Красная комната

«Прибытие»

Стюардесса – для советских девушек эта профессия была одной из самых желанных: красивая строгая форма, ослепительная улыбка и постоянное внимание мужской части пассажиров, среди которых находился тридцатисемилетний оперсотрудник «Особого резерва» КГБ СССР Николай Алексеевич Волков. Пятилетнее пребывание под прикрытием в Германии изменило его некоторые повадки, присущие обычному советскому мужчине. Граждане великой державы, в силу своего укоренившегося недоверия к «забугорным» людям, искоса посматривали на него, предполагая откуда же этот иностранный агент возвращается. Одни путали его с поляком, другие с французом, а некоторые всё же попали в точку, приметив у незнакомца немецкий чёрный кожаный плащ. Все эти предположения упирались в потолок неизвестности, за которым была информация, предназначенная не для ума граждан социалистической республики.

К Волкову подошла одна из молоденьких стюардесс, в след которой смотрели мужчины, разинув пасти как хищники. Бежевые колготки в сочетании с коротковатой, по меркам стареющей моды, юбочкой, создавали достаточно притягательный образ, особенно если дама молода и стройна. Также обязательными атрибутами формы были белая блузка и синий жакет, подчеркивающие достоинства девушки.

– Вы что-то хотели, господин… – затянула стюардесса, не знавшая как обращаться к человеку.

– Волков.

– Господин Волков.

– Мне, пожалуйста, сто грамм вермута, и…

Женщина недоумённо посмотрела на пассажира, ожидая окончания просьбы.

– И бутербродик с колбаской, а лучше два. Спасибо.

Сидевшие рядом усмехнулись, думая о том, кем же себя возомнил этот иностранный выскочка, так хорошо говорящий на русском. Стюардесса поправила свой головной убор и ответила по форме:

– Господин Волков, распитие алкогольных напитков на борту самолёта запрещено. Если у вас есть какие-то претензии и вопросы, я могу позвать командира экипажа, он к вам подойдёт.

В голосе девушки слышалась неуверенность. Видимо, этот рейс в её карьере был один из первых. Мужчина поправил воротник кожаного плаща и, очень по-европейски, улыбнулся. Он молча полез во внутренний карман и достал из него красное удостоверение, которое Волков мигом развернул и показал стюардессе. На её лице застыл страх, голос и телодвижения сковались, но, взяв волю в кулак, бедняжка отрывисто сказала:

– Прошу прощения, Николай Алексеевич, ожидайте…

Упругая попка быстро растворилась в салоне авиалайнера. Волков улыбнулся сам себе и уставился в окошко иллюминатора. Женщина, сидящая с ним по соседству, боялась на него посмотреть. Она еле заметно тряслась, вспоминая свои противозаконные делишки за последний месяц.

– Хороша погода на родине, не так ли, гражданочка? – спросил у соседки Волков.

– Да, погода что надо, – замялась женщина.

На вид ей было около сорока пяти лет, лицо не скрывало следы пристрастия к горячительному, а голенища ног судорожно зажимали дорожную сумку. Она ни разу так и не посмотрела в глаза Волкову, приметив у него на груди еле торчащий значок сотрудника КГБ.

– Чего это вы сумочку то наверх не положили? Там хорошие полки.

– А мне так спокойнее, товарищ Вол…

– Волков, а вас как звать?

– Нина Фёдоровна. Так вот. Мне спокойнее, когда своё рядом.

– А откуда вы, Нина Фёдоровна, летите? Тоже из Берлина?

– Да. Была у двоюродной сестры в гостях, гостинцев мне передала.

– Гостинцы в этой сумке, верно? – улыбнулся мужчина.

– Да, там много банок с соленьями, импортными. Вот и держу у ног, чтобы на голову никому не упало. А то так возьмешь ещё грех на душу, – захихикала женщина, вытирающая пот шёлковым платочком.

– Чего это вы вспотели то?

– Душновато, товарищ особист.

– А вы внимательны, – с улыбкой сказал Волков. – Только вот подачу воздуха не отключали, никто не потеет, а у вас уже капли на лбу собираются.

– Да бросьте вы, – смеялась женщина, – болею я. Потливость. Бывает.

