Школа перед эпохой перемен. Образование и образы будущего

Перемены, которых нет

Мир детства менялся быстрее школы. На фоне тех изменений, что произошли с образом жизни даже благополучных детей в крупных городах России, неизменность школьных порядков в «обычных» школах (да и большинстве гимназий) вряд ли можно расценивать как такой уж отрадный факт.

Ведь то, что раньше было для детей само собой разумеющимся, стало малодоступным, что казалось редкостью – теперь норма.

Эрудированность, быстрота интеллектуальной реакции, рефлексивность – по всем этим параметрам современные дети развиваются словно в два раза быстрее.

Зато им столь же присущи разбросанное внимание, неумение сосредотачиваться, «тактильный голод», «двигательный голод»; гиперактивность и лёгкие формы аутизма стали массовым явлением.

В нынешнем, всё более закрытом, зазаборенном, запуганном российском обществе типичную детскую жизнь благополучной семьи характеризует «домашний арест» с телевизором и компьютером, мегамаркеты как пространства семейного досуга и выезды куда-либо исключительно с родителями.

Дружеское окружение сверстников и совместные с ними приключения, освоение свободы перемещений сначала в пределах двора, а вскоре и города, множество ситуаций без участия взрослых, в которых надо было принимать неоднозначные решения, проявлять волю и характер – всё это исчезло из обычного хода жизни.

«Стерильная» обстановка, хаос многообразной информации, «клиповое» восприятие, замкнутость в социальной нише своей семьи, отсутствие трудового опыта, многочасовая неподвижность, мизерные возможности личных инициатив и ответственности за них – именно этому должны бы сегодня находить ребята противоядия в пространстве школы.

Но увы, школа встречает их всё тем же: стерильностью, пассивностью, борьбой за эрудированность, мельканием мелких заданий, социальной сепарацией.

Что из того, что сегодняшних ребят жадно влекут умения что-то делать, а не просто выучивать и пересказывать? – школа продолжает учить их опросами и домашними заданиями.

Школе надо бы изо всех сил работать на дружбу, на умение сотрудничать, на активный двигательный режим, на воспитание инициативы и ответственности за неё – но ей привычней разобщать и выстраивать рейтинги индивидуальных достижений, вручать всю инициативу учителю, заставлять сидеть молча и неподвижно в затылок друг к другу.

Школа «столоначальников»? Впрочем, недоумение можно сменить и пониманием: пусть школа неадекватна детям, но зато она снова адекватна «социуму». Это раньше массовыми профессиями для образованных людей были инженерные, а теперь-то больше чиновничьи.

Разве не стала модернизированная советская школа оптимальным училищем юного бюрократа? – рациональная обработка абсурдных задач, классификация случайных сведений, умение проскользнуть в верхние строчки формализованного рейтинга, искусство в нужный момент промолчать, привычка аккуратно фиксировать все свои достижения и во время подносить портфолио… Школьник упорно тренируется аккуратно заполнять бланки ЕГЭ, потом поступает в некий «гуманитарный» вуз, который учит его невесть чему, но даёт опыт «социальной мобильности», и, наконец, прыгает в своё чиновничье кресло.

Усидчивость и прилежание, привычка к абсурду, ирония к любому реальному делу – разве это не самые проверенные профессиональные черты для чиновника?

Но всё-таки, даже при вере в бесконечное нефтедолларовое изобилие – так ли уж ли долго продержится страна, в которой останутся только чиновники, охранники и бомжи? И действительно ли карьера чиновника – единственная, которая воодушевляет детей и родителей?

Экзамен – итог образования? Мы беседуем с ректором одного из ведущих технических институтов страны: «Да не нужны нам от школы «твёрдые знания». Нам не так важно, чтобы студенты были хорошо подготовлены. (Всё равно мы им скажем: «Забудьте то, что вам объясняли в школе»). Но нам нужны студенты, желающие учиться и готовые напрягаться ради этого – а вот их-то теперь явно меньшинство».

