвали его, она превзошла себя. Он был воплощением ее личных желаний. У меня даже появился щенок. К сожалению, он нагадил перед шкафом отца, за что я получила хорошую порку. Я не плакала – я вообще никогда не плачу, несмотря ни на что. Щенка мне вернули.
Конечно, в Шарлеруа не было ничего особенного. То же самое происходило в любом другом месте. Дэнни играл в азартные игры и много пил. Он был отличным игроком в бильярд и, когда ему везло, убеждал какого-нибудь наивного дурака сделать ставку против и утверждал, что может выиграть с одним закрытым глазом. Затем Дэнни прикрывал свой косящий глаз, которым он и так почти ничего не видел, и начинал загребать чужие деньги.
Но у него не всегда получалось дурить людей. Он спускал огромные суммы, играя в покер, после чего приходил домой бушующим, пьяным и сломленным. В определенный момент отец обратился к местной мафии, сделал акулий заем, чтобы покрыть проигрыш, и стал должником этой группировки на много лет. Он работал с ними во время местных выборов, чтобы способствовать продвижению кандидатов, пользующихся поддержкой мафии, а также был задействован в других сомнительных мероприятиях. И каким бы косвенным ни было участие моего отца, оно все равно представляло опасность. Один раз он попал в перестрелку возле бара в Шарлеруа. В другой раз мама пошла с подругой в местный паб, ее заметил гангстер и позвонил папе. Он сказал, что женщины членов мафии не должны гулять одни, без сопровождения, по мнению гангстера, это было неправильно.
Тем временем я пошла в седьмой класс гигантской, ужасающей средней школы в Шарлеруа. Я опять была новенькой. Вполне возможно, что все эти адаптации к новому месту и обществу побудили меня стать актрисой. Это была моя работа – изображать человека, который должен стать самым популярным в новой школе в каждом новом городе. Я изучала окружающих, чтобы понять, как это сделать. Так, в этой школе крутые девчонки носят брюки-клеш или облегающие шорты? Какие у них акценты? Что мне нужно сделать, чтобы стать частью их компании? Лучше выделяться в компании или влиться в коллектив? Пройдут десятилетия, прежде чем я осознаю, что главное – быть собой, а не тем, кем тебя хотят видеть другие люди.
Разумеется, всякий раз, когда я начинала адаптироваться к месту, понимать, как могу вписаться в спортивные и социальные мероприятия или какие предметы мне даются хорошо, приходило время собираться и переезжать. Обычно без особого предупреждения или заранее подготовленного плана.
