Quia absurdum

ДВЕ ИСТОРИИ ГЕЛЛЫ

Гелла и танцующие гопники

Гелла захлопнула за собой дверь с такой силой, что побелка с потолка, словно перхоть старого Бога, осыпалась ей на плечи. Нет, ну вы только представьте! Мать… в постели… с… сантехником! И ладно бы сантехник оказался хотя бы подобием Брэда Питта в рабочем комбинезоне, но это был дядя Боря из соседнего подъезда, у которого, казалось, вместо бороды росли только скрученные волосы из канализации.

– Мир несправедлив! – прокричала Гелла в осенний ветер, который тут же скрутил её слова в невнятный вой и зашвырнул на ближайшую помойку. И куда ей теперь? Куда глядят ее, несомненно, прекрасные, но абсолютно дезориентированные глаза? Правильно! На дискотеку 'Удар Серпом!' Там, в полумраке, под пульсирующие ритмы драм-н-бэйса и запах дешёвого пива, она утопит свою душевную боль.

Дискотека представляла собой нечто средне между сельским клубом и филиалом ада на земле. Гопники в трениках и с сёмками во рту предлагали Гелле 'потанцевать на гвоздике' (что на их сленге означало перетрах в туалете (или ином романтическом месте)). Гелла, отчаянно нуждаясь в забытье, от гвоздик не отказывалась, а еще хлестала коктейль 'Слеза Комсомолки' (водка, пиво, томатный сок и немного денатурата для пикантности). Когда Гелла, шатаясь, пыталась повторить сложный па танцора-эпилептика, её сбил с ног… гинеколог. Да-да, тот самый Натан Аронович, молодой перспективный врач с какой-то маниакальной страстью к бабочкам на галстуке. Он пришел на дискотеку, чтобы… ну, об этом история умалчивает. Возможно, ему было интересно, как выглядит пациентская база в неформальной обстановке.

– Простите, пожалуйста! – воскликнул Натан Аронович, поднимая Геллу с пола. – Вы не ушибли… матку?'

Гелла ошалела. Матка? Да ёб твою матку! Она тут о маме, о дяде Боре, о гвоздиках танцующих, а он о матке! Но именно этот нелепый вопрос пробил брешь в ее циничной броне.

Вместе с Натаном Ароновичем на дискотеку пришла его сестра, Сивилла. Сивилла была… странной. Она носила платья из старых газет, разговаривала с комнатными растениями и утверждала, что видит ауры людей. И, конечно же, она была вегетарианкой.

Сивилла посмотрела на Геллу своими огромными впалыми глазами и сказала:

– У тебя аура цвета прокисшего борща и одинокой резиновой уточки. Тебе нужно срочно перестать пить коктейль 'Слеза Комсомолки' и начать есть морковку!

Гелла, привыкшая к более приземленным советам, неожиданно прислушалась.

Натан Аронович и Сивилла буквально вытащили Геллу из осиного гнезда гопнического беспредела. Они повезли её в свою квартиру, которая больше походила на ботанический сад, чем на жилое помещение. Сивилла напоила её морковным фрешем и заставила медитировать под звуки тибетских поющих лам. Натан Аронович, в свою очередь, читал ей лекции о важности женского здоровья и строении матки (да, снова матка, куда же без неё!).

Гелла, конечно, поселилась у них, но сопротивлялась, как могла. И чем больше она кобенилась, тем больше абсурда вторгалось в ее жизнь – в геометрической пропорции. Например, однажды она обнаружила в ванной живого осьминога, которого Сивилла назвала Кузьмой и утверждала, что он помогает ей предсказывать погоду. А оногды Натан Аронович пытался привить Гелле любовь к бабочкам, приклеивая их изображения на ее лицо во время сна. Постепенно, сквозь слои абсурда и моркови, Гелла начала меняться. Она поняла, что мир не только несправедлив, но и безумно смешон. Что боль можно заглушить не только сексом и алкоголем, но и медитацией с осьминогом и лекциями о матке.

Одним морозным летним днём Гелла вернулась домой. Мать и дядя Боря почему-то не удивились её камбэку. Дядя Боря оказался ещё и психологом-самоучкой, прописав Гелле три сеанса уринотерапии (от которой Гелла отказалась).

Гелла больше не была прежней. Она смотрела на мать и дядю Борю с тяжёлой иронией и понимала, что абсурд есть везде, и в этом заключается его прелесть. Она открыла маленький магазин с морковным фрешем и тибетскими поющими чашами, а по вечерам ходила на дискотеку 'Удар Серпом!', но теперь танцевала только дискотечные версии асан йоги и предлагала гопникам морковку вместо гвоздик.

И, кто знает, может быть, однажды, она даже найдёт свою любовь. Может быть, это будет гинеколог, который любит бабочек, или осьминог-метеоролог, или, может быть, даже гопник, который внезапно осознает никчемность гвоздик и полюбит морковный фреш. Ведь в мире, где мать спит с сантехником, а гинеколог танцует на дискотеке, возможно всё. Или ничего. Это уже, как говорится, вопрос перспективы.

