Глава 4. Ласточка
– Помните змею? – спросил Уолтер Андерсон, держа бокал с шампанским на парапете яхты Miss Christin и щедро расплескивая его содержимое в Потомак. Его лицо было красным, правда, скорее от холодного ветра, чем от алкоголя. Стоящие вокруг него шесть человек, включая меня, уже не раз слышали эту историю.
– Ну как можно забыть про змею? – ответила я.
– Ты, Сэлли, ее точно не забудешь, – сказал он и подмигнул.
Мне нравилось подыгрывать Андерсону, а он любил подыгрывать мне. Во время войны мы с ним работали в Канди в отделе пропаганды. Отдел, в котором мы работали, назывался отделом идеологических операций. В те годы Андерсон неоднократно пытался вывести наши отношения на интимный уровень, но после того, как я десять раз дала ему от ворот поворот, он успокоился и решил взять на себя роль моего старшего брата.
– Кажется, тебе что-то в глаз попало, – сказала ему я. Многие считали Андерсона излишне навязчивым, но я его воспринимала как безобидного пошляка.
Окружающие внимательно нас слушали. Когда все мы собирались в неформальной обстановке, где обязательно присутствовал алкоголь, то неизбежно начинали вспоминать разные старые истории. После войны у большинства агентов появились новые истории, о которых им было запрещено говорить. Поэтому рассказывали только старые, которые все уже сто раз слышали. История про змею была коронным номером Андерсона. Поговаривали, что после службы в Управлении стратегических служб Андерсон пытался работать сценаристом в Голливуде. Мы слышали, что он написал несколько сценариев в стиле чего-то среднего между шпионским детективом и научной фантастикой. По поводу этих сценариев у него были встречи с продюсерами, но эти проекты так никогда и не «взлетели». Он решил, что до конца своих дней будет тренировать замах в гольф-клубе Columbia Country, но вскоре это занятие его так утомило, что всего через пару месяцев он уже стучался в дверь Даллеса (буквально в дверь его дома в Джорджтауне) и просил взять его на работу в Агентство. Андерсону тогда было чуть за пятьдесят, и несмотря на то, что он хотел работать в агентурной сети, его отправили на административную работу.
Собравшаяся в тот вечер компания отмечала своего рода юбилей. Одиннадцать лет назад после окончания войны все мы закончили нашу службу на Цейлоне. Будущее американской разведки и Управления стратегических служб выглядело туманно. Агентство было сформировано спустя два года после окончания войны. За два года бывшим офицерам спецслужбы надоело зарабатывать деньги в адвокатских и брокерских конторах в Нью-Йорке. Они хотели снова служить своей стране, но еще больше им хотелось ощущать власть, которой наделены секретные агенты. Именно это ощущение власти для многих, в том числе и для меня, было в состоянии вскружить голову сильнее, чем любой наркотик, секс и остальные способы, помогающие получить резкий приток адреналина в крови.
Мы планировали отметить десятилетие окончания службы, но все время откладывали это мероприятие, пока наконец кто-то волюнтаристским образом не назначил дату торжества.
– Так вот, – продолжил Андерсон, – клянусь Богом, это была двенадцатиметровая тварь.
– Тридцать девять футов? – с удивлением переспросил кто-то из молодых сотрудников.
– Да, Генри, мой мальчик. И прошу обратить внимание – она была людоедом. Пока я не занялся этой тварью, она успела съесть пяток ланкийцев.
– А откуда ты знаешь, что это была она? – поинтересовалась я.
– Поверь мне, Сэлли, только женщина способна создать такое опустошение и разгром.
Остановить ее мог только мужчина.
– А с какого перепугу это дело поручили именно тебе? – спросила я.
– Для налаживания связей с общественностью, – спокойно ответил он. – Эта змея представляла угрозу для общества. Я вам отвечаю, она была словно из фильма ужасов. Клянусь Богом, что эта змея и по сей день иногда является мне в кошмарах. Можете спросить Пруди, – он показал на свою жену – невысокого роста женщину с большими желтыми пластиковыми серьгами, которая вместе с остальными женами сидела в каюте яхты. Пруди выглянула в иллюминатор и помахала рукой. – Ну, она не выйдет из своей норы…
– Точно так же, как и в этой истории! – крикнул кто-то в задних рядах.