Полбеды, если б таких студентов вузы могли массово исключать, оставаясь с меньшинством. Но одно из новшеств всё той же модернизации – зависимость финансирования вуза от числа учащихся; вузам стало крайне невыгодно исключать студентов независимо от того, учатся они или нет. Так фиктивная проблема «твёрдых знаний» в школе оборачивается по-настоящему драматичным для общества недостатком знаний у множества как бы дипломированных специалистов.

Они ведь «твёрдые знания» уже на ЕГЭ отдемонстрировали…

Увы, в глазах школы, в глазах большинства семей (и, невольно, самих школьников) поступление в вуз выглядит не переходом к настоящей учебной работе, а благополучным итогом учебной карьеры.

Впрочем, надо признать, что огромная часть вузов и занята тем, что по сути восполняет недостатки общего среднего образования. Сначала ребята поступают куда-то (ибо «как же без этого?»), сколько-то лет там тусуются, а вскоре после диплома те, кто заинтересован в образовании, идут уже осознанно получать второе – т. е. настоящее – высшее.

При этом в вузах отучилось едва ли не большинство нынешних продавцов и барменов. К окончанию вуза они попали лишь на ту ступень самостоятельности, на которую заведомо могли бы выходить из школы, будь она немного поприличней.

Это общая беда: в садике готовят в школу, а в начальных классах компенсируют проблемы, накопленные во время той «подготовки»; школа яростно готовит в вуз – а институтские годы посвящаются решению задач общеобразовательных, личностному самоопределению и развитию способностей к общению и пониманию…

Бедственное положение прочно закрепляется ещё одной новацией – «подушевым» финансированием вузов. Вновь всё встало с ног на голову: школу со всех сторон стимулируют избавляться от «неудобных» учеников – а вузы боятся отчислять студентов, дабы не оставить без зарплаты преподавателей.

В общем образовании, где «учебное содержание» всё-таки призвано быть прежде всего поводом, материалом, средством личностного и общественного развития молодого человека – там его намерены контролировать всей мощью административного аппарата.

А в тех стенах, из которых должны выходить не просто подающие надежду юноши, а взрослые люди, умеющие делать те или иные сложные и ответственные вещи (от которых часто будет напрямую зависеть жизнь других людей) – там воцаряется тотальная снисходительность и готовность переводить с курса на курс всех, кто вовсе не умеет и не желает учиться.

Псевдовысшее вместо профессионального. Массовое псевдовысшее образование создаёт иллюзию того, что учить в школах стали намного хуже («Ведь это ужас, что такое! Они не знают самых очевидных вещей!»). Однако с кем сравнивать…

Школы лучше учить не стали, а процент школьников, идущих в вузы, почти утроился. Каким же образом средний уровень абитуриентов мог не упасть? Просто в каких-то вузах учатся те, кто раньше пошёл бы в ПТУ. Знали ли тогда пэтэушники «очевидные вещи»? Сильно сомневаюсь.

Увы, настоящая-то катастрофа, о которой почти и не слышно дискуссий – скрыта в последствиях многолетней дискредитации профессионального образования.

За угробленное на «модернизацию» десятилетие страна упустила шанс создать по-настоящему качественную сферу образования на основе реформируемых техникумов.

Вместо остро востребованных жизнью учебных учреждений, объединяющих достоинства среднего, начального высшего и качественного профессионального образования страна получила дутое счастье единого экзамена.

Случайно ли это упущение? Боюсь, что нет. Техникумы, увы, никак невозможно реформировать под знамёнами унификации, «егэизации» и восстановления вертикали. Уникальный характер развития каждого учебного заведения, безразличие к формальным знаниям и внимание к личным способностям и интересам ребят, настраивание горизонтальных партнёрских связей – только такими «антимодернизаторскими» средствами можно создавать новый мир профессионального образования в стране.