Гелла и Гинеколог Грёз

Гелла выскочила из квартиры пробкой из бутылки перебродившего компота. В глазах плескался не то истерический смех, не то панический ужас, не то сумбурный микс вышеперечисленного. Перед внутренним взором плясала картина маслом (масло, надо заметить, вопиюще просроченное): мама, обычно такая строгая и застегнутая на все пуговицы советских ГОСТов, и дядя Боря, сосед снизу, любитель шансона, перцовки и дешёвых блядей. Гелла едва не выронила единственную ценность – плюшевого Чебурашку, которого таскала с собой ещё с детского сада.

Куда бежать? Мысли Геллы, обычно упорядоченные, как полки в советской библиотеке, сейчас представляли собой хаотичное нагромождение книг, сваленных в кучу после внезапного землетрясения. В голову настойчиво лезло только одно: клуб! Клуб «Космос внутрИ», где о несправедливости этого бренного мира забывали в угаре стробоскопов, дешевого портвейна и объятий с мимолётными партнёрами, чьи имена наутро стирались из памяти, как прошлогодний снег.

Дискотека оправдала надежды. Гелла отплясывала под 'Boney M', поливала себя пивом (разницы между внутренним и внешним миром не было никакой – одинаково кипело), и почти забыла про маму и дядю Борю. Почти. Но чувство гадливости царапало изнутри, словно Чебурашка начал грызть ее печень изнутри.

Потом были хиппи. Компания длинноволосых, босоногих персонажей, делившихся на два лагеря: те, кто играл на гитаре (фальшиво, но от души), и те, кто медитировал (или просто спал, что было не всегда очевидно). Гелла примкнула ко вторым. Медитация, впрочем, свелась к употреблению чая из пакетиков 'Лисма'. Эффект оказался интересный: Гелла внезапно осознала, что Чебурашка – ее кармический брат. И вот, в момент наивысшего духовного просветления, когда Гелла уже почти наладила телепатическую связь с Чебурашкой, её вырвало. Прямо на сандалии молодого человека, склонившегося над ней с обеспокоенным видом.

– Вам плохо? – спросил он, вытирая влажной салфеткой «Клин-эсс». – Может, врача вызвать?

– Мне… мне все плохо! – прошептала Гелла, немного налажав с грамматикой и чувствуя себя хрестоматийным персонажем Достоевского, мучительно вопрошающим о смысле бытия.

– Понимаю. Я Юра. Я гинеколог. Но это не важно. Важно – помочь. У меня сестра – Сивилла. Она психолог. Вместе мы – команда!

Сивилла оказалась женщиной с глазами, полными вселенской скорби и вязаным беретом, натянутым до бровей. Она сразу начала что-то говорить про травму детства, Эдипов комплекс и нереализованные сексуальные фантазии. Гелла, честно пытавшаяся разобраться в этом потоке бессознания, чувствовала, как Чебурашка в её руках начинает нервничать и вибрировать от напряжения.

Юра между тем, осмотрел Геллу, попутно объясняя:

– Понимаете, Гелла, гинекология – это таки не только про женщин. Это таки про всё! Про начало, про конец, про круговорот бытия! Матка – это символ мироздания!

Гелла, с лёгким ужасом осознавая, что Юра смотрит на неё как на ходячий символ мироздания, попыталась встать. Сивилла тут же предложила ей посидеть на специальном психоаналитическом пне, который, по ее словам, был пропитан энергией просветления.

Следующие несколько дней превратились в сюрреалистический балаган. Гелла, между сеансами психоанализа с Сивиллой и лекциями о мироздании от Юры, начала видеть невидимое. Ей казалось, что Чебурашка разговаривает с ней голосом Брежнева, а мама и дядя Боря преследуют ее, приплясывая под 'Мурку'.

В конце концов, Гелла не выдержала. Она схватила Чебурашку, забралась на дерево (психоаналитический пень оказался недостаточно высоким) и закричала:

– Я хочу обратно! Я хочу в свою нормальную, безумную жизнь! Я хочу, чтобы меня больше никто не лечил!

Юра и Сивилла переглянулись.

– Наверное, мы переборщили, – пробормотал Юра, почесывая затылок.

– Возможно, ей просто нужно смириться со своей матерью и соседом, – вздохнула Сивилла. – Или с тем фактом, что Чебурашка – её кармический брат.

Гелла спрыгнула с дерева, шлепнулась в кучу крапивы и, чертыхаясь, побежала домой. Мама и дядя Боря, к счастью – или наоборот – никуда не делись. Мама готовила борщ и напевала арию Каварадосси. Дядя Боря, как всегда, читал газету 'Аргументы и Факты'.

Мир вокруг Геллы не изменился, но изменилась сама Гелла. Она поняла, что лучше жить в своей ебанутой реальности, чем пытаться сбежать в чужую, еще более безумную. И Чебурашка, кажется, перестал говорить голосом Брежнева. Хотя, может быть, ей просто это показалось. В конце концов, жизнь – это абсурд. И с этим нужно просто смириться. Или залить пивом. Или водкой. Или вискарём. Или кальвадосом. Или, на крайний случай, найти нормального психолога. И гинеколога. Но лучше – в одном лице. Просто чтобы было проще.