– В этой истории была не нора, а скорее пещера, – заметил Андерсон, игнорируя суть замечания насмешника. Эта змея могла месяцами там сидеть, спать и ждать. А потом в один прекрасный день выползала из убежища, находила корову и потом на нее бросалась. Бум! – он хлопнул в ладоши. – И утаскивала бедное парнокопытное к себе в нору. В общем, все это было большим ударом по экономике той деревни. И все это было совершенно лишним.
– Быть съеденным змеей – ужасная смерть, – заметил присоединившийся к группе Фрэнк Уиснер. Круг слушателей, стоявших вокруг Андерсона, расступился, чтобы пропустить Фрэнка ближе к рассказчику. Фрэнк платил за аренду лодки, за алкоголь, который все пили, и за коктейли с креветками, которые все ели. – Бедная корова и подумать не могла, какая судьба ее ждет, – продолжал Фрэнк с сильным акцентом уроженца Миссисипи. – Стояла себе в поле, жевала свою жвачку, думала о том, не сходить ли к ручью, чтобы воды попить, а тут…
– Фрэнк, не нагнетай, – заметил Андерсон, – боже ты мой.
Андерсон начал говорить довольно невнятно, и его слова как бы слипались друг с другом. Все это свидетельствовало о том, что он выпил лишнего и все это может для него плохо закончиться. Среди слушателей появился босс, и я подала Андерсону знак, чтобы он побыстрее заканчивал свою историю.
– Я курировал эту операцию.
– Операцию Ка? – шутливо спросила моя подруга Беверли. Эти слова она произнесла с улыбкой и легкой икотой. В толпе послышался смех.
– Бог ты мой, да дайте рассказать историю до конца!
– Никто тебе не мешает, – произнесла Бев высоким и слегка гортанным голосом, что свидетельствовало о том, что она выпила больше бокалов шампанского, чем ей следовало. На ней было черное платье-балахон от Givenchy, которое она купила во время одной из недавних поездок в Париж. После войны Бев вышла замуж за нефтяного лоббиста, который одевал ее по последней моде, лишь бы она не обращала внимания на то, что он возвращался домой поздно ночью, пахнувший бурбоном и поддельными Chanel No. 5. Она ненавидела мужа лютой ненавистью, но выполняла все условия договоренности с ним. Бев не гнобила его за такое поведение и на деньги мужа скупала все платья из последних коллекций, как только те появлялись в продаже после показов на подиумах, и крутила роман со своим бывшим коллегой по Управлению стратегических служб. Новое платье не особо подходило к ее фигуре, но я должна была отдать должное смелости моей подруги и ее стремлению быть в тренде.
Кто-то передал Андерсону карманную фляжку. Он сделал глоток и закашлялся.
– Ну, так вот, – продолжил он, – к этой норе, дыре или пещере, назовите ее, как вам больше нравится, я привел десять человек. План был следующий – выкурить тварь из ее логова. А для поимки змеи я подготовил мешок.
– Это что за мешок, в который можно засунуть такую большую змею? – спросил Фрэнк. Он улыбался и раззадоривал Андерсона. Они одновременно начали службу в Управлении стратегических служб, но Фрэнк сделал блестящую карьеру, а Андерсон так и остался где-то на уровне среднего звена. Фрэнк был очень красивым и худым, как и тридцать лет назад, когда считался в колледже отличным легкоатлетом. Он был человеком, считавшим, что в жизни нет ничего невозможного, особенно если он сам руководит операцией. Но в тот вечер, как я заметила, его настроение было не самым лучшим. Пару раз я обратила внимание на то, что он стоял отдельно от остальных гостей и смотрел на медленно текущие воды Потомака. Я подумала о том, что, возможно, в слухах о том, что Фрэнк пережил серьезный кризис после того, как русские подавили готовившееся Агентством восстание в Венгрии, есть доля правды.
Андерсон сделал еще один глоток из фляжки и откашлялся.
– Хороший вопрос, босс. Мы сшили вместе несколько мешков из плотной ткани и вставили в этот гигантский мешок «молнию».
Фрэнк ухмыльнулся. Он знал, чем заканчивается эта история.
– И мешок выдержал?
Андерсон сделал еще глоток.
– Пять парней держали этот мешок, два были готовы застегнуть «молнию», два стояли с пистолетами наготове, ну, а я командовал операцией и следил за тем, чтобы все шло по плану.