Хихикающая дама крепче сжала дорожную сумку. Она попыталась успокоиться и не вызывать никаких подозрений у стража закона.

Волков уронил свою стальную ручку на пол и специально попытался придвинуть её ногой к себе. Он несколько раз задел сумку незнакомки и, после череды извинений, он с улыбкой вернул ручку во внутренний карман плаща. В момент не самых слабых касаний ногой никакого лязга стеклянных банок не послышалось, что было весьма странно.

– Соленья, значит, – продолжил особист. – Помидорчики, огурчики, да?

– Обижаете, товарищ, этого добра у меня и на даче много. Я вот везу персики, арбузы, в общем всё то, что у нас редкость нынче.

– А давайте я подержу? Вы уже устали изрядно, потеете.

Как только Волков приподнял сумку за ручки, женщина нечаянно ударила ладонью по его руке и сразу же извинилась.

– Чего это вы, в самом деле? Я, как и прилично любому мужчине, хотел облегчить вашу ношу, а вы сразу избиваете.

– Ох, что вы, что вы, я сама справлюсь! – хихикая ответила женщина, пот которой уже капал с волос на шею.

– А знаете, ваша двоюродная сестра достаточно жадная. Сумочка то даже не тяжёлая.

Незнакомка замялась, не зная, что сказать. Со стороны это была всего лишь беседа с улыбкой, а на деле в эту минуту охотник догнал рыжую лисицу, которая упёрлась в обрыв.

– Ну так что, сами расскажите, или мне досмотр произвести?

– При свидетелях?

– Конечно при свидетелях. Возьмём двух пассажиров, напишем протокольчик, а там и посмотрим, чего это вы из Берлина везёте.

– Не н-н-надо, я вам лучше так п-п-покажу, хорошо?

– Договорились, но учтите, если вы везёте что-то запрещённое, тем самым подрывая стабильность и нравственность Советского Союза, я буду вынужден действовать самыми грубыми методами, – грозно, без прежней улыбки, сказала Волков.

В этот момент в разговор вмешалась стюардесса, которая подвезла столик на колёсиках. На нем стоял графин с водой, стограммовый стакан с вермутом, несколько бутербродов на белой тарелке и тройка малосольных огурчиков.

– Вот, товарищ Волков, как вы просили, – сказала девушка и учтиво улыбнулась.

– Благодарю вас, очень приятно.

– Я могу идти?

– Да, конечно! Спасибо!

Соседка подумала, что ей очень повезло. Она прикрыла глаза, сделав вид, что спит.

– Так на чём это мы остановились? – сказал особист, выпив залпом вермута и закусив огурцом.

Мужчина, который усмехался над ним, широко разинул рот и уставился на шикарный стол. «Кто же это такой, что перед ним так бегают?» – подумал тот.

– Ах да, сумка, точно!

– Показывайте, показывайте…

Когда женщина достала содержимое, у Волкова чуть не вылетел от смеха бутерброд изо рта. Он сдержался, прожевал колбасу и сказал:

– Значит, Нина Фёдоровна, летите спекулировать? Чего это трусы такие странные? Узковатые. Кто такие носить то будет?

– А это мода у них там такая, товарищ Волков. Говорят, мужчины безума. Может быть и у нас полюбят.

Женщина положила огромную стопку нижнего белья обратно, начала застёгивать молнию, но её остановил внимательный оперсотрудник.

– А вон там, в углу? Что там было? Сами всё покажите, или мне смотреть?

Спекулянтка нехотя достала связки упаковок с чулками разных цветов: бежевых, чёрных и белых. Волков усмехнулся, доел последний бутерброд и сказал:

– У вас, я погляжу, весь набор! Что будем делать то? Везёте бельё для перепродажи, нехорошо… Считаете, что советский социализм не даёт трудолюбивому гражданину носить хорошее отечественное бельё?

– Так вы ж сами…

– Что я? Спекулянт?

– Плащ то у вас не наш. Немецкий. Социализм не дал хорошего плаща?

