Мертвый час киборга

– … Теперь будем ломать мы. С того конца, которым ты “СюСкай” сделала. Высверлим достаточную дырочку. Как там у вас, ботаников, называется… Трепанация! Повесим на ёлку с игрушками. Слабо стать новогодней жвачкой – подарком для бобиков от деда Мороза, то бишь меня?

В течение продолжительного спича Пахана слушатели похохатывали и одобрительно гыкали.

В разгар зэковского веселья дверь, загремев, неожиданно открылась, и голос начальника смены произнес:

– Марию Молеву на выход!

Вошедший махом поднял узницу и поставил на ноги. Накинул на плечи растоптанную шаль. Развернул женщину и подтолкнул к двери. Выходя, она услышала, как вертухай сказал тем, что в камере:

– Оправдали ее. Стопроцентная реабилитация. Не успели ее разукрасить, гады. Хабар мне на стол.

***

Объявление о прибытии сразу двух самолетов произвело настоящий взрыв. Отразившись от блестящей облицовки аэропорта, слова диктора вонзились в нервы людей и зажили самостоятельной жизнью. Людская волна рванула и тут же застопорилась. Туннель, похожий на пасть дракона, уже изрыгал авиапассажиров – конца и краю не видно.

Альбина зачарованно наблюдала, как в толпе возникало бурление и из воронок повсюду выныривали горстки встречающих, которые так пылко обнимали и целовали недавних пленников подземной утробы, что казалось, стремились подтвердить самые невероятные представления о дружбе и любви. В едином порыве люди, в далеком и недавнем прошлом связанные друг с другом, перекрыв огромное расстояние, оторвав себя от диванов, столов и дел, забыв неизбежные недопонимания, сиюминутные недоразумения и, быть может, многолетние распри, соединялись друг с другом. Воистину, полет в небе – это какой-то тест. Прямо-таки инфернальный тест – на истинные чувства.

Аля вспомнила о своем спутнике. Остроносый лысеющий мужчина лет пятидесяти застыл, вытягивая шею навстречу выходящему потоку. Он упорно сохранял неизменной выжидательную улыбку, и до сих пор ни одна эмоция от длящейся уж более часа толкотни не пробралась на его лицо и не испортила подобающего случаю выражения.

– Я все делаю с огромной любовью к тебе, – произнес он, поймав Алин взгляд, и вытер носовым платком пот со лба. – Королева, любовь моя, позвони еще.

Альбина набрала Машин номер.

Звонкий голос пробился к ее ушам сквозь шум толпы.

– Але, але! Чичас буду! Стояла не перед тем конвейером!

– Ты отзванивайся хоть иногда, подруга! Второй час паримся. А то у Георга… того… флебоксия…

Аля намерено говорила с некоторой строгостью. Это для Георга. Ведь для него Маша была чужой, и Аля ощущала вину перед ним за то, что сорвала с высокооплачиваемой работы.

– Че-че?.. – весело переспросили на другом конце связи.

– Ну того… Флеботомия!

– Не слышу! При встрече!..

Аля закрыла телефон и сказала:

– Если устал, присядь, отдохни.

Но он, игнорируя предложение, продолжал выдерживать стойку гончей.

Вот зачем он с ней увязался? – это вопрос. «Моя любимая требует специального обхождения» – настаивал он. И она в конце концов уступила, хотя предпочла бы обойтись без помощи, по своему опыту зная, что к хорошему привыкать быстро, а отвыкать бывает непросто.

Зал поредел, и из зева «дракона» выцеживались лишь редкие группки прибывших.

Машка оказалась самой последней каплей инфернально-тестовой психоделии. Разбила напряжение, как хрустальный бокал на свадьбе. Часы ожидания вмиг сменились фонтаном чувств.

После объятий и поцелуев настал священный для Георга ритуал – фотографирование. Этот процесс всегда волшебно видоизменял его, и на этот раз Аля не удержалась, чтобы не подтрунить над губами, сложенными в острый треугольничек.

– Горящие глаза мачо и неизменная искусственная улыбка на месте, – отметила она.