– Действительно, что здесь может пойти не по плану? – спросила я.
– Действительно, что? – повторил Фрэнк, и все рассмеялись над шуткой начальника чуть громче, чем она того заслуживала.
– Сейчас все узнаете! – заверил присутствующих Андерсон, но тут яхта Miss Christin дернулась, и ее мотор остановился. Кто-то отправился на мостик, чтобы узнать у капитана, в чем дело. Капитан оказался не на мостике, а в компании чужих жен в трюме с бокалом в руке. Он отправился к инженеру, после чего сообщил, что выбило предохранитель, и он свяжется с берегом, чтобы выслали буксир, который оттащит яхту обратно к пристани. Фрэнк сказал капитану, чтобы тот на час повременил с этим звонком, и вечеринка продолжилась.
Яхта качалась на волнах, и Андерсон продолжил свой рассказ. Он поведал о том, что змею выкуривали слезоточивым газом, а когда она выползла наружу, то ее сразу засунули в мешок и застегнули молнию, но через пару минут тварь прорвала в мешке дырку и выползла наружу. Но Андерсон уже стоял с пистолетом наготове.
– Я выстрелил ей прямо между глаз, – закончил он свой рассказ.
– Бедняжка, – сказала я.
– Вранье все это, – заметил Фрэнк.
Андерсон положил ладонь на то место на груди, где у него было сердце.
– Клянусь Богом, – сказал он.
Все перечисленные им факты подтвердила жена Андерсона Пруди, когда я обедала у них дома вскоре после этого инцидента. Тогда Пруди сказала, что змеиная кожа лежит у них в старом холодильнике в подвале.
– Понятия не имею, зачем он притащил ее домой, – сказала она мне тогда.
Я сжала руку Андерсона, извинилась и вышла на корму к Бев.
Она дала мне прикурить и сказала: «Привет, незнакомка. Андерсон уже закончил свой рассказ?»
– Слава богу, да.
Вдалеке был виден освещенный мемориал Джефферсону, за которым мирно спал Район. Ночное небо накрыло дремлющий город, в котором до утра затихли политические интриги, и никто не вел никаких тайных манипуляций.
– Все не так уж плохо, верно? – спросила Бев.
– Да вроде все в порядке, Бев, – ответила я. Меня саму удивило то, что я получила удовольствие и повеселилась на этой вечеринке. После войны я вернулась в Вашингтон в надежде найти работу в госдепе и получила работу в этой организации. Правда, мне не предоставили мой собственный кабинет, а засунули в подвал разбирать старые архивы. Через полгода я уволилась, после чего перестала видеться со старыми коллегами.
В этой жизни я много кем была и исполняла самые разные роли, но у меня не было желания становиться архивариусом, и даже притвориться им я не могла.
Я была официанткой, медсестрой и наследницей. Я изображала из себя библиотекаршу. Я была чей-то женой, любовницей и невестой. Я была русской, француженкой и англичанкой. Я была из Питтсбурга, Палм-Спрингс и Виннипега. Я могла перевоплотиться практически в кого угодно. У меня было вызывающее доверие лицо – большие глаза и улыбка, говорящая людям о том, что меня можно читать как открытую книгу.
Я производила впечатление человека, у которого нет секретов, а если бы и были, то я не в состоянии сохранить их в тайне.
Все это в сочетании с женственными формами, ставшими популярными после появления на экранах Джейн Мэнсфилд и Мэрилин Монро, которые в подростковом возрасте я пыталась усмирить голодом, помогали мне вытягивать секреты у влиятельных мужчин.
Гордо бросив работу архивариуса, я собрала девочек, и мы отправились танцевать в Café Trinidad. Я планировала танцевать до рассвета, но, к сожалению, в Вашингтоне все бары закрываются в полночь. На следующее утро я подлечилась «Кровавой Мэри» и пережила небольшой нервный срыв от осознания того, что у меня нет работы, доходов и сбережений. Отсутствие сбережений объяснялось тем, что я слишком сильно ценила красивые вещи. Можно воспринимать эту черту моего характера как проклятие или, наоборот, как благословение. К счастью, благодаря моему врожденному чувству стиля многие считали, что я родилась в богатой семье где-нибудь в Гринвиче или в Гросс-Пойнте, а не в бедной Маленькой Италии в Питтсбурге. А проклятие состояло в том, что зачастую я жила не по средствам.