– Ещё и спорите. К вашему сведению, в Германии я находился долго, и ходить в старой одежде мне было не к статусу. Кстати, по прибытию в аэропорт, вы будете переданы в руки милиции, пусть они с вами разбираются. Я уже устал от вашего скользкого характера. Могли бы поблагодарить. Для оперсотрудника КГБ я с вами слишком учтив.

– Спасибо вам, – грустно ответила женщина, поняв, что дело запахло жареным.

Диспетчер объявил о прибытии в Москву и постепенном снижении. В окошках красовалась столица с птичьего полёта. Везде мелькали вечерние огни, коих было немалое количество. Вдалеке виднелся Кремль, местами торчали красивые и монументальные сталинские высотки, и всю эту красоту разбавляли панельные хрущёвки – гордость советского домостроения.

Волков, вынужденный пригнуться из-за своего высокого роста, подошёл к выходу, осмотрел аэропорт и сказал:

– Эх, года идут, а ничего не меняется.

– И правда, – поддержала стюардесса.

Пока наряд милиции догонял проворливую спекулянтку, которая бросилась в сторону взлётной полосы, оперсотрудник с коричневым чемоданом в руке направился к пропускному пункту в Домодедово. Пройдя осмотр багажа, он вышел к парковке, где любили толпиться таксисты, перебивая друг у друга цену на копейки.

– Давай ко мне, довезу, глазом моргнуть не успеешь! – сказал один из таксистов с сигаретой в зубах.

– До Кузнецкого моста к зданию КГБ за сколько довезёшь?

– Три рубля и по рукам!

– Поехали, только багажник открой, чемодан брошу.

Старенькая Волга первого выпуска грузно тронулась с места и растворилась в общем потоке машин. Таксист постоянно смотрел в зеркало заднего вида, рассматривая своего необычного пассажира.

– Что вы так на меня смотрите, товарищ таксист? – спросил Волков.

– Да не знаю, тянет меня к интересным личностям! – ответил водитель, перестраиваясь на левую полосу.

– Так, а что же во мне интересного? Обычный русский мужик, приехавший из-за границы.

– Так сразу и не скажешь, кожаный плащ… импортный. Чемодан – импортный… Борода как у иностранца. Они там за собой не ухаживают, погрязли в растлении и жажде денег. А у нас идеалы другие, социалистические, мы то не дадим просочиться этой скверне.

– Ну уж очень вы категоричны, товарищ таксист, не так уж всё там плохо, но это не важно. Везде хорошо, а у нас – намного лучше!

– И правда! Слава советскому народу! Меня Миха зовут, а вас как?

– Колька, – улыбнулся Волков.

– А по батюшке?

– Алексеич.

– Ну так вот, Николай Алексеевич, подвозил я вчера, значится, двух дам из Праги. Скажу я вам, разврат, да и только…

Миха, он же Михаил, продолжил рассказывать о двух подвыпивших дамах, склоняющих его, женатого и добросовестного советского гражданина, ко всякой похабщине, от которой он, конечно же, безоговорочно отказался. На последнем слове он дополнительно сделал ударение, а затем снова повторил, что отказался. Глаза его задёргались, и он плюнул через окошко в двери. Далее он еле заметно нервничал, посматривая то на дорогу, то на пассажира, то на свое обручальное кольцо, которое лежало возле коробки передач под пачкой сигарет и игральных карт.

– Приехали! – гордо сказал таксист.

– Уже? Славно, славно. Я даже успел вздремнуть. Вот, держите, – сказал Волков и дал таксисту пятирублёвую банкноту.

– Тут такая проблема, сдачи у меня нет…

– А не беда, оставьте себе. До свидания.

Пока пассажир вытаскивал чемодан, Мишка-таксист быстро бросил деньги в бардачок, где скопилось множество рублёвых монет.

– Ох эти особисты, пугают нас, но наш народ не глупый, всегда выживет!

Он помахал рукой Волкову и быстро уехал. Оперсотрудник КГБ осмотрел родное здание «Госбезопасности», как его любили называть служивые, достал подсигар и запалил немецкую сигару, дым которой обволакивал густую бороду и усы.

– Года идут, а ничего не меняется… – сказал Волков, потушил подошвой недокуренную сигарету, и пошёл ко входу в здание.