Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Подвиг чиновника
Приступы эйфорического и абсолютно детского ожидания счастливых чудес нападали на Дашу иногда в самые неподходящие на первый взгляд моменты. Например, в период учёбы в Университете, во время тяжёлой сессии, накануне особо страшного экзамена. Сдавать который предстояло ядовитому специалисту по «заваливанию» отличников. Тут нормальному человеку вроде бы положено видеть всё в чёрном свете – караул, последняя ночь, и половина вопросов ещё не повторена!.. – а на неё почему-то нападала необъяснимая уверенность, что будет всё хорошо.
Сегодня особо жуткого экзамена, в общем-то, не намечалось. Даше предстоял всего лишь поход в Смольный, в юридическое управление. Всего лишь? Как сказать. Говорят, в цивилизованных странах визиты в коридоры власти, как и обращения в суд, давно стали вполне рутинной процедурой. К тому же результат должен был весьма мало зависеть от Дашиных личных познаний и качеств. Пришёл, изложил дело, получил ту или иную резолюцию… Личные качества проявить предстояло скорее чиновнику Гнедину, к которому она направлялась. А он вполне мог оказаться точно таким, как тот дедушкин ученик в Мариинском дворце, где Даша потерпела столь сокрушительную и обидную неудачу.
Тем не менее настроение у неё было самое что ни есть радужное. И даже скупое питерское солнышко улыбалось в окно, ненадолго выглянув из-за туч.
Накануне Даша спохватилась: в чём пойти? И с некоторым трепетом вытащила любимый костюм, сочетавший строгий пиджачок с чуть легкомысленной мини-юбкой. Костюмчик мирно покоился в шкафу вот уже несколько месяцев – со времени защиты кандидатской по философии. Короткая юбка предполагала очень стройные ножки и осиную талию, иначе – катастрофа. Даша, вообще-то, не придерживалась никаких диет, но перед защитой ей, помнится, кусок в горло не лез. Может быть, она тогда отощала, зато теперь?.. Зеркало подтвердило, что костюмчик сидел совершенно по-прежнему.
Даша повертелась туда-сюда, представила, как войдёт в смольнинский кабинет… И ни к селу ни к городу вспомнила историю, рассказанную Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ». Девушку повесткой вызвали в суд, и она надела лучшие туфли, думая поразить ими судей. Могла ли она предполагать, что из свидетельницы превратится в обвиняемую и уже к вечеру окажется в тюрьме, обесчещенная уголовниками, а её туфли сообща с урками пропьют конвоиры!..
Даша строго посмотрела в зеркало и покачала головой. Не те времена!
– Говори строго по существу, – инструктировал за завтраком папа. – В лирику не вдавайся. Они там небось привыкли к таким, кто даже сформулировать чётко не способен, чего, собственно, хочет. Представь, как будет обидно, если тебе скажут: девушка, покороче!
Папа уже ел за общим столом, но его посуду по-прежнему ставили отдельно и шпарили крутым кипятком, как положено, когда в доме гриппозный больной.
– Ну, излагать строго по существу у нас Даша умеет, – сказала мама. Она присутствовала у дочери на защите. Потом вспомнила ещё о чём-то и добавила: – Ты там смотри, в кабинете, держись хоть немножко поженственней. Улыбайся! Я тебя очень прошу! А то перед учёным советом стояла – такая грымза научная! Как всё равно тебе девяносто лет, а не двадцать с копейками!
Даша поцеловала маму, помахала рукой всё ещё заразному папе и вышла на улицу.
