Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
И нарёк человек имена всем скотам
Бог сделал и это, и это, всё это большое пространство, чтоб мы тут все сгорали от любви. А дьявол сделал, чтоб мы сидели по углам от ужаса. Дьявол сделал время. Оно на исходе. Но вы успеете. Это сказка на семь минут, и вам покажется, что она грустная, но я смеюсь, танцую и пою. Правда.
За городом было пусто, а дальше был сад: цвёл, сох, гнил, замерзал и снова цвёл. В саду был дом, пустой, с пустыми комнатами. Приехали хозяин и хозяйка, достали из приятных коробок любимые вещи, расставили по местам.
Лису сажали на пол, чтоб дверь не хлопала. Стоппер дверной приставной «Плутовка» – кожа, песок – одна штука. В доме каждый был при деле. Голова собаки – работала ручкой обувного рожка. Филин – кружкой. Он посматривал на Полкурицы и ныл напоказ.
– Обидно: хищник, а из тебя пиво.
– Ты ку-ку, мы разных видов, – говорила Полкурицы. Она работала крышкой кастрюли и была чугунная, а он стеклянный.
Глаза у хозяйки были как тёплые пуговицы, грудь из упругого плюша. Хозяин был – ну, просто человек. На ужин он долго тыкал ножом продукты, садился во Льва, зажигал Пингвина и пил из Филина, а хозяйка – воду из безымянного бокала.
– Кормят себя, кормят. Поят, поят. Нет бы меня.
Так говорил Кот. Он часто притворялся вещью, но был из мяса и мясо ел, Кот был опасен, он мог разрушить что угодно. Хозяева любили Кота, потому что вообще всё любили. Постоянно друг друга гладили и вещи тоже. Филина мыли особым составом для блеска. Даже Сом, туалетный ёршик, не был обижен.
Не трогали только Лису, зачем ласкать и чистить стоппер. Она торчала между кухней и залом, пылилась, ругалась.
– За ничто нас держат. Работаем, где посадили. А сами живут по-настоящему. Ходят!
– И ты ходи, – говорили Тапки с мышиными ушами.
– Я не такая. Я в плену своих убогих функций. Боюсь, так будет всегда.
– Бойся лучше Кота, – говорили Тапки.
Хозяин садился в машину и ездил в город, видимо, работать. В машине пластмассовый родич Кота лупил воздух лапой на удачу, но ни с кем не общался, потому что его укачивало.
Без хозяина хозяйка всё мыла и мыла Филина, переставляла Тапки и рассматривала снимки: цветные – из путешествий, чёрно-белые – изнутри её головы.
Накинув Павлина, она выходила в сад, где в эту пору было всё совсем живое. Среди сирени стоял Олень.
– Не понимаю. У меня вопрос. Зачем я тут?
– Похоже, ты садовая скульптура, – говорила Лиса.
– Это не ответ.
У вещей всё связано, так что Лиса и Олень легко разговаривали сквозь стену. Говорят, одна разлучённая пара Синичек-варежек флиртовала целую зиму, пока левая не истлела под дождём, а из правой не сделали милый мешочек для всякой ненужной дряни. А людям трудно быть вместе, даже когда они вплотную.
Хозяин приезжал, готовил, гладил хозяйку, та вздрагивала, а в общем всё полулежала в кресле, переводя взгляд с вещи на вещь.
Все рты у вещей нарисованы, уши тоже. Друг друга они понимают, а людей не слышат. Но Кот был ни нашим ни вашим, кое-что знал про речь и хвастался.
– А что такое, если рты кружком?
– Это «О».
– Зачем оно?
– Для боли, бога и бом-бом.
– А если рты распахнуты?
– Это «А». Для барабана, рака, мака.
– А если они целуют воздух?
– Это «У». Для сумерек и если кто-то умер.
– Что значит умер?
– Дам по тебе хвостом, расколешься и будешь так. Это умер.
В лёгкие вечера хозяева акали, окали, ужинали, потом хозяин плакал, но это видел только Сом.
В трудные вечера хозяин метался и наливал что попало куда попало.
– Так я скоро останусь без работы, – говорила Полкурицы.
– Зато у меня карьерный рост, – говорил Филин.
– Да ты как был ку-ку, так и остался.
– Эй, народ, – говорил Олень. – У меня вопрос.
Однажды хозяйка у-
у-
у-
пала обратно в кресло, закрыла глаза и разжала губы, и хозяин к ней как-то совсем неуклюже кинулся (хотите понять, как это увидели вещи, просто поставьте кино без звука). Другие люди приехали довольно скоро и довольно осторожно забрали хозяйку, а он ушёл следом.
Кот покричал для порядка и сел в центр.
– Куда её?
– В больницу, куда.
– Что это?
– Там белое. Там отнимают кусок тебя. Я там был.
Вещи молчали.
– Ну всё, – сказал Кот. – Теперь я главный.
И он противно завыл, но это была песня.
тебя пингвин я буду катать.
тебя лиса терзать
мните кота мните кота
глядите ему в глаза
а если меня недостаточно мять
тогда настанет грусть
тебя олень я буду хрясь
тебя полкурицы кусь
Никого долго не было. Кот насорил, унизил Тапки, разбил обычных кружек, но Филина не тронул, исхудал и не двигался, как вещь.
В саду всё пело.
Хозяин вошёл в дом как-то боком, будто у него отняли не часть, а всего его целиком.
Пнул, но случайно, Лису. Дверь двинулась. Взял водки, налил в Филина, выпил, посидел, заснул сидя.
Всё наладилось и покрылось пылью. Хозяин никуда не ездил. Кот одичал и научился добывать еду в саду, каких-то что ли насекомых.
– Эй, Кот, – говорил Олень. – Есть одна тема.
– Мяу, – говорил Кот. – Мяу.
Однажды хозяин встал, прошёлся по комнатам, закрыл, что закрывалось, взял Кота, засунул в сумку с дыркой, в другую сумку накидал вещей, но безымянных. Смёл сумкой Филина с края стола, оглянулся на звук, чертыхнулся, вышел в сад, постоял там и ушёл, уехал в город, видимо, работать.
От Филина осталось меньше половины, часть крыла, немного глаза.
– Как ты? – спросила Лиса.
– Помнишь, Лиса, они говорили о боли? Кажется, это боль.
Бог сделал и это, и это, всё это большое пространство, чтоб мы тут все сгорали от любви. А дьявол сделал, чтоб мы сидели по углам от ужаса. Дьявол сделал время. Оно на исходе, сказка кончается. Я собрал её из чего попало: чихнул от сирени – и вот сирень. Из мяса на завтрак, из найденной рукавицы, из тревоги, и если вам тоже тревожно, то вот вам сказка. А ещё нам с женой подарили лису, просто песок подарили в лисьей форме, это стоппер дверной приставной, отлично бы смотрелся в летнем доме, в любом доме, но зачем нам лиса, если дома нет.