– Не искусственная, – отбрыкнулся он от наезда. – Не хочу висячих губных уголков.

– А то птичка не вылетит, – поддержала Маша, улыбаясь своему отражению в зеркальце.

Она относилась к тому типу женщин, которые чем-то неуловимым притягивают внимание и узнаются куда чаще, чем узнают сами. Но не так, чтоб услышать радостное: «О-ля-ля! Мне кажется, я вас где-то видел!» Скорее пасмурно-вежливое: – «А мы-то считали, что вы вышли замуж за миллионера и уехали за границу». И всё оттого, что чуть сросшиеся брови придавали ее лицу пикантное выражение решимости – одновременно пугающее и влекущее.

– Маленькая птичка быстро выросла, – ответил Георг на Машину реплику и подал ей губную помаду, выпавшую из расшитого бисером ридикюльчика.

Садясь в машину, Аля приоткрыла переднюю дверцу и сказала, что сядет с подругой сзади.

– Пусть тут полежит, чтоб тебе скучно не было, – добавила она, кладя куртку на пустое сидение.

Георг, не отвечая, завел мотор.

Женщины устроились на заднем сиденье и защебетали о своем – женском.

– О! какой запах! Никак ты изменила белой сирени?

– Уж два с половиной года назад.

– А очки…ты теперь без окуляров?

– Решилась на лазерку.

– Класс!

– А ты по-прежнему модель писаная!

– С чего взяла?.. Ты спишь, проснись!

– Смотри тогда в зеркало!

– Да, зеркало – это единственная вещь, которая говорит правду.

– Ой ли? Лично мне оно всегда лжет. Но я смотрю в него до тех пор, пока себе не понравлюсь.

– И правда – пусть не балует!

– Главное серьезно на него посмотреть.

Рука об руку, почти соприкасаясь друг с другом коленями, они обменивались долгими взглядами и беспрестанно улыбались, готовые всю предстоящую ночь хихикать и трещать без умолку о своих делах, воспоминаниях и впечатлениях…Но Георг врубил громкую музыку, так что разговор, ограничившись парой фраз, затух.

Что ж, у мужчин свое представление о жизненных вехах.

Женщины непроизвольно затихли под децибелами, все реже оборачиваясь друг к другу. Глаза стали смыкаться. Машка не выдержала первая и, прильнув к укрытому мягкой шалью плечу подруги уснула.

Альбине спать хотелось безумно, но отключиться безмятежно, как Маша, она не могла. Как будто зудело что-то в мозгу, а сонные глаза не съезжали с затылка впереди.

Френд вызывал восхищение. Он без проблем преодолевал сонливость и на раз концентрировался. Это Аля заметила ещё раньше. Такому водиле не грех довериться. Тверд. Собран. Трезв. Ненавязчиво отрубил сюси-муси… Это по-мужски. Оправдано. Дорога ожидается не из легких – по горному серпантину среди ночи.

Да он просто милашка!.. Как ни верти, чтоб она делала, если б не он?

И он любит ее…

А она?..

Она присматривается. Все еще. Но честно ли это по отношению к безоглядно отдавшему свое сердце мужчине?!

Задалась вопросом – и наплыли смешанные чувства. Смесь из благодарности, долга и подспудного сомнения в явленной жертвенности. Коктейль, вполне подходящий для впрыска в ее кровь дозы адреналина.

Он-то и не давал расслабиться. Как никак третий раз за сутки… Второй раз – когда в толпе встречающих Георг вытирал пот со лба. А первый – ещё в такси, когда они добирались до Мерса, оставленного на стоянке.

Георг рассказал тогда водителю об убийстве сына. Убийстве самого дорого, что было в жизни… – и с теми же душераздирающими подробностями, которые памятной ночью вызвали у нее, Али, неукротимые рыдания. «… Кровь на шесть метров хлестала…»

Машина резко вильнула, и чтобы не докучать водителю излишними вопросами, Альбина включила навигатор на бесшумном режиме.