Везение началось у самого дома. Едва она подошла к остановке, как подкатил полупустой троллейбус, и по Суворовскому до самой площади она ехала, как в детстве, на любимом сиденье – сзади, «на колесе». Любимым это сиденье было из-за самого неудобства своего расположения – сел на него и сиди, никакие бабушки-дедушки не потребуют уступить. Потому что при всём желании забраться не смогут…
Прибыв к Смольному, Даша миновала знаменитый вход, где в последние месяцы без конца кучковались пикетчики с плакатами. Потом прошла по аллее мимо памятника вождю… У папы хранилась вырезанная из газеты карикатура времён перестройки: возле подножия памятника суетится десяток новопризванных идеологов, и каждый пигмей пламенно указывает в диаметрально противоположную сторону, а огромный Ленин на постаменте, наоборот, замер в тяжком раздумье, опустив руки… Тяжёлая вращающаяся дверь пропустила Дашу вовнутрь, и она с необычной для себя расторопностью сообразила, где выписывали пропуска – там же, слева, где гардероб. Постовой, предложивший вывалить на деревянный прилавок всё содержимое маленького дамского портфеля, был безукоризненно вежлив. Даша припомнила мамины наставления и дружески улыбнулась ему. Милиционер, кажется, изумился, но на улыбку ответил.
…Дело было в сорок первом году. В том самом кровавом и страшном году двадцатого века. В конце лета, когда немцы вплотную приблизились к Ленинграду… Война была временем ужаса, крови и смерти. Но среди того отрицавшего жизнь бытия между мужчинами и женщинами вполне закономерно вспыхивали романы, ослепительные и мгновенные. Иногда – порождаемые глубинным императивом всемерного умножения популяции, над которой нависает угроза. Иногда – способные перерасти в чувство на всю жизнь…
Дашина бабушка – ещё вовсе даже не бабушка, а всего лишь студентка-второкурсница – ехала в эвакуацию на Урал. Их поезд, составленный из «телячьих» вагонов (спасибо, что не из открытых платформ!), без конца уступал дорогу встречным составам, перевозившим на фронт вооружение и войска. На одной станции довелось и вовсе застрять. И вот тут-то юная Дашина бабушка повстречала младшего лейтенанта Диму. Всё было решено с первого взгляда… Неприступную красавицу точно ветром бросило навстречу молодому военному, о существовании которого она час назад не могла и подозревать. В общем, в итоге той встречи весной у неё родился будущий Дашин отец. Маленькая станция, должно быть, кишела людьми – то-то бабушка так загадочно улыбалась, рассказывая об обстоятельствах главного интимного события их с дедушкой жизни… А потом закричал паровоз Диминого состава. Много лет спустя у бабушки сразу менялся взгляд, когда она слышала доносившийся с железной дороги ни с чем не сравнимый крик паровоза… Наверное, вновь видела, как Дима бросается к штабному вагону, как дёргается состав и, набирая скорость, устремляется по рельсам на запад… Младший лейтенант ещё прокричал ей что-то, свешиваясь со ступенек вагона и отчаянно размахивая рукой… что именно – бабушка не разобрала. Зря ли подобные кадры присутствуют буквально в любом фильме о войне. Как-то так всегда получается, что главные слова приходят на ум в самый последний момент, когда уже поздно, когда их уже не могут услышать…
И вот скрылся вдали эшелон, и бабушка осталась одна. Совсем по-иному одна, чем была до сих пор. Она знала лишь имя своего лейтенанта – Дима Новиков. И ещё то, что за несколько дней перед роковым воскресеньем он защитил институтский диплом. И всё. Ни города, ни названия института. Ни даже номера части… Сколько было тогда подобных историй! Между прочим, именно во время войны у нас ввели налог на бездетность. Притом что правила регистрации младенцев оставались пуритански строгими. Когда родился будущий Дашин отец, в графе об отцовстве чиновники поставили прочерк…
Бабушка дедушку не пыталась искать. Он сам её отыскал. На третий год войны, когда был тяжело ранен и отозван с фронта для выполнения «оборонного задания». Серьёзное, надо думать, было задание, если давало возможность разыскать в стране человека… Они поженились и оформили свидетельство о юридическом признании собственного сына. Выправили у очередного чиновника. И положили среди других семейных бумаг… Папа вроде видел когда-то это свидетельство. Давно, в детстве. Он и теперь помнил, как удивился, обнаружив его. Почему собственным родителям понадобилось дополнительно его «признавать»?.. Дедушка с бабушкой рассказали ему, и он потерял к свидетельству интерес. Никогда никому оно не было нужно, никто его ни разу не потребовал…
И вот прошло полвека. Уже и дедушки с бабушкой давно не было, и не одна кампания по борьбе с бюрократией в стране отгремела, не нанеся, по-видимому, этой самой бюрократии особого ущерба… Ибо неожиданно оказалось, что без упомянутой бумажки все букашки. И папа академику Новикову вроде не сын, и Даша не внучка. Всё перечеркнул тот давний чиновничий прочерк.
