Концепты и другие конструкции сознания

1.1.3. Модели-репрезентации как чувственные концепты

§ 1. Модель-репрезентация[36] как типичная психическая конструкция

Э. Мах (2005, с. 68–69) почти полтора века назад сделал важнейший и для физики, и для психологии вывод, что не тела вызывают ощущения, а комплексы ощущений (комплексы элементов) образуют тела. Э. Мах (с. 49) замечает, что наши сенсорные впечатления бывают самыми разнообразными, а постоянными оказываются лишь их комплексы. Комплексы представляют собой функционально связанные в пространстве и времени сенсорные впечатления. Комплексы получают особые названия, и мы называем их телами. Но и они не бывают абсолютно постоянными.

Как пишет автор, тела кажутся чем-то постоянным, действительным, а составляющие их элементы – чем-то мимолетным, преходящим отражением. И тем не менее тела – лишь абстрактные символы для комплексов элементов, которые образуют их основу. Э. Мах (с. 52) указывает, что можно отделять от комплекса каждую его составную часть, но оставшееся продолжает представлять весь комплекс, который по-прежнему может быть узнан. Вещь, тело, материя – ничто, помимо связи их элементов, цветов, тонов и т. д., помимо так называемых признаков.

Вообще-то мысль о том, что предмет – это лишь совокупность представлений, восходит как минимум к И. Канту, который, например, пишет: «Объект есть то, в понятии чего объединено многообразное, охватываемое данным созерцанием. Но всякое объединение представлений требует единства сознания в синтезе их» (1994, с. 102). Г. Риккерт отмечает, что «вещь, которая для наивной метафизики есть субстанция – носительница свойств, стала для Канта правилом соединения представлений» (1997, с. 128).

Удивительно, но психологи не обратили внимания на эти идеи И. Канта и Э. Маха. Как, впрочем, и на то, казалось бы, очевидное обстоятельство, что вещь, о которой мы думаем, полноценно существует для нас в этот момент, даже если мы ее не воспринимаем. В какой форме она существует в нашем сознании, если мы не определяем ее понятием, то есть не используем в мышлении вербальный образ? Может, как принято считать, в виде образа представления или образа воспоминания вещи? Не всегда.

Вернемся к Э. Маху, который пишет: «Тело, комплекс элементов, или основное ядро, основную сущность этого комплекса, я считаю существующими постоянно, независимо от того, влияет ли оно в данный момент на чувства или нет. Держа постоянно наготове при себе мысль об этом комплексе или выражающий этот комплекс символ, имея всегда наготове мысль о сущности данного комплекса, я тем самым обладаю преимуществом провидения…» (2005, с. 273).

Автор явно говорит о существовании в сознании комплекса, репрезентирующего некую сущность даже тогда, когда человек ее не воспринимает. Этот «комплекс» находится, естественно, не в «реальности в себе», а в сознании человека, воспринимающего соответствующий ее элемент или думающего о нем.

Один и тот же элемент «реальности в себе» не только разные люди, но даже один человек в разных условиях воспринимает порой совершенно по-разному. Каким же образом нам удается, воспринимая часто очень разные «наборы» ощущений и образов, все же выделять в окружающем мире одни и те же предметы, явления, их свойства и действия? А. Эддингтон (2003, с. 180) приводит хороший пример. Автор держит перед собою предмет и видит в нем контуры Британии. Другой наблюдатель, сидящий напротив, видит вместо контуров Британии изображение монарха. Третий, сидящий сбоку от них, вообще видит только узкий прямоугольник. Что же держит в руках автор на самом деле? Все описанные наблюдения объясняются, как только выясняется, что наблюдатели смотрят с разных сторон на монету в один пенс.

Так каким же образом нашему сознанию удается репрезентировать конкретный предмет, если на протяжении своей жизни мы видим лишь огромное количество его очень сильно различающихся между собой образов?

Если бы наше сознание не имело описанного И. Кантом (1994, с. 100–106) «единства апперцепции» – способности объединять разные образы одного или множества сходных предметов и создавать из них целостную и понятную репрезентацию предмета, например монеты, мир оставался бы для нас неясной мешаниной чувственных репрезентаций и мы не смогли бы в нем существовать.