Альбина из последних сил концентрировала в себе крохи бодрости, определяя местоположение. Из пограничного сознания вынырнула мысль:

«Че я напрягаюсь-то? – И Аля сама же себе ответила: – Из-за моего эксперимента не должна пострадать Маша – вот чего». «Хм, – тут же съехидничал внутренний редактор. – Итак, отношения с Георгом ты считаешь экспериментом. Будем знать».

Путь изобиловал резкими виражами и кренами. Зеленоватый свет фар вырывал из темноты два-три метра видимости, что тотчас плющили колеса. Стремительно нарастало и ослабевало гудение, ослеплял, мигал и пропадал свет со встречной полосы. Пролетая метеорами, ночные гонщики друг за другом поглощались мраком.

Похолодало. На просьбу Али подать куртку с переднего сиденья Георг не отозвался. Он сосредоточенно всматривался вперед. По каким приметам можно двигаться в этой полутьме, на мизер освещенной фарами, для спутницы было загадкой.

И снова благодарное: «Что б я без него делала?»

Рулить она умела. Но Серёга же не успел научить до конца…ее учителя больше нет.

Суровый голос разума возвратил к действительности: «Да ничего особенного, перекантовались бы в аэропорту на скамейках, а утром – на старт, внимание, марш».

Изнеженный и прагматичный, другой голос искушал: «Куда удобнее то же самое, сидя под крылышком надежного человека».

Несомненно, Георг – ее выигрышный билет!

Притормозив через час у заправочной станции, он вышел и вернулся с бокалом дымящегося кофе. Ей не предложил: посчитал, что спит. Она тайком любовалась сексапильной фигурой в отблесках огней, почему-то зажмурившись при его посадке.

Мотор загудел – и стрелка навигатора перемахнула на север.

Хм…Они ехали в противоположном от дома направлении!

Вот незадачка…Новый букет адреналина готовился к впрыску.

Что это?.. Ночной промах?.. Сброс эмоций? Заметил, что она следит за маршрутом – и ей в пику?

Ни то, ни другое не исключалось. Ошибка в период ночного бодрствования вполне вероятна. И эмоциональный негатив возможен. Слишком долго ждали Машу в аэропорту…Неудачные реплики – туда же. Её или Маши – без разницы. Всё могло отразиться.

Но вот автомобиль развернулся по направлению к дому. Ненужный, по сути, вираж.

Но почему?..

«Потому что Георг – это и есть вираж!» – ответил «внутренний редактор».

Качнуло так, что голова коснулась переднего сиденья, а навигатор выбило из рук.

Аля глянула вперед и не увидела впереди ни клочка асфальта. Легкая пыль в зеленовато-желтом свете медленно опускалась и исчезала… Мерс стоял на краю пропасти.

«Насилие звуком из динамиков могло быть жестом!.. Игнор – тоже!..» – всполошился «редактор».

Аля видит: Георг снимает руки с руля… и медленно, как в замедленной съемке, поворачивается к ней…

Она, обхватив Машины плечи и затаив дыхание, снова не зная зачем, закрывает глаза.

Ревет мотор – Аля сплющивает веки сильней. Но, когда чувствует, что Мерс подал назад, наконец расслабляется.

…Глубокой ночью они попадают на нужную дорогу и оказываются в приморском селении, по крыши упакованном в лес.

Под светом луны Аля выгружает вещи из салона.

– Сумку я поставила у капота, – говорит она.

– А куда поставить Машу? – спрашивает Георг.

Он склоняется над спящей гостьей.

Аля будит подругу, Георга же просит отнести покупки и сбегать в погребок за «Элегией Масне» местного розлива.

– Тогда сюда, – отвечает он и уходит.

– Что он сказал? – спрашивает Маша, протирая глаза.

– Не бери в голову: он иностранец, – отвечает Аля. – Ругается так.

– Культуру не пропьешь.

Они входят в дом и зажигают заправленный бузинными углями камин. Волшебный аромат разливается по устеленной коврами гостиной.

Маша садится напротив пламени и подставляет озябшие ладони.

– На юге хоть отогреюсь от глобального потепления, – говорит она, зябко подергивая плечами.

Аля накидывает ей на плечи пуховый платок со словами:

– Поверь, я тоже хотела бы этого, но… м-м-м… проехали.

