Три шершавых языка

ЧАСТЬ II. Университет

Поступление

Дирекция приюта, суммировала черты характера и достижения Марка и в общем-то дала ему положительную оценку, в сопроводительном листе, и вместе с тем, предложили поддержку во всех его начинаниях. Хотя Марка и считали долгое время оторвой-парнем, но после вышеописанных событий с дракой его будто подменили. Он извинился перед всеми, кому он за время нахождения в приюте принес бед, покаялся перед преподавателями и искренне обещал директору, что до конца срока нахождения в заведении он приложит все свои усилия, чтобы о нем никто больше не вспоминал. Что он в конце концов и сделал. Похоже Марк, сам того не осознавая, подкупил всех должностных лиц заведения столь кардинальными изменениями в своем характере, словно он был героем захватывающего боевика, в котором плохой парень, в силу душевных преломлений, переходит на сторону добра и затем активно борется со злом, породившим его. Эту заслугу разумеется и присвоили себе старшие воспитатели, и конечно же, теперь они тепло относились к своему нерукотворному шедевру.

Во многом благодаря таким подвигам Марк и сумел поступить не в самый худший в германии Берлинский колледж по технической специальности, связанной с машиностроением. Хотя это было не лучшим местом для стремительного начала карьеры, после выпуска в самостоятельную жизнь, но вполне подходило, чтобы оказаться востребованным на рынке труда. Марк здесь выбил место в общежитии, одно на троих, где соседями его оказались два таких же молодых парня как и он сам. Правда судьба здесь свела людей совсем противоположных взглядов и характеров.

Первый был жирный, ленивый и дурно пахнущий, а также капризный как ребенок, и вовсе не присоленный к жизни. Ему никогда не приходилось в своей жизни мыть полы, готовить, и даже драться, кроме тех случаев, когда его просто колотили почем зря. Общение с девушками для него было вообще за гранью фантастики, поскольку при их приближении он просто впадал ступор. Ровно так и делают многие животные, а именно притворяются мертвыми, почуяв опасность.

Как выяснилось позже, его воспитала мать-одиночка, причем довольно неглупая, но с ней были связаны еще кое-какие странности. Внезапно забеременев, будучи незамужней, и не имея потому возможности выйти замуж, она испытала все круги порицания и стыда. Стоя перед зеркалом и наблюдая день за днем, как растет ее живот, уродуя ее красоту и вместе с ней и будущее, она раз за разом повторяла про себя слова ненависти к этому плод от грязи. Хуже всего было то, что все ее деловитые родственники теперь крутили носами, будто знать ее никогда не знали, а горе отец всего лишь какой-то французский парень, с кем она познакомилась в небольшом отеле на курорте в Испании. И зачем я поддалась уговорам своих глупых подруг отправится в поездку на Средиземное море, пилила себя она.

Какое-то время она открыто ненавидела, своего ребенка, обращалась с ним грубо, ухаживала через раз, кормила лишь для того, чтобы он наконец заткнулся. Но материнские чувства все-таки возобладали над ней вверх во время тяжелой и продолжительной болезни сына. Он кашлял и кашлял, пока не начинал захлебываться в пугающей хрипоте и она волей-неволей припомнила, как мучительно было то ощущение, когда сама испытывала медленное удушье от отека легких в своем собственном далеком девстве. Все сильнее и сильнее презирая себя за собственную подлость, она сменила немилость на сверхзаботу, которая и превратила ее чадо в нечто, бессильное, расслабленное, в то, что легко размазывается на куске хлеба. Видя это, его бабушка, успевшая помириться за это время со своей дочерью, невероятными усилиями смогла разорвать этот порочный круг и уговорила мать отправить сына туда, куда не дотянутся разрушительные руки заботы. Так он и оказался соседом нашего героя.

Второй жилец оказался не менее любопытной личностью и также являлся продуктом противоречивого родительского воспитания. И почему в школе нет предмета, с названием «как не стать самым худшим родителем для своего дитя». Нет же, все на броню своей твердолобости. Каждый из нас, конечно же на каком-то особом генетическом уровне знает, как делать свое родительское дело и притом в высшей степени правильно. Ну да ладно. В общем второго звали Макс. Будучи четвертым ребенком в семье и единственным мужского пола он стал объектом для воплощения самых вожделенных грез отца. Создатель услышал его горькие мольбы и подарил таки ему сына, а значит отцовская благодарность обязывала дать стране успешного офицера, глубоко верующего в бога и власть. Но видимо и здесь Бог решил испытать веру, каждый день погружая папашу в бездонные пучины надуманного стыда. Мальчишка рос и с течением времени превращался то хипаря, то металлиста, то поклонника панк-рок культуры, поэта и музыканта. Все это не лишало Макса блестящего ума, мягкости характера и желания биться за высшие человеческие идеалы. Конечно же он был противником религии и соответственно политического деспотизма и несправедливости законов, о чем трезвонил на каждом углу. К оружию, погонам и форме у него сложилось искренне тошнотворное отношение, как и к принуждению со стороны «недалекомыслящих». Он даже в кинотеатре смотреть на мундиры не мог, не скорежившись от презрения, пусть они и сидели на благороднейших мушкетерах.