Подобное соединение постоянно происходит в каждом человеческом сознании. Вспомним слова Э. Маха (2003, с. 66) о том, что множество сиюминутных ощущений восприятия сплетаются с предшествующими переживаниями памяти и гораздо больше определяют наше поведение, чем это могли бы сделать одни данные ощущения. В результате мы не только видим красновато-желтый шар, но нам кажется, что мы воспринимаем некоторую телесную вещь, мягкую, с приятным запахом и освежающим, кисловатым вкусом. В другом случае мы видим не желтоватую вертикальную и блестящую плоскость, а, например, шкаф.

Наше сознание непрерывно создает множество чувственных репрезентаций предмета. Причем большинство из них сильно различаются между собой, так как мы видим, например, предмет то спереди, то сзади, то снизу, то издали, то в полумраке, то в свете солнца и т. д. В результате в нашей памяти накапливается множество его образов, многие из которых настолько сильно отличаются друг от друга, что, будучи предъявленными нам для опознания вне определенного единого контекста, были бы, безусловно, расценены как образы разных предметов. В то же время возникающие в нашем сознании образы разных, но сходных в чем-то предметов, будучи предъявленными нам одновременно, вполне могли бы быть расценены нами как репрезентации одного и того же предмета… И тем не менее в результате накопления в памяти разных репрезентаций, формирующих предмет А, в сознании в конечном счете возникает нечто узнаваемое и однозначно расцениваемое нами как известный нам предмет А, отличный от других даже сходных с ним предметов В и С. Это «нечто» и есть тот психический инвариант, та сложная психическая сущность, точнее, та устойчивая психическая конструкция, которая чувственно репрезентирует известный нам предмет А. Эту психическую сущность я называю «моделью-репрезентацией» определенного предмета.

В. Декомб (2000, с. 64) пишет, что нельзя увидеть все шесть граней куба одновременно, поэтому, когда мы говорим: «Это куб», мы говорим о большем, нежели видим. Мы предвосхищаем свое будущее восприятие скрытых сторон куба, которые могли бы увидеть, встань мы с другой стороны. Во всяком нашем актуальном восприятии содержится ссылка на другойопыт, прошлый или будущий. Вещь, предстающая перед нами, никогда не является полностью открытой. Мы предполагаем, что скрытые грани куба наличествуют с другой стороны, с той стороны, где нас нет, хотя на самом деле в настоящий момент мы о них ничего не знаем.

Автор должен был бы сказать не «не знаем», а «не воспринимаем», так как мы как раз знаем. И это предшествующее восприятию знание, выражающееся в наличии в сознании моделей-репрезентаций всех знакомых предметов, сопровождает человеческое восприятие и участвует в нем. Более того, имеющаяся в нашем сознании модель-репрезентация позволяет нам мысленно увидеть знакомый предмет сразу в целом как единую сущность, хотя мы и видим обычно лишь его часть. Ж.-П. Сартр (2001, с. 59–60) пишет, что, когда он мыслит куб в конкретном понятии, он мыслит шесть его сторон и восемь углов одновременно, мыслит его углы прямыми, а стороны – квадратными. Он находится в центре своей идеи, сразу схватывая всю ее целиком. Он может мыслить конкретные сущности в одном акте сознания.

Я тоже легко представляю себе сразу все шесть граней куба как бы в одном, едином его мысленном образе. На деле это, конечно, не один, а множество мгновенных образов представления и воспоминания куба, которые калейдоскопически сменяют друг друга, формируя тем не менее некий единый объект. В этом объекте невидимые обычно грани куба проступают сквозь закрывающие их видимые грани. Причем представляемый мною куб то прозрачный, как из стекла, то окрашенный, медленно вращается в моем сознании. Но это не модель-репрезентация конкретного знакомого мне куба. Это собирательная модель-репрезентация куба вообще – умозрительного объекта, синтезируемого моим сознанием из множества виденных мной на протяжении жизни разнообразных кубов.