Маша внимательно смотрит на подругу.

– Не договариваешь чего-то… У вас, ребята, все окей?

– Да. Наверно я просто не умею работать с реальностью. Хотела тишины и покоя, а нашла вот гудящий в трубе дым. – Она улыбнулась. – Теперь вот Георг на голову свалился.

Обе смотрят на бушующее в топке пламя.

– И… покоя как ни бывало.

– Ясно. Мешают мозги. Все им не так и покой твой до фени.

– Ага. Бо гады бесчувственные.

– Спасибо тебе за свое «бо», бо сохранила.

– Да и ты, судя по фейсу, застряла в юности, как мамонт во льдах.

Одарив друг друга комплиментами, обе повеселели.

– Самое главное, мы с тобой не перестали понимать друг друга. После стольких лет разлуки…и да, вообще, после всего нами, девочками, пережитого…

Дверь с шумом распахнулась. Женщины вздрогнули.

– Георг, нельзя же так резко, – сказала Аля.

– Оставь «резко», – сказал Георг и, треугольно улыбаясь продолжил: – Девочки, я ваша Санта Клаус! нашел для вас за рубль семь!

Он водрузил на стол бутылку «Биле мицне».

– Как можно семьсот пятьдесят белой жидкости с поллитрой красного спутать?! – огорчилась Аля.

– Не придирайся к иностранцу, – сказала Маша. – Будь выше суетного. Я так «за».

– Тогда доставай рюмки.

– «Мицне» пьют стаканами! – провозгласила Маша. Она разлила крепкий напиток по бокалам. – Выпьем же, девочки и мальчики, за дружбу между народами!

Выпили. Сошли с тормозов.

– Девочки! Шансон! Какой хороший русский шансон! – восклицал Георг, включая то Лепса, то Елену Ваенгу. – Я всегда вспоминаю, когда я был хороший диск-жокей!

Пары алкоголя в атмосфере гостиной густели и с ними появились неформальные вопросы.

– А почему Горги ты сказал «рупь семь»? Откуда знаешь? – пытала Маша, чокаясь с Георгом.

Но Горги, не отвечая, глядел на Машу.

– Дело ясное, что дело темное, – шутила та. – Я не права?

– А почему, Георг, – спрашивала Аля, – ты весь путь от аэропорта вихлял, как бэшеный страус?

Георг молча уставился на Алю.

– Вай дас Мерс нихт маршрут… – изгалялась Машка, – вай ю ваг лефт-райт ол зе тайм? Не отпирайся, Штирлиц, ферштеен?

– Штирлиц?.. – «не въезжал» Георг.

Он съёжил свое лицо ладонями и отпустил его.

– Горги ушел в гармошку и там заблудился, – комментировала Маша.

Аля, заряженная градусами, не отступала от своего интереса.

– Я следила. По навигатору…Может, ты не видел… То взад ехали, то вперед… Ты слышишь, Георг?

Френд послушно оттопыривал руками уши в ее направлении.

– Не понимаю, девочки, чего вам нужно, – наконец сказал он трезвым голосом.

Аля вскипела:

– Ах… Как можно не понимать?.. Ты зависаешь, как драный комп. Как долбаная «Альфа» 90-х… Машк, помнишь?

– У меня был «Георгий», – поглощая оливки, пошутила та. – Бета-версия.

– Тестовая?

Георг выпрямился. Расправил грудь и перестал паясничать, словно алкоголь прояснил мозги.

– Вот именно, – сказал он четко.

Женщины замерли и обратились в слух.

– Меня тестировали, и я тоже, – продолжил Георг. – У меня была «Маша». Демо-режим. Маленькая девочка Маша. Ферштеен? И она должна была прилететь сегодня. А прилетела большая и взрослая жена. Такой тест. Такая характеристика.

Аля наморщила лоб. Ах, вот оно что.

Она все поняла.

Источник ночного адреналина выявлен. Во всем виновата она, Аля, своей персоной.

– И в самом деле, – сказала она. – Я говорила, что приедет маленькая Маша. Потому что он, ну ведь правда, Георг? – не хотел «чужую» женщину в доме. А ты, и вправду, маленькая, – с улыбкой обняла она Машу за плечи, – всю жизнь меня меньше… на три сантиметра.