В очередной раз парируя наивно-патриотические лозунги своего отца за семейным ужином, раз за разом, как ему казалось, в пух и прах уничтожая его смехотворный солдафонский мир, он наконец вызвал бешеный взрыв гнева главы семейства. Ужин на том резко оборвался в ту же самую секунду. Лицо папаши внезапно воспламенилось красным, затем его кулак со страшным ударом сотряс стол. Все прочее негодование было выражено длинным монологом о не желании держать сына на своей шее.

– По окончанию школы ты отправляешься учиться как можно дальше от этого дома, и чтобы духу твоего здесь не было. Никогда! До сей поры ты достаточно позорил мои седые .... – не закончил он предложение, бросив взгляд на испуганных дочерей. – Давно следовало это сделать!

С тех дивных пор они не проронили друг другу ни слова. И хотя это было зачастую неудобно, Макса это не сильно расстраивало. Окончив школу он оказался здесь.

Ну вот теперь пришло время наконец вспомнить и о том что я давно обещал, а именно рассказать немного подробнее о самом Марке, поскольку до этого времени он практически ничего из себя не представлял.

В общем из ничем не примечательного заморыша вырос вполне складный молодой человек, если не учитывать отдельных нюансов. Он был чуть выше среднего роста, не дурен собой и крепко сбитый. Волосы наконец отрасли и показали свой темно русый цвет, чуть позже на голове появилась вполне годная прическа. Лицо довольно мягкое, вечно задумчивое, постоянный полет мыслей вдалеке, в других пространствах и времени наложил свой отпечаток на характере и на выражении лица. Спокойствие, вот скорее всего был его главный стержень жизни на первый взгляд, но и вывести из себя его было весьма легко, если задаться такой целью. Говорил он спокойно, вдумчиво. Иногда неохотно, и часто заторможено выходил из своего богатого внутреннего мира, когда к нему обращались. Но были и серьезные провалы в общении с другими людьми. Поделиться своим жизненным опытом кроме негатива ему было практически нечем, а потому, прочие смертные не особо выказывали желание слушать его истории. Были также отдельные отклонения с юмором и восприятием естественных для обычных людей взглядов. Глупые и неуместные шутки, могли создавать весьма красочные образы в его голове, после некоторых из них он находил себя единственным в компании, кто заливался искренним смехом. К своим товарищам он относился очень тепло и доброжелательно, но они к нему зачастую снисходительно. Он всегда начинал свой день не свет ни заря, каждый день делал силовую тренировку, мыл полы в комнате, гораздо чаще, чем никогда и складывал сою одежду в идеальные прямоугольники там, где они должны лежать. Все как приучили его делать в приюте, но остальных это, мягко сказать, раздражало. Марк и своих соседей тоже пытался привязать к графику распределения обязанностей и это еще больше их бесило. Помнится кто-то горячо и отчаянно призывал народы к равенству, но кто и где в этом мире на самом деле хотел того самого пресловутого равенства, вот же интересно!

Всеми силами Марк старался быть честным и справедливым с другими людьми, положительным и надежным в отношениях, но почему-то настоящих крепких друзей у него ни никак прибавлялось. Наверно потому, что слишком ревностно относился он к столь редким человеческим чертам, и потому казался иногда слишком требовательным. Но никто не понимал, что во много раз строже он относился к себе и своим собственным поступкам. Каждый раз его преследовали болезненные ощущения после совершенного огреха, не то сделал, не то сказал и мучительные мысли едва ли не переламывающие хребет преследовали его. Проклятая импатия! Кроме того, находясь в толпе таких же молодых людей и видя себя словно со стороны на их фоне, он чувствовал некую неловкость, свою неуместность, уж слишком развязано вели себя остальные, против его обычной серьезной сдержанности. К тому же он быстро уставал от шума человеческого общения и на ум часто возвращались давние воспоминания, о том, что у него до сих пор не было своего спокойного угла, куда он мог забиться от всего сущего и хотя бы несколько часов побыть в объятиях настоящей тишины и свободы. Все-таки он был из другого мира, чем-то крепче остальных, во многом тверже, но бывало в обыденных ситуациях выглядел просто нелепо, как эмалированный тазик на фоне прочих глиняных сосудов для вина.

