Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава четвертая. Сыграй, Агата!
«За невлюбленными людьми
Любовь идет, как приведенье,
И перед призраком любви
Попытка бить на снисхожденье – какое заблужденье!»
Юнна Мориц.
– Морковка! Морковкина! Гуси-гуси, га-га-га!!
«Два-дебила-это-сила», «весь вечер на арене», совсем-не-братья Ежов и Еремин надрываются у нее за спиной. Агата стоит, уперевшись лбом в грязноватое стекло огромного окна в рекреации, привычно отключив слух, уставившись взглядом в раскрытую на подоконнике книгу. Она все равно ничего не видит, просто пережидает, пока уродам не надоест надрываться впустую, и они уйдут. Подходить ближе идиоты боятся, знают, что у Агаты не задержится врезать ногой, куда достанет. Ноги у Агаты длинные и сильные. «Страус эму» – тоже одна из кличек.
Однако идиоты не уходят. Агата дожидается паузы в потоке детсадовских обзывательств и резко разворачивается к ним лицом. Молча смотрит в переносицу Еремину, у него вроде остатки сознания теплятся, какой-то самоконтроль остался. Крупный, тяжелый, стриженный под ноль пацан осекается и толкает в бок напарника, которому тормоза забыли установить при рождении.
(Всего через шесть лет Ежов откроет собственную заправку, женится, родит ребенка и разобьется на своем мощнейшем мотоцикле, влетев под бензовоз. Еремина это так потрясет, что он временно бросит пить и даже сможет закончить институт. На встрече выпускников, единственной, на которую пойдет Агата, он будет выступать со сцены с благодарственной речью школе и педагогам (очень ему идущий синий блескучий костюм, значок гербалайфа на лацкане. Оказывается, у него яркие синие глаза, кто бы мог подумать!). И совершенно обалдеет, поняв, что вот эта высокая взрослая женщина, похожая на сразу на инопланетянку и египетскую принцессу, и есть Морковка. Пытается подкатить, но осекается, встретив такой знакомый, холодный и отстраняющий взгляд Агаты).
– Ну? – говорит Агата в пространство над дурными стриженными головами, – Будем молчать или сразу каяться?
– Чивооо? – снова окрысившись пытается борзеть Ежов, но Еремин быстро выступает вперед и тараторит: – Тебя завучиха искала, велела в кабинет зайти.
– Благодарю вас, добрые гонцы! – роняет Агата и делает шаг в сторону выхода. Но дурак Ежов не может просто так выпустить добычу, он сильно поддает ногой портфель Агаты, так что тот улетает в противоположный конец рекреации.
– Га-га-га, гагара глупая!
Агата садится на корточки, подбирает вываленные учебники и пенал, шепчет проклятья себе под нос: чтоб у тебя печень отвалилась, чтоб ты сдох, чтоб тебя автобус переехал!
– Ежов, Еремин, звонок на урок не для вас? – металлический голос гулко разносится по пустому коридору. Оказывается, звонок был, пока она тут разбиралась с недругами, а она и не услышала его, бормоча свои бессильные заклятия. Агата выпрямляется, остро чувствуя, какая она сейчас нелепая и смешная: лицо красное, волосы разлохмачены, черный фартук, как всегда, перекрутился и съехал набок. Над ней возвышается Останкинская Башня – Директриса-Биссектриса, Алла Олеговна. Очень высокая, натянутая до звона, всегда в шелковой блузке с жабо или бантом, с фантастической укладкой, косметикой, помадой, туфлями на высоких и тонких каблуках – вся, как с обложки журнала Бурда. В ее присутствии Агате обычно хочется немедленно провалиться сквозь землю, что странно, потому что директриса ей явно благоволит. И еще она помнит всех по фамилиям, именам и букве класса, что совсем уж невероятно, учитывая, что только в их седьмой параллели – шесть классов по 36 человек.
Под ее ледяным взглядом Ежов и Еремин делают тщетную попытку развоплотиться, потерпев неудачу бочком просачиваются мимо Башни в коридор и там уже включают сразу третью скорость. Топают при этом, как стадо диких бизонов.
Алла Олеговна переводит прицел на Агату и говорит странное:
– Маркович, спустись, пожалуйста, в кабинет физики, там сейчас идет репетиция, проводи Илью Александровича в кабинет музыки. Скажи, все уже собрались и их ждут.
Слегка контуженная Агата кивает и идет в сторону лестницы.
– Агата. Кабинет физики по левой стороне, – информирует АО. Она точно с Сириуса, думает Агата. Она меня загипнотизировала, я не могу даже шевельнуться, полный паралич воли. Я боюсь обернуться, вдруг у нее глаза светятся синим огнем? И никто никогда не видел, чтобы она ела. Питалась, в смысле. Едой.
Все еще обдумывая особенности метаболизма коренных народов Сириуса, Агата добирается до кабинета физики на первом этаже, осторожно тянет на себя тяжеленную звукоизолированную дверь лаборантской…
И застывает, пораженная.
В полутемной (потому что опущены затемняющие жалюзи) комнате, в пыльном луче света, падающем из-под самого потолка, где синяя плотная бумага немного отходит от оконной рамы, сияет золотым светом девочка. Ее очень светлые волосы забраны в высокий хвост, глаза прикрыты, и каким-то неземным, хрустальным, чистым и переливающимся голосом девочка выводит высокие колокольчиковые ноты, вторя другому голосу, мужскому:
