Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
История вторая. Как Уильям Клодд назначил себя директором-распорядителем
Миссис Постуисл восседала в виндзорском кресле посреди Роллс-Корта. В пору своей юности миссис Постуисл причислялась восторженными завсегдатаями старого ресторанчика «Митра» на Чансери-Лейн к тому типу худосочных особ, который тогда начал популяризировать один английский художник, позднее ставший знаменитым; однако с годами миссис Постуисл значительно увеличилась в размерах, сохранив при этом безмятежное выражение лица, присущее молодости. Эти два обстоятельства, взятые в совокупности, способствовали весьма существенному приумножению ее дохода. Оказавшись в Роллс-Корте этим летним днем, случайный прохожий покинул бы этот квартал со странным ощущением, что праздно отдыхающая в виндзорском кресле дама ему несомненно знакома, – при условии, что он регулярно читал текущую периодику. Перелистав же едва ли не первую попавшуюся иллюстрированную газету того времени, он обнаружил бы искомый ответ. Увидев фотографию миссис Постуисл в нынешнем облике, любознательный прочел бы под ней подпись: «Пациентка до принятия средства для похудания, рекомендованного профессором Хардтопом». А под фотографией рядом, где была изображена миссис Постуисл двадцать лет назад, еще в бытность ее Арабеллой Хиггинс, можно было бы прочесть несколько измененный текст: «Пациентка после принятия средства и т. п.». Лицо на фотографиях было одним и тем же, однако фигура – и в этом нет никаких сомнений – претерпела очевидные изменения.
Миссис Постуисл выехала со своим креслом на самую середину Роллс-Корта, следуя за перемещением солнца по небу. Небольшая лавочка, меж окон которой красовался щит, гласивший: «Тимоти Постуисл. Торговля бакалейными товарами и гастрономией», осталась в тени позади нее. Старожилы Западного Сент-Данстана еще сохранили память о возникавшем время от времени за прилавком мужчине благородного вида, с густыми, пышными бакенбардами и в неизменном цветистом жилете. Всех клиентов он с величием лорда-камергера, представляющего новичков ко двору, неизменно препровождал к миссис Постуисл, самого себя числя, очевидно, чисто декоративной деталью. Однако последние лет десять никто его в лавке не видел, а миссис Постуисл обладала почти гениальной способностью не слышать или не понимать вопросов, на которые ей не хотелось отвечать. Никто ничего не знал наверняка, все ограничивались домыслами. И жители Западного Сент-Данстана утратили интерес к этой теме.
– Вот если бы я совсем не желала видеть его, – говорила себе миссис Постуисл, орудуя спицами и одним глазом поглядывая на лавку, – то со стола бы убрать не успела, как он заявился бы, уж это точно! Странно все в мире устроено!
Миссис Постуисл с нетерпением поджидала прихода некого джентльмена, появление которого обычно не вызывало энтузиазма ни у кого из домохозяек Роллс-Корта. То был некий Уильям Клодд, сборщик арендной платы, появлявшийся в Западном Сент-Данстане по вторникам.
– Ну наконец-то! – произнесла миссис Постуисл, не рассчитывая, впрочем, что только что возникший в противоположном конце двора мистер Клодд сможет ее услышать. – А то уж я переживала, не кувырнулись ли вы в вечной своей спешке, не зашиблись ли.
Завидев миссис Постуисл, мистер Клодд решил поменять порядок обхода и начать с дома номер семь.
Мистер Клодд был небольшого роста, коренастый молодой человек с круглой головой, порывистыми манерами и добрыми, хотя и с хитринкой, глазами.
– Ах! – произнес мистер Клодд восхищенно, упрятывая в карман шесть монет достоинством в полкроны каждая, которые вручила ему леди. – Если бы все были такими, как вы, миссис Постуисл!
– Тогда таким, как вы, не пришлось бы им докучать, – резонно заметила миссис Постуисл.
– По правде сказать, я сделался собирателем арендной платы лишь по иронии судьбы, – заметил мистер Клодд, выписывая квитанцию. – Будь моя воля, я решительно искоренил бы крупную земельную собственность. Это проклятие страны!
– Вот как раз об этом я хотела с вами поговорить, – подхватила дама. – Насчет моего жильца.
– Ах, так он не платит вам? Предоставьте его мне. Уж я его заставлю.
– Нет-нет, – возразила миссис Постуисл. – Если в субботу утром я спохвачусь, что он мне не заплатил без напоминания, то наверняка я ошиблась в днях, это пятница. Если меня не случается дома в половине одиннадцатого, он оставляет мне деньги в конверте на столе.
– Любопытно, были ли у его матери еще дети? – мечтательно произнес мистер Клодд. – Мне бы в этом районе хоть парочку таких плательщиков. Для чего же вы заговорили о нем? Только чтобы я узнал, какой у вас прекрасный жилец?
– Хочу спросить у вас совета, – продолжала миссис Постуисл, – как бы мне от него отделаться. Все это сразу выглядело странно.
– Почему вы хотите отделаться от него? Он что, очень шумный?
– Что вы! От кошки в доме больше шума, чем от него. Из него бы получился первоклассный взломщик!
– Поздно заявляется домой?
– Когда я закрываю ставни, он уже всегда дома.
– Может, доставляет вам много хлопот?
– Я бы не сказала. Чтобы узнать, дома он или нет, приходится подниматься к нему наверх.
– Ладно, расскажите мне все как есть, – в недоумении произнес мистер Клодд. – Если бы я не знал вас, мог бы подумать, что вы сами не знаете, чего хотите!
– Он действует мне на нервы, – сказала миссис Постуисл. – Вы не слишком спешите?
Не было случая, чтобы мистер Клодд не спешил.
– Беседуя с вами, я забываю о спешке, – галантно заверил он.
Миссис Постуисл провела его в маленькую гостиную.
– Воистину комната для гостей! – отметил мистер Клодд. – Веселые тона в сочетании со сдержанностью стиля. Идеально!
– Расскажу вам, что произошло не далее как вчера вечером, – начала миссис Постуисл, усаживаясь напротив гостя за ломберный столик. – С семичасовой почтой моему жильцу пришло письмо. Я видела, как за пару часов до этого он вышел из дому, и хоть проторчала в лавке все это время, но не заметила, чтобы он вернулся назад. Это в его духе. Будто не жилец, а призрак какой-то. Я поднялась к нему и, не постучавшись, вошла в его комнату. Вы не поверите! Почти раздетый, он висел, вцепившись руками и ногами в верхнюю стойку кровати, – кровать такая старинная, о четырех столбах! – головой упершись в потолок. При этом он грыз и жевал орехи. Внезапно, запустив в меня пригоршней скорлупок, он стал корчить дикие рожи и тихо забормотал себе под нос что-то невнятное.
– Я надеюсь, это была просто шутка? Никакого злого умысла? – поинтересовался мистер Клодд.
– Теперь это целую неделю продлится, не меньше, – продолжала миссис Постуисл. – Он будет представлять себя обезьяной. Неделю назад он был черепахой и ползал на животе, привязав к спине чайный поднос. Стоит ему выйти за дверь, он ведет себя, если так можно выразиться, как обыкновенный человек. Но когда остается дома… ах, я подозреваю, что он не в себе.
– Похоже, от вас ничто не укроется, миссис Постуисл, – заметил мистер Клодд с оттенком восхищения. – Скажите, впадает ли он в буйство?
– Уж прямо не знаю, что с ним станется, если он вообразит себя кем-то по-настоящему опасным! – отвечала миссис Постуисл. – Я несколько встревожена его новым перевоплощением в обезьяну. Не скрою от вас, если верить разным картинкам в книжках, обезьяны способны на жуткие вещи. До сих пор, кроме того случая, когда он воображал себя кротом и питался, только прикрывшись ковром, все это были птички, кошки и прочие безобидные твари, и я, в общем-то, ничего не имела против.
– И где только вы такого откопали? – спросил мистер Клодд. – Долго ли пришлось искать или кто-то вам его порекомендовал?
– Как-то вечером месяца два назад его привел ко мне старик Глэдмен, торговец канцелярскими товарами с Чансери-Лейн. Сказал, что это какой-то его дальний родственник, немного слабоумный, но абсолютно безобидный, и что ему хотелось поместить его в такое место, где с ним обходились бы по-человечески. Ну и поскольку уже более месяца у меня никто не селился, а старый дурачок на вид был тих как ягненок, ну и сделка казалась выгодной, я сразу ухватилась за это предложение. И старик Глэдмен, объяснив, что желает уладить все формальности, сунул мне на подпись какую-то бумагу.
– У вас есть копия? – деловито осведомился мистер Клодд.
– Нету. Но я помню, о чем там шла речь. У Глэдмена документ уже был готов. До тех пор, пока мне регулярно выплачиваются деньги, а жилец не доставляет особого беспокойства и относительно здоров, он проживает и столуется у меня за семнадцать шиллингов и шесть пенсов в неделю. В тот момент эти условия не вызвали у меня никаких возражений. Так вот: раз он, как я вам уже сказала, платит регулярно и в смысле беспокойства ничего особенного ему я предъявить не могу – был бы он нормальный человек, а то ведь святой мученик, – стало быть, жить мне с ним под одной крышей до самой моей смерти.
– Дайте ему волю, и, быть может, он на недельку сделается гиеной и примется выть, или же станет вопить, вообразив себя ослом или кем-то еще в этом роде, тогда вы добьетесь желаемого беспокойства, – предложил мистер Клодд. – Вот вам и выход из ситуации.
– Так-то оно так, – задумчиво произнесла миссис Постуисл, – а если ему взбредет в его, с позволения сказать, голову сделаться тигром или быком? Тогда может статься, что, когда это с него спадет, мне уже никакой выход не потребуется.
– Предоставьте это дело мне, – заявил мистер Клодд, поднимаясь и озираясь в поисках шляпы. – Старика Глэдмена я знаю. Я с ним переговорю.
– Если у вас получится, попробуйте заглянуть в тот документ, – выразила пожелание миссис Постуисл, – тогда скажете, что вы думаете на этот счет. Уж так бы не хотелось остаток дней своих провести в собственном доме как в психбольнице.
– Предоставьте все мне, – заверил мистер Клодд и с тем распрощался.
Часов через пять, когда июльская луна окутала серебристой мглой мрачноватые постройки квартала Роллс-Корт, снова по бугристой мостовой эхом разнеслись звуки кованых подошв мистера Клодда. Однако мистеру Клодду было не до луны, не до звезд и тому подобного; его мысли всегда были заняты куда более существенными материями.
– Видали старого мошенника? – спросила высунувшаяся из дверей