Странные сны так и продолжали сниться ему. Иногда удавалось увидеть и Ангелу, но всегда почему-то вдалеке, как-то мимоходом. Он и думал о ней и злился на нее, иногда ее просто ненавидел сам не зная почему. Ее голос в голове иногда пилил его за проступки и мелкие ошибки, а он также мысленно огрызался ей, но почему звучит именно ее голос, спрашивал он себя каждый раз. Свою первостепенную задачу найти ее в далеком новом свете, он не оставлял, но и радость от встречи рисовалась в голове все более вяло и даже немного вульгарно день ото дня.

Так они и жили втроем в тесной комнатушке студенческого общежития. Жир ни о чем серьезно не мечтавший, и снисходительно относившийся к учебе вечно громко портил воздух, лежа не верхнем ярусе кровати и ковырял нос. Арамис – наш хипарь, хлебом его не корми, но дай врубить какой-нибудь тяжеляк на все общежитие. Правда иногда он неделями шлялся по тусовкам, со своими не менее исключительными друзьями, увенчанными ирокезами. Марк же целыми днями зубрил учебники с тлеющей сигаретой, зажатой между пальцев или бродил по закоулкам Берлина, стараясь увидеть, вникнуть и пережить страсть скульптора в каждой архитектурной завитушке старого города, не пропуская ни одной памятной таблички на стенах зданий и памятников. Любил он также обследовать ряды книг большой студенческой библиотеки, в поисках какого-нибудь захватывающего чтива. Иногда с пары прочитанных абзацев он находил настоящее бумажное сокровище и едва ли не бегом бежал в свою комнатушку, чтобы забившись в свой угол нырнуть с головой в безграничный мир авторских завихрений.

Что за жизнь началась, думал Марк если сравнить ее с недалеким прошлым. Словно всю свою жизнь ты прожил в забытой избушке на болоте привязанный к цепи и вдруг такое! Ты оказываешься в одном из самых красивейших городов мира, тебя окружает уже не воспитатели с лицами тюремщиков, а настоящие свободные существа. Он часто улыбаются, не скупы на вежливость, если случайно столкнешься с ними, которые не так уж многого от тебя ждут и совсем даже не требуют. Каждое утро по дороге в колледж, и обратно сопровождалось ощущением настоящего растворения в эфире вселенной, словно все вокруг безгранично его любило, и эта любовь выражалась теплыми лучами солнца, холодными каплями дождя, прохладным ветерком, запахами цветущих деревьев, даже радующей глаз ярко-красной неоновой вывеской магазинчика после заката солнца. Да черт возьми – всем чем угодно. Теперь все приносило настоящее удовольствие, каждая мелочь была замечена, оценена и взвешена и становилось еще одной маленькой приятностью. Вечерние прогулки были наверно самой любимой частью жизни. Почти каждый день он бродил вдоль речных каналов, через винтажные мосты, старинные площади, мимо шикарных административных зданий с башенками, колоннами и высокими гранитными лестницами. Путь часто петлял мимо памятников великим мира сего и мест где они когда-то жили. Иногда даже хватало на то, чтобы выпить маленькую чашечку кофе в крошечной кофейне, каждый раз на новом месте. Приятно было это ощущение новизны, словно ты был первооткрывателем, великим первопроходцем. Невероятной силы удовольствие вызывало изучение людей сидящих там. Лишь украдкой взглянув на кого-то, поймав его настроение и эмоциональные детали разговора с собеседником он мог каждой клеточкой своего организма ощутить то, что ощущал наблюдаемый, так сказать примерить на себе чужую жизнь, поскольку сам еще не понимал в целом каким ему следует быть самому и к чему стремиться. Однозначно было для Марка ясно, что пребывание в детском доме лишило его каких-то общечеловеческих черт. Грубый жаргон, странный юмор, крайнее недоверие к людям, коих он часто награждал взглядом исподлобья вовсе не были в чести у простых смертных. Не знал он и о чем не стоит говорить, что уместно, что не уместно, как выглядеть, как одеваться, как вести себя в той или иной ситуации. Такое часто бывает с детдомовскими мальчишками. И слава богу Марк быстро это понял, потому для себя и решил больше общаться с людьми «за забором» чтобы быть таким как все и избавиться от этого липкого налета прошлого.

С подругами вообще по началу был серьезный провал, хотя девушки смотрели на него с любопытством, и часто заливались дурашливым смехом на первых словах при знакомстве, но после короткого диалога мысленно крутили палец у виска. Красивые и ухоженные городские девушки, в отличие от тех, что он наблюдал раньше вообще казались Марку свалившимся с небес невероятной красоты существами. Как вообще с ними разговаривать, думал он, и о чем, черт меня дери? Где этот мой пресловутый дар речи, и где мой хваленый поэтический склад ума нахваленный школьными преподавателями?