А Георг продолжил все так же твердо:

– Моя машина ездила влево-вправо, потому что я не хотел полиции. Тогда сюда. Я не платил налоги два дня. Меня штрафовали. Тогда сюда.

– И тут я не права! – воскликнула Аля со странным облегчением. – Я помню, как тебя штрафонули. Мне спросонья показалось, что ты нес кофе в машину, а это были, – хи-хи, – документы в рулончике.

– Вот именно, – сказал Георг. – Рулон – ето не моя схема.

– Вот дура я! – продолжала казнить себя Аля, – … или это был… все-таки…

Маша пристально глянула на подругу.

– Что-то ты плохо выглядишь. У вас оказывается была бурная ночь, а я, как всегда, проспала самое интересное. Отдайте же скорее дань мистеру Морфею. Прошу. А я посторожу. Но с закрытыми глазами и ручками под щечкой.

Алю не пришлось уговаривать.

– Ты права, – сказала она. – Спокойной ночи.

Жалких остатков ночи оставалось с гулькин нос, потому подруги проснулись к полудню.

Аля заглянула к Маше в комнату поинтересоваться, «не приснился ли жених невесте».

Она чувствовала себя на взлете.

Они, бывшие однокурсницы одного учебного заведения, но разных факультетов, когда-то давным-давно жили в общежитии в одной комнате. Потом в один миг разъехались кто куда, и ничто не предвещало встречу. А она – о-бана! – произошла. Аля предвкушала задушевные разговоры и интересное времяпровождение и, главное, юмор, по которому соскучилась. Георг – иностранец, что с него возьмешь? С кем посмеяться, как следует – от души?

– Жених? Не… – рассмеялась Маша. – Мой жених после Васи– это эзотерика. Представь себе. В самом прямом смысле, магия и эзотерика. – Она вынула брошюрку из ридикюля. – Буду изучать по заданию моего завлабика, между прочим. Бо физика близка теперь к магии. Такие дела. Но, право, я сейчас в раю и мечтаю только о море.

– Будет тебе море!

– О, как давно я на нем не была! Всю жизнь, всю свою чудовищно длинную жизнь…

– Ага! А обернешься назад – вспомнить нечего, – засмеялась Аля. – Парадокс времени, не так ли, дорогой мой физик?

– Да, – ответила Маша. – Такое чувство, что главного не произошло…

– Оно ждет нас за углом, – заверила Аля.

– Как не верить «алхимику».

– Да уж, – вздохнула Аля. – Алхимик – мое прозвище с детства. Потому и на химфак мотанула. А ты из-за чего физику облагодетельствовала?

– Из-за того ж самого детства.

– С этого момента, поподробней, бо записываю на извилины.

Маша сдула сахарную пудру с несъеденного в дороге пирожного и сказала:

– Подвыпивший отец стрельнул в соседа за то, что тот включил громкую музыку в машине, что стояла под окнами. И тут самому отцу стало плохо. Ему вызвали скорую, но она приехала слишком поздно. Он умер от разрыва сердца, испугавшись, что убил соседа, хотя убить человека из мелкашки с такого расстояния невозможно! Калибр не тот. Он и не убил его: я видела соседа на следующее утро живым и невредимым. Вместе с тем «убийство» имело место быть, так как произошло на моих глазах.

– Прямо не знаю…Я бы после этого стала грабителем, а не физиком. Пришел в банк, нейтрализовал охрану, вскрыл сейфы, взял выручку, а трупов нету. Пистолет-то у него хоть был учтенный?

– Неа. Самоделка.

– Тем более.

– Мать его смазала, в пакет уложила – и на кладбище. В могиле под крестом закопала. Она считала самодельный пистолет главным виновником. «От дружка закадычного погиб», говорила. Ну, а я… она за ним быстро ушла… тюльпаны им каждый год сажаю. Отец их любил… Очень. А в физике я, чтобы выяснить, как такое может быть? – мини-калибром убить человека, но не насовсем.