«Если нет письменных доказательств, что ваш отец является сыном Дмитрия Васильевича, то какое, милая девушка, отношение вы можете иметь к его научным трудам?.. – ухмыльнулся нагловатый молодой юрист из Авторской ассоциации. Он явно принадлежал к новейшей генерации тех самых чиновников, которых бескомпромиссно громил ещё Маяковский. Наверное, мелкие садисты, любящие облекать свой отказ в наиболее обидную форму, не переведутся вообще никогда. – У вас, извините, права примерно такие же, как у вашей соседки по лестнице…»
Даша с родителями бессчётное количество раз перерыли все справки и бумажки с печатями, хранившиеся в доме. Чего только не нашлось! Выплыло даже бабушкино свидетельство о переводе в седьмой класс с незаполненным вопросником о внеклассных пристрастиях ученицы. И только бумагу о юридическом признании «внебрачного сына» обнаружить так и не удалось.
Юридическое управление правительства Санкт-Петербурга помещалось на втором этаже главного здания Смольного. Некоторое время после смерти шефини Владимир Игнатьевич Гнедин числился и.о. руководителя и начал уже привыкать к вожделенному кабинету… Увы! Случился жестокий облом – Гнедин вернулся на прежнее место зама, а место начальника занял некто Валерьян Ильич Галактионов.
Ладно – как пришёл, так и уйдёт. Или унесут следом за Вишняковой, ногами вперёд. Гнедин не унывал и работал на будущее – создавал себе имидж идеального чиновника, незаменимого для губернатора. Утром он появлялся на четверть часа раньше коллег, а уходил на час-полтора позже. То есть в какое время ни загляни – Гнедин работает. Плюс способность подхватывать мысли высшего руководства и творчески развивать… Дело техники.
Иногда Гнедин не без иронии задумывался о двойственности, тройственности, множественности человеческой натуры. Взять хоть его самого. Одной рукой он доводил до идеальной чёткости работу механизма своего управления, другой – припаивал к этому механизму малоприметные краники. По которым в нужное время и в нужную сторону оттекали из потока финансов подземные ручейки…
Вопрос был в том, как бы превратить ручейки в полноводную реку. План имелся, причём очень хороший. Такой, что стоило постараться и потерпеть…
Внучка академика Новикова была у него записана на одиннадцать с четвертью. Когда секретарша по внутренней связи доложила о посетительнице, он не сразу припомнил, откуда вообще она возникла в его ежедневнике. Дверь начала открываться, и Гнедин неохотно поднял глаза. Слово «внучка» вроде обязывало Д. В. Новикову быть молодой, но слово «академик» заставило Владимира Игнатьевича подсознательно ожидать появления унылой зануды в очках. Сядет перед ним и начнёт добиваться своего куска от общественного пирога, и голос у неё будет тусклый и вызывающий медленную головную боль, точно звук перфоратора, включённого на соседней площадке… А может, наоборот, влетит бодрая толстомясая тёлка и на голубом глазу потребует чего-нибудь немыслимого. Дедушкиного учёного титула по наследству…
Когда вошла Даша, Гнедин мгновенно забыл и про «академика», и про «внучку».