Ситуацию спас как никогда вовремя объявившийся Курт. Он словно волнорез корабля мог войти в любую кучковавшуюся компанию самых крутых девчонок и завязать непринужденный разговор, а за разговором следовали и новые знакомства, расширявшиеся до Марка.

– Учись студент! – напутствовал Курт после очередного набега. Только смелость и решительность берет свое. Если будешь выглядеть жалко и неуверенно, как дрожащий осиновый лист, тебе и собственная бабушка денег на булку хлеба не займет.

Но постепенно появлялся опыт, объявлялись подруги и новые веселые друзья. Пусть это были не столь уж и крепкие связи, но с которыми всегда можно тайком выпить спиртного, поболтать и даже посмеяться всласть. Позже Марк снова испытывал на себе как чувства пламенеющей влюбленности, так приходящее затем, выжимающее чувство отчаяния брошенного человека. Зато теперь редко приходилось бродить по паркам и улочкам прекрасного Берлина в уединенном одиночестве.

Ах ну да, забыл совсем рассказать про Курта. Пожалуй стоит вспомнить, как они снова встретились.

Однажды Марк стоя в очереди в кассу за своей ежемесячной государственной стипендией для лиц лишенных родителей и про себя изливался злобой на бесконечную толпу, что стояла перед ним в заветное оконце. Неожиданно он почувствовал на своем плече хлесткий и дерзкий удар ладонью руки. Обернувшись он оказался лицом к лицу со своим старым знакомым. Провалиться мне, опять Курт, подумал Марк.

Внешне он почти не изменился. Да, с виду намного стал взрослее, наглее, кроме того, отрастил волосы и на лице вместе с щетиной выпирали ярче, чем прежде, следы порочного образа жизни. Но узнать его бы точно не составило труда.

– Ну что гений, – спросил Курт, какая тебя нелегкая сюда занесла?

– Ты тоже здесь? – спросил в ответ, первое что пришло в голову Марк. – Кто бы мог подумать!

– Ну мир тесен, разве ты еще не понял!

– Да уж, теперь соглашусь.

Разговор сразу не задался. Этот был как раз тот случай, когда каждый не знал, что хочет получить от него собеседник. Просто так выдавливались вопросы, без особого интереса и цели. Хотя Марк не особо был благодарен Курту за то, что тот существенно затруднил пребывание в детдоме, зла он на него больше не держал. Вся логика поступков Курта для него была сейчас достаточно ясна и в некоторых местах даже неоспорима.

– Ты не в университете случаем учишься, я наталкивался на твою фамилию пару раз в списках? – спросил Марк.

– Я да. – ответил Курт. Я тут уже второй год. Ты тоже инженегр?

– Я пошел на конструктора, – ответил Марк. – Подумал, что нет ничего более достойнее, на что стоит тратить свою жизнь.

– Ну что же, это правильная жизненная позиция, только сильно не заклинивайся на этом. Есть много других явлений, на которые ты не смог обратить внимания. Просто твой кругозор сейчас достаточно узок, ввиду недавних мест пребывания. С другой стороны ты можешь с удивлением для себя открыть, какой нелепый все-таки сделал выбор. Да это в принципе не важно. Делай дело и не думай ни о чем, – сдался наконец Курт. Говорил он как всегда много и чересчур заумно, но сейчас достаточно мягко. – Ты кстати куда сейчас?

– На пару, матан будь он неладен.

– Не хочешь пропустить?

– Нет, не могу, слишком рано для начала карьеры прогульщика, – отвертелся Марк. – А ты как здесь? – спросил он из вежливости.

– Я тоже за стипендией, но лучше подойду завтра утром.

– Понимаю!

– Ну тогда еще свидимся!

– Обязательно! – без особой надежды ответил Марк.

Курт кивнув головой развернулся и побрел по своим делам. Марк также продолжил свое ожидание в очереди. Как бы ни было, в будущем нужно все-таки держаться от него на расстоянии, в конце концов заключил он.

Курт, как оказалось, после прощания с приютом, поступил в этот же университет, затем после двух месяцев обучения куда-то исчез. Дать о себе знать он позволил много позже, почему-то Англии, отправившись туда со своими новыми знакомыми. В следующем учебном году он вновь появился у ворот учебного заведения, намереваясь продолжить мучение. Непонятно по каким причинам, но ректор, обычно в таких случаях резко категоричный, не стал прогонять его, а сквозь зубы процедил – пусть учится.