В сознании никогда не возникают одни и те же, то есть тождественные самим себе, чувственные репрезентации, в лучшем случае появляются очень похожие репрезентации той же грани реальности, но чаще присутствуют довольно сильно различающиеся ее репрезентации. Тем не менее в итоге каким-то непонятным образом сознание формирует репрезентации конкретных уникальных предметов. Что заставляет нас считать разные репрезентации элемента «реальности в себе» той же самой вещью? Кажется, Б. Рассел писал про пальто, которое было куплено много лет назад и за прошедшие годы превратилось совсем в другую, старую и поношенную вещь, но мы по-прежнему считаем это пальто одним и тем же предметом. Почему? То же касается людей, например одноклассников, которых мы не видели десятки лет и, случайно увидев, не узнали. Это действительно те же люди или мы просто почему-то считаем их теми же?

Мы считаем и знакомых людей, и знакомые предметы теми же, потому что они даны нам в виде наших моделей-репрезентаций, или психических конструкций, чувственно конституирующих в нашем сознании конкретные сущности внешнего мира. Именно модель-репрезентация обеспечивает не только наличие целостной репрезентации предмета в сознании при отсутствии его восприятия, но и субъективную тождественность предмета самому себе. Только благодаря наличию модели-репрезентации карандаша, например, его излом, возникающий при погружении в воду, воспринимается нами как иллюзия. Дело в том, что имеющаяся у нас модель-репрезентация карандаша в воздухе не соответствует новому образу восприятия карандаша в воде. И у нас немедленно возникает вопрос: «Что произошло с карандашом?» Извлечение и повторное погружение карандаша в воду свидетельствуют, что его изменение – иллюзия.

Красивые эксперименты Ж. Пиаже с младенцами (подробнее см.: С. Э. Поляков, 2011, с. 225–230) показали, что для очень маленького ребенка в окружающем мире существует лишь то, что в данный момент находится в его зрительном поле. Вера же в продолжение существования уже невидимых в данный момент предметов появляется у него только в результате формирования в его сознании их моделей-репрезентаций. И эта вера в существование ранее воспринятых предметов, как пишет П. Вацлавик (2001, с. 107), в конечном счете ведет к началу процесса конструирования ребенком действительности.

Если мельком бросить взгляд на знакомого и незнакомого человека, то можно заметить, что мгновенный образ восприятия знакомого сопровождается чем-то делающим этот образ «наполненным», тогда как образ восприятия незнакомого, метафорически выражаясь, «пустой». Образ восприятия знакомого человека актуализирует его модель-репрезентациюв нашем сознании. Образу восприятия незнакомого человека просто почти нечего актуализировать в сознании. В образе восприятия незнакомого человека мы тоже сразу распознаем, во-первых, человека, во-вторых и в-третьих – его пол, возраст, расовую принадлежность и т. д. Но наличие модели-репрезентации знакомого человека радикально меняет для нас воспринимаемый нами образ этого человека. Даже в образах восприятия звука голоса знакомого человека, доносящихся, например, из-за двери, мы, благодаря наличию модели-репрезентации, буквально «видим» его визуальный образ – то, что просто не могли реально сейчас увидеть.

Лежащая передо мной фотография знакомого человека вызывает в моем сознании представление не о ней, а о совершенно другом объекте – самом этом человеке. Происходит это потому, что образ восприятияданного искусственного объекта – фотографии, выступающей как иконический знак изображенного на ней человека, актуализирует в моем сознании устойчивую психическую конструкцию – модель-репрезентацию конкретного человека. Без нее фотография была бы для меня фотографией незнакомца. Я не обсуждаю здесь то, что модель-репрезентация, конечно, ассоциируется с понятиями, например образом слова, обозначающего имя человека, и т. д.

Модель-репрезентация известного человеку предмета не является чем-то раз и навсегда данным ему, неизменным и статичным. Она постоянно видоизменяется в течение жизни и в процессе взаимодействия человека с репрезентируемым ею элементом «реальности в себе». Даже всплывая в сознании, она в отличие от мгновенного образа восприятия или ощущения не является феноменологически чем-то однородным. Появившись в сознании какой-то своей частью, она как бы «течет», так как составляющие ее элементы сменяют друг друга. Удачной метафорой для нее мне представляется видимая часть вращающегося в воде деревянного многогранника с разноцветными гранями. Скрытая его часть прячется где-то в памяти, а видимая часть все время меняется. Его элементы один за другим появляются в сознании, сменяя друг друга. Однако полностью психическая конструкция не помещается в поле сознания из-за своих «размеров» (если можно говорить о размерах психической конструкции).