Те из мужчин, кого в женщине интересуют лишь длинные ножки и высокая грудь, – идиоты. Те из людей, кто, услышав про сексапильность, сразу представляет себе этакую диву, вульгарно размалёванную и с прелестями, выставленными напоказ, – идиоты в квадрате. Да посмотрите же вы внимательнее на фотографии кинозвёзд, к которым газетчики разных эпох применяют это самое слово!.. Оставьте пустые глаза и порнографические купальнички действительно безмозглым девицам, рекламирующим прокладки и жвачку. В глазах женщин, вправду заслуживающих называться влекущими, светится ум, глубина души и готовность к пожизненной – «пока смерть не разлучит нас» – верности любимому человеку. А пресловутые прелести, наоборот, укрыты завесой застенчивости. И подобное сочетание качеств разит мужские сердца наповал. И тысячи поклонников рыдают ночами в подушку и строчат письма кумирам в недосягаемой надежде на счастье…
…И Владимир Игнатьевич Гнедин, заместитель начальника юридического управления, точно безусый подросток, ощутил жгучее желание совершить немедленный подвиг. Вынести ребёнка из горящего дома. Отрубить Змею Горынычу все три головы… На глазах у Даши, естественно.
Он почувствовал, что «плывёт», как боксёр после нокдауна, и, пытаясь прийти в себя, начал неведомо для чего записывать на чистом листе её имя-фамилию-отчество. Она в это время кратко и с юмором пересказывала суть ситуации. Она эту речь не готовила – вдохновение накатило само. Гнедин слушал её, как слушают звери. Не понимая слов, только интонацию, голос… И тонул, тонул…
Всё-таки психологический тренинг его выручил. Владимир Игнатьевич сумел ничем не выдать себя. Даже изобразил искреннее внимание и доброжелательную улыбку.
– То есть, как я понял, необходимо доказать, что ваш отец в самом деле является сыном вашего дедушки, академика Новикова? – наконец уловил он суть Дашиной просьбы. И сам ощутил, как неловко, неуклюже прозвучал его вопрос, а в голос, кажется, пробилась-таки предательская хрипотца.
– Если необходимо, мы на генетическую экспертизу пойдём!.. – полушутя, но отважно предложила Даша. – Как Романовым делали. Мы, конечно, не царского рода, но… всё-таки…
– Думаю, разрешим ваше дело и без генетиков…
– Правда? – удивилась она.
Гнедин понял, что её успели убедить скорее в обратном. В том, что вопрос абсолютно «глухой» и даже генетическая экспертиза вряд ли поможет.
Вообще-то, Дашин приход был абсолютно не по его ведомству. Клиентами «с улицы» юридическое управление не занималось. Но… вот же он, подвиг. И есть возможность свершить его прямо тут, немедленно. Даже не вылезая из служебного кресла.
– Можно уточнить, куда переехали ваши бабушка с дедушкой, когда встретились снова?
– В Петербург. То есть в Ленинград…
– И свидетельство о признании отцовства здесь получали?
– Да…
Гнедин повеселел окончательно. Да при его-то возможностях…
– Вот это и называется «от Понтия к Пилату гонять», – сказал он. – Вешал бы я кое-кого. Нашли неразрешимый вопрос!.. Вам всего-то нужно пойти в Центральный городской архив и запросить копию. Они и сделают за неделю-другую… А впрочем… Вы как, не торопитесь? – спросил он и позволил себе наконец улыбнуться.
– Конечно нет…
– Тогда не будем заставлять всемирных издателей две недели стоять у вашей двери…
Вот когда Гнедин развернулся во всём блеске своих административных талантов!.. Он связался лично с директором архива, тепло, точно со старым знакомым, с ним поздоровался и продиктовал ему Дашины данные. Его водитель тем временем уже мчал в машине курьера, чтобы получить документ и мигом отвезти назад к шефу. Через двадцать минут расторопный курьер вошёл в кабинет и – вот оно, то самое свидетельство, на столе перед Дашей. Гнедин лично сделал три ксерокопии. Завизировал и поставил печать.
– Только прямо буржуям своего дедушку не отдавайте, – сказал он, прощаясь. – Есть у меня одно нашенское хорошее издательство на примете…
