Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 3
Торговая и промышленная политика Петра Великого
Расточаемые, как уже упомянуто, некоторыми исследователями похвалы торговой политике Петра Великого за то, что она не являлась педантическим воспроизведением принципов меркантилизма, еще более теряют в цене, когда мы узнаем, что в последние годы своей жизни царь всецело перешел на путь протекционизма. В известной мере фритредерский Новоторговый устав 1667 г. (ср. выше, с. 18) Петр заменил изданным в 1724 г. таможенным тарифом, согласно которому пошлина возрастала соответственно размерам внутреннего производства. Если последнее составляло четвертую часть ввоза какого-либо продукта, пошлина исчислялась в размере одной четвертой части стоимости соответственного товара. Если производство относилось к импорту как 1: 3, пошлина составляла треть цены. На этом своеобразном принципе был построен новый таможенный тариф. Он применялся сперва только в портах, впоследствии также на польской границе; для Риги и других портов Балтийского моря остались в силе существовавшие там местные тарифы.
Характеризовавшие меркантилизм грубо своекорыстные отношения государств друг к другу в области торговой политики удобно совмещались, однако, со стремлением их к дружественному сближению там, где только на этой почве могла быть достигнута известная коммерческая выгода, а такая сфера была несомненно, ибо если, с одной стороны, весьма ревниво и недоброжелательно относились к ввозу иностранных продуктов, то, с другой стороны, стремились к возможно более широкому вывозу предметов собственного производства. Не чужды были эти стремления и Петру Великому, поскольку он старался проложить путь внешней торговле России путем заключения торговых трактатов с иностранными государствами. Сюда относится уже торговый договор с Польшей 1686 г., открывший подданным обоих государств взаимный доступ на территории их и определивший условия взаимного их товарообмена. В 1689 г. был затем заключен договор с Пруссией и 10 лет спустя – с Данией. В 1713 г. состоялось соглашение с Любеком, предшествовавшее таким же конвенциям с Данцигом и Гамбургом. Далее последовали трактаты с Мекленбургом, Францией, Голландией, Англией. В 1723 г. Ништадтский мир повлек за собой установление более тесных сношений России со Швецией. Царь посылал также, как передают источники, консулов для представительства русских интересов во Францию, Испанию, Португалию и т. д.
Торговые трактаты той эпохи представляли, однако, мало общего с торговыми договорами Нового времени. Они имели целью создать некоторое взаимное согласие в пределах системы корыстной замкнутости, ценность их заключалась не столько в положительных условиях покровительства товарообмену, сколько в обещаниях воздерживаться от враждебного притеснения торгового оборота. В частности, Россия не извлекла из этих соглашений существенной материальной пользы, так как они оказались выгодными более для ввоза, чем для вывоза. К концу царствования Петра вывоз, правда, значительно превышал ввоз (ср. выше, с. 21 прим. 9), но последний вообще развился более или менее только при Петре. Когда сознательный протекционизм пустил корни в России, относительные цифры роста ввоза и вывоза, во всяком случае, изменились. В течение ХVIII в. вывоз делал весьма заметные успехи, ввоз же возрастал гораздо медленнее.
Заветной мечтой Петра было расширить границы государства до открытого моря. В какой мере ему удалось разрешить эту задачу – об этом свидетельствует история. Но для торговли открылась весьма значительная будущность, когда Петр проник к Балтийскому морю; рядом с отдаленным Архангельском Россия стала располагать отныне двумя другими важными портами – Петербургом и Ригой. Основание Петербурга (1703) дало торговле другое направление; исключительные привилегии и благоприятное положение обусловили расцвет новой столицы, в то время как слава Архангельска все меркла. Так хотел царь; но в этом случае хозяйственные интересы шли рука об руку с политическими целями.
Промышленная политика Петра Великого вполне соответствовала его торговой политике – как по своей цели, так и по средствам. Усердно покровительствуемое царем более широкое распространение промышленной деятельности имело важнейшей своей целью удовлетворение материальных потребностей государства, и главнейшим средством к тому служили указы и предписания. В области индустрии не все, конечно, – начиная с учреждения промышленных предприятий, их оборудования и эксплуатации путем получения сырого материала, рабочих сил и т. д. вплоть до сбыта готового фабриката – могло быть предписано свыше, но фактически почва для новых индустриальных предприятий и самый их характер всецело создавались волей царя. А для того, чтобы веления царя получали беспрекословное осуществление, была учреждена Мануфактур-коллегия, которая должна была иметь попечение о соответственной бюрократической регламентации и надзоре. В этом излишестве государственного принуждения и полицейского попечительства приверженность Петра к меркантилистическим утопиям о благоденствии народов под опекой правительства сказалась не менее явственно, чем в его торговом протекционизме. Петр был сыном своего времени. При тех условиях промышленного развития, какие были в России, индустриальная политика царя и не могла бы привести к каким-либо результатам без приспособления к ходячим теориям.
Одной из забот, не оставлявших Петра во все время его царствования, было снабжение армии и флота всем для них необходимым. Политическая мудрость подсказала ему стремление к независимости в этом отношении от иностранных поставщиков – ганзейских городов, Голландии и Англии. Этой цели служило учреждение и поощрение селитряных заводов, изготовлявших порох, заводов оружейных и для литья пушечных ядер, а также фабрик для производства грубых сукон и парусного полотна. Затем и народно-хозяйственные интересы нашли себе признание в устройстве фабрик для производства предметов, до тех пор ввозившихся из-за границы. Но спрос на продукты более широкого жизненного комфорта был ограничен чрезвычайно узким кругом. Данные об импорте за 1726 г. отмечают прежде всего текстильные товары, главным же образом сахар и напитки.
Усвоенная Петром «система покровительства промышленности» проявлялась сперва спорадически, в силу условий момента или домогательств удачливых рыцарей наживы. Лишь впоследствии отдельные предписания были нормированы общим образом. К концу царствования Петр вознамерился помочь и ремеслу учреждением цехов, в связи с сословной организацией городов (указ 15 декабря 1720 г.). Эти цехи никогда не приобрели, впрочем, в России заметного значения; кроме балтийских провинций, где немецкое население успешно развивало свою хозяйственную деятельность, цехи остались искусственно взрощенным тепличным учреждением.
К концу царствования Петра Великого в России насчитывалось свыше 200 фабрик. Так как число таких предприятий в допетровское время было незначительно, то, казалось бы, деятельность царя, направленная на насаждение фабричной промышленности, должна быть признана имевшей значительный успех. Но приведенная цифра не свидетельствует о действительном движении вперед, ибо последнее в действительности было гораздо менее значительным, чем можно было ожидать. Официальное расследование 1730 г. установило, что многие фабрики являлись только ширмой, за которой мануфактуры пользовались предоставленными им привилегиями. Хотя Сенат признал эти мнимые фабрики «недействительными», тем не менее было решено сохранить за ними их права и даже обнадежить их дальнейшими привилегиями на случай, если бы они захотели превратиться в «действительные» фабричные предприятия. Пятьдесят лет спустя после смерти великого царя-преобразователя из существовавших тогда, числом около 300, фабричных предприятий оказались возникшими еще при жизни Петра только 22. Таким образом, то, что было создано волей царя, нередко поспешно и без соображения с внутренними потребностями народа и отсутствием необходимых элементов производства, просуществовало недолго.
Созданное при Петре промышленное развитие представляло собой нечто искусственное, извне заимствованное и механически пересаженное на еще не подготовленную русскую почву. Петра нередко упрекали в том, что он направлял экономическое развитие страны на ложный путь, насаждая и выращивая в тепличной обстановке капиталистическое крупное производство, вместо того чтобы обратить свое внимание на развитие «национальной» формы производства – кустарной индустрии. Туган-Барановский справедливо признает этот упрек незаслуженным. Новая крупная индустрия не могла вырасти на основе семейно-кустарных промыслов сельского крестьянского населения. Она требовала концентрации капитала, которую ей могли дать только государство или разбогатевшие торговцы; она нуждалась в технических силах, которые в пределах государства можно было получить лишь в весьма ограниченном количестве; в отношении рабочего материала, способов производства и сбыта она должна была считаться с совершенно иными отношениями, чем кустарь, который примитивнейшим ручным способом изготовлял простые и дешевые продукты народного потребления. Словом, в России отсутствовали все условия, необходимые для превращения этого мелко-ремесленного производства в фабричную индустрию. Экономическому прогрессу в промышленности путь нужно было пролагать оттуда, где могли быть найдены творческие элементы. Это и произошло благодаря энергичной инициативе, всестороннему содействию и широкому материальному участию царского правительства.
Новые формы производства были, таким образом, заимствованы с Запада в готовом виде и поставлены рядом с национальным, во всех отношениях отсталым, промыслом. То обстоятельство, что выросшая на чужой почве крупная индустрия оказалась неспособной примениться к своеобразным условиям новой среды было виной тех, кто ее насадил, но неспособность эта осталась ей присущей как постоянный момент ее слабости; домашне-кустарное производство, напротив того, при всех неблагоприятных условиях своего развития, выросло из своих примитивных форм и явило такую жизнеспособность, что смогло с успехом конкурировать с покровительствуемым капитализмом. Как мы увидим ниже, силы русской кустарной промышленности, как и немецкого ремесла, еще выросли в борьбе с надвигающимся крупным производством.
Сделанными указаниями мы, впрочем, забежали вперед эволюции, которую изучаем. Ко времени Петра противоположность фабрики и кустаря еще едва только намечалась. Возникавшие то здесь, то там фабрики имели прежде всего целью создать национальную индустриальную основу для господствовавшего над всеми остальными интересами царского милитаризма, возможно лучше снабжать его всем необходимым, претворять в действительность высоко заносившиеся политические планы деспотического реформатора. От острого взгляда такого царя, как Петр Великий, просвещенного притом постоянным соприкосновением с Западом, не могло, конечно, ускользнуть, что порох и пушки сами по себе еще не составляют силы государства; но в своей хозяйственной политике – как торговой, так и промышленной – Петр до конца жизни оставался сыном своей эпохи, которой идея индивидуальной свободы была чужда. И это основное направление приняло в варварской стране, составлявшей тогда для Европы «Дальний Восток», такие грубые формы, что «народ» представлял собой исключительно только вынужденное к долготерпению и предназначенное для эксплуатации орудие в руках царского деспотизма. Успехи петровской политики частью имели тот самый источник, который в свое время придал такой чрезвычайный блеск меркантилизму, – «злоупотребление властью», по выражению Шмоллера. Мы отнюдь не отрицаем, однако, что необузданная энергия Петра послужила на пользу развития государства, – она пробудила в стране дух предприимчивости, расшевелила внутренние производительные силы, содействовала развитию торговли и оборота.