Например, возникающая в моем сознании модель-репрезентация моей собаки репрезентирует мне непрерывно движущийся объект, который то бежит, то играет с мячом, то лежит, то ест и т. д. Даже модель-репрезентация неподвижного объекта – моего дома – тоже изменяется. Он поворачивается ко мне разными сторонами: то входом, то верандой, видится то рядом, то как бы издалека, то снаружи, то изнутри. Как будто его снимают разные камеры, причем изображение все время перескакивает с одной его стороны на другую без всякой системы и независимо от моей воли. Хотя я все же могу при желании остановиться на какой-то его части, как бы выделить субобъект в этом большом объекте и мысленно рассмотреть его внимательнее.

Таким образом, можно заключить, что модель-репрезентация знакомого предмета представлена совокупностью образов воспоминания и представления этого и даже, возможно, сходных с ним предметов, с которыми человек уже сталкивался в прошлом, в динамике их возможных изменений. А в формировании вновь возникающего образа восприятия предмета непосредственно участвуют не только перцептивные впечатления, но и модель-репрезентация воспринимаемого предмета, если она уже сформировалась к моменту этого восприятия.

Появление в сознании ребенка моделей-репрезентаций упорядочивает для него калейдоскопически меняющиеся сенсорные репрезентации окружающего мира. Формируя в окружающей ребенка реальности конкретные предметы, их модели-репрезентации делают для ребенка мир относительно стабильным и узнаваемым, доступным познанию. В его сознании упорядочивается процесс постоянного движения неопределенных чувственных форм. Без этого сознание утонуло бы в нескончаемой череде меняющихся сенсорных репрезентаций даже одного объекта реальности. Благодаря единству апперцепции сознание строит из бесконечных рядов мгновенных чувственных образов относительно завершенные чувственные же репрезентации вычленяемых и конституируемых сущностей – предметов. Тем самым оно формирует вокруг себя относительно инвариантный для самого сознания предметный физический мир. Хотя мир внешний, «мир в себе самом» не содержит инвариантов и постоянно меняется.

Сознание формирует моно- и полимодальные модели-репрезентации, которые репрезентируют и конкретные объекты (например, ваш дом, вашу собаку, вашего друга Петю и т. д.), и множества сходных объектов, обозначаемых универсалиями (например, дом, дерево, лодка вообще). Визуальная модель-репрезентация конкретного объекта представляет собой множество зрительных образов воспоминания и представления именно этого объекта. Ее можно условно назвать также собирательным образом воспоминания и представления данного объекта. Собирательная модель-репрезентация сходных объектов одного вида включает в себя множество образов воспоминания и представления конкретных объектов данного вида. Например, всех стульев, или всех треугольников, или всех врачей, которые встречались человеку на протяжении его жизни.

У каждого человека, сидящего за общим столом, есть своя уникальная перцептивная репрезентация данного стола, а также уникальная модель-репрезентация стола вообще. Общность доступного всем предмета «стол», да и сам этот «объективный» предмет существуют лишь благодаря общему воспринимаемому элементу «реальности в себе», сходству его сенсорных моделей, возникающих у разных людей, и наличию общего для всех людей понятия стол.

Вспомним известный вопрос, поставленный кажется Б. Расселом: остается ли от воспринимаемого нами стола что-нибудь еще, что не является чувственными данными, когда мы выходим из комнаты? Формулируя вопрос иначе, можно спросить: действительно ли стол лишь продукт человеческого сознания, исчезающий, если человек перестает его воспринимать? В форме образа восприятия привычного нам стола, в форме субъективной модели-репрезентации этого предмета, а также в виде вербальной символической репрезентации, или понятия стол, он действительно только продукт человеческого сознания. И как только мы прекращаем воспринимать стол, он превращается из стола в элемент «реальности в себе», в нечто иное, нечто, которое бессмысленно даже обсуждать в силу его непонятности и недоступности нам.

Модель-репрезентация объекта – это не просто чувственная репрезентация предмета и его изменений во времени. Это еще и репрезентация отношений данного предмета к другим предметам.