Я понимала, что должна что-то придумать до тех пор, пока на моем банковском счете еще оставались деньги. В отличие от некоторых моих друзей, у меня не было мамочки и папочки, которые могли помочь деньгами в трудную минуту. Вечером я просмотрела содержимое моей записной книжки с адресами и назначила несколько свиданий: с адвокатами, лоббистами, парой конгрессменов и даже одним дипломатом. Все эти свидания были утомительными, но в итоге у меня появились деньги на оплату квартиры в Джорджтауне, меня кормили неплохими ужинами, и мужчины, от общества которых я была в таком восторге (в чем я смогла их успешно убедить), платили за мои наряды от кутюр, которые были совсем не хуже тех, в которых расхаживала Бев. Эти мужчины меня совершенно не привлекали, и все же довольно легко было убедить их в обратном.
Некоторое время меня устраивала моя «работа», но потом утомила предсказуемость циклов: такси-ужин-отель-такси-ужин-отель. Это, а также то, что приходилось постоянно тратить время и деньги на поддержание в надлежащем состоянии тела и внешнего вида, наскучило донельзя. Все эти спа-процедуры, эпиляции, шеллак, стрижки и массажи (а также бесконечный шопинг) уже сидели у меня в печёнках.
Я раздумывала о том, не стать ли мне стюардессой. Во-первых, мне очень идет синий цвет, а форма у стюардесс Pan Am была именно такого цвета. Во-вторых, мне нравится путешествовать. Именно это больше всего привлекало меня во время войны – возможность каждые несколько месяцев сниматься с одного места и переезжать в другое. Но в компании посмотрели на мой возраст (тридцать два, если честно, и тридцать шесть, если уже совсем по чесноку) и сказали, что у меня «слишком высокая квалификация» для этой должности.
Если честно, я очень скучала по работе в разведке. Я хотела знать то, чего не знали другие. Поэтому, когда Бев вчера позвонила мне и предложила сходить на вечеринку, я тут же согласилась.
– Сколько знакомых лиц, – заметила Бев, окинув взглядом присутствующих. Снова заиграла музыка, и люди начали танцевать, расплескивая друг на друга коктейли из джина с тоником. Я смотрела, как Джим Робертс что-то шепчет в ухо одной несчастной девушке. Однажды на посольской вечеринке в Шанхае Джим поймал меня в углу, обхватил за талию и завил, что не отпустит, пока я ему не улыбнусь. Я ему улыбнулась, но сразу после этого ударила его коленом прямо по яйцам.
– Может быть, даже слишком много знакомых лиц, – заметила я.
– Вот за это и выпьем, – ответила она. Бев наклонилась над парапетом палубы и смахнула с лица прядь темных волос. Она была женщиной, красота которой раскрылась не в юности, не во время обучения в колледже и даже не тогда, когда ей было чуть за двадцать. Ее красота начала раскрываться в полную силу, только когда ей было уже под тридцать. У Бев тоже был богатый опыт общения с Джимом Робертсом.
– И мне очень хотелось бы, что сейчас здесь были все наши девочки, – продолжала она.
– Мне тоже.
Мы с Бев были единственными из нашей старой команды, кто все еще жил в Вашингтоне. Джулия была со своим новым мужем во Франции, Джейн – в Джакарте с чьим-то мужем, Анна – в Венеции или в Мадриде, в зависимости от того, как она себя чувствовала в тот или иной месяц. Мы познакомились на корабле Mariposa – бывшем круизном корабле класса люкс, на котором солдат перевозили на фронт. Мы были единственными женщинами на борту и жили в каюте с металлическими нарами и туалетом, в котором из крана текла холодная соленая вода. Несмотря на условия проживания, близкие к палаточному лагерю, и морскую болезнь, мы прекрасно ладили. Всем нам тогда было чуть за двадцать, и каждая была готова на все, чтобы добиться в жизни успеха. Все мы в детстве читали «Остров сокровищ» и «Приключения Робинзона Крузо», а потом, когда немного подросли, роман «Она» Генри Райдера Хаггарда. Все мы разделяли уверенность в том, что приключения – это удел не только мальчиков, и были открыты всему новому и неизведанному.
Самым важным было то, что у нас было схожее чувство юмора. Мы прекрасно пережили путешествие, во время которого нам надо было делить на всех один туалет, спустить который, особенно во время шторма или сильной качки, было крайне проблематично.
Джулия любила пошутить и предложила распустить слух о том, что мы – молодые католические монахини, направляющиеся в Калькутту.
Мужчины пытались поговорить с нами при любой представившейся возможности, и, узнав об этом, неожиданно стали очень религиозными. Один солдат попросил нас молиться за его больного пса. Я перекрестила его, а Бев громко рассмеялась.
К тому времени, когда Mariposa доплыла до Цейлона, мы очень сблизились. Держась друг за друга, в накрытом брезентовым тентом кузове грузовика, через джунгли мы добрались до Канди. Это был городок, окруженный зеленеющими от плантаций чая террасами и рисовыми полями. В Бирме по ту сторону Бенгальского залива шли военные действия, но на Цейлоне было тихо и спокойно.
Многие из нас тепло вспоминали наши пребывание на Цейлоне. В письмах, а если повезет, то при личной встрече, мы часто вспоминали цейлонские ночи и небо, такое большое, что казалось, что звезды на нем были расположены слоями. Мы вспоминали, как срезали ржавым мачете с деревьев папайю, которая росла недалеко от покрытых соломой домиков, в которых располагались офисы Управления стратегических служб, а также о том, как однажды к нам забрел слон, и нам пришлось увести его подальше, приманивая банкой арахисового масла. Мы вспоминали проходившие в офицерском клубе вечеринки до утра и о том, как болтали ногами в озере, но потом в ужасе вытаскивали их из воды, увидев в глубине какое-нибудь огромное чудище. Вспоминали монахов, идущих к храму Зуба Будды, выходные, проведенные в душном Коломбо, и обезьянку-лангура, которая родила в домике, в котором мы хранили продовольствие, и которую мы назвали Матильдой.
Сперва я занималась бумажной работой: заполняла документы и печатала. Но после посещения вечеринки в роскошном доме графа Луиса Маутнбаттена, расположенного в холмах над нашей штаб-квартирой, траектория моей карьеры резко изменилась. Это была первая из многих вечеринок, которые мне удалось посетить. На той вечеринке я выяснила, что влиятельные мужчины готовы поделиться со мной важной информацией даже тогда, когда я не спрашиваю об этом у них напрямую.
Началось все очень просто. На ту первую вечеринку я надела черное платье с низким вырезом, которое «на всякий случай» взяла с собой Бев. К концу вечера обхаживавший меня торговец оружием из Бразилии проговорился о том, что слышал, что среди людей Луиса Маутнбаттена есть предатель. На следующий день я сообщила об этом Андерсону. Какие действия люди из Управления предприняли после получения этой информации, я не знаю, но вскоре я стала получать массу приглашений на социальные мероприятия, на которых присутствовали заезжие ВИПы, а также четкие указания по поводу того, что именно я должна у них узнать.
У меня очень хорошо получалось все то, о чем меня просили, и мне выдали деньги на приобретение платьев, которые нам прислали из Америки вместе с туалетной бумагой, консервированной ветчиной и средством против комаров. При этом, должна признаться, я никогда не считала себя шпионом. Мне казалось, что настоящий шпион должен уметь больше, чем просто улыбаться, смеяться над глупыми шутками и делать вид, что ей очень интересен ее мужчина-собеседник. Тогда у того, чем я занималась, не было специального названия, но на той вечеринке я стала Ласточкой – женщиной, использующей данные ей Богом таланты для того, чтобы добывать информацию. Эти таланты я копила в себе с самого начала полового созревания, развивала в молодости, когда мне было двадцать, и шлифовала, когда мне уже стукнуло за тридцать.
Этим мужчинам казалось, что они меня используют, но все было наоборот – так думать заставляли их именно мои силы и способности.
– Потанцуем? – предложила Бев.
Я наморщила нос, а она подвигала бедрами из стороны в сторону.
– Под эту музыку? – прокричала я под играющего на полную мощность Перри Комо. Бев было все равно, под какую музыку танцевать. Она взяла меня за руки и начала раскачивать их взад-вперед до тех пор, пока я не сдалась. Но как только я разошлась и начала танцевать, иглу проигрывателя с громким треском сняли с пластинки. Кто-то в задних рядах начал стучать столовым прибором о бокал, а остальная часть толпы к нему присоединилась, от чего показалось, что от сильных порывов ветра звенит большая хрустальная люстра.
– О боже, – пробормотала Бев, – начинается.
Мужчины начали произносить тосты: «За Фрэнка!», «За Дикого Билла!», «За статистов клоунов!». Потом они распевали песни, с которыми мы уже были знакомы по Канди – I’ll Be Seeing You и Lili Marlene, ну, а потом настал черед студенческих песен Гарварда, Принстона и Йеля. Мы с Бев всегда с улыбкой воспринимали пьяное пение, которым заканчивались все наши вечеринки, но на этот раз мы тоже подпевали, взяв друг друга за руки.
Прозвучал свисток, и к яхте подплыл буксир, который должен был оттащить нас к пристани. В это время все пели один из студенческих гимнов Йеля «Под вязами». Капитана буксира пригласили выпить с нами на посошок.
Вид у капитана и его помощника, которых явно подняли из кровати для того, чтобы нас спасать, был не самым счастливым.
Уже стоя на твердой земле, мужчины принялись обсуждать, куда направятся дальше – в Social Club на Шестнадцатой улице или в круглосуточный дайнер на U-стрит. Мы попрощались с Бев рядом с черным седаном, который прислал за ней муж, и пообещали друг другу, что скоро снова встретимся.
– Ты уверена, что тебя не надо подвезти? – спросила она.
– Хочу прогуляться и подышать!
– Как хочешь, – машина тронулась, и она отправила мне воздушный поцелуй сквозь окно с опущенным стеклом.
Кто-то потрогал меня за плечо.
– Можно с тобой прогуляться? – спросил меня Фрэнк. – Я тоже хочу подышать.
Его дыхание пахло табаком и ментолом, и вид у него был совершенно не пьяный. Я подумала о том, что он, видимо, весь вечер пил Coca-Cola.
– Нам же с тобой в одну сторону, верно?
Фрэнк жил через улицу от меня, хотя в плане стоимости, площади и комфорта его дом был намного лучше моей квартиры над французской пекарней.
– Это точно, – ответила я. Фрэнк был настоящим джентльменом и за время нашего знакомства ни разу не пытался со мной переспать. Если Фрэнк говорил, что у него ко мне есть разговор, то всегда говорил о делах. Он махнул рукой водителю черного автомобиля с открытой задней дверцей.
– Сегодня вечером я прогуляюсь, – сказал Фрэнк, водитель приподнял шляпу и захлопнул открытую дверцу.
Мы пошли, удаляясь от Потомака через центр спящего города.
– Хорошо, что пришла, – сказал он. – Я очень надеялся, что Беверли уговорит тебя прийти.
– Она была частью тщательно продуманного плана?
– А когда-нибудь было иначе?
Я рассмеялась.
– Это верно.
Он замолчал, словно забыл, зачем он напросился прогуляться со мной.
– Мог бы раньше водителю сказать, что он тебе не нужен. А то он тебя полночи прождал.
– Я не знал, что захочу пройтись, – ответил он, – до тех пор, пока не принял решение.
– Принял решение?
– Ты скучаешь?
– Постоянно, – сказала я.
– Я тебе завидую. Честное слово.
– А ты сам хотел бы бросить? После окончания войны?
– Я никогда не ломаю голову над гипотетическими вопросами, – ответил он, – правда, сейчас… я не могу сказать, что у меня есть окончательная уверенность.
Все уже не такое черно-белое, как было раньше.
Мы подошли к зданию пекарни, в окнах которой уже горел свет. Пекарь ставил выложенные на противень куски теста в виде багетов. Я выбрала квартиру в этом доме не только потому, что могла себе позволить оплачивать ее аренду при моей небольшой зарплате, но и потому, что мне нравится запах свежего хлеба. Я не очень люблю хлеб, но запах мне нравится.
– Я слышал, что ты ищешь работу.
– От тебя, Фрэнк, сложно что-либо утаить.
Он рассмеялся.
– Я бы сказал, что почти невозможно.
– У тебя есть для меня проект?
Он улыбнулся одними губами.
– Да, есть проект, который мог бы тебя заинтересовать.
Я наклонилась к нему поближе.
– Проект связан с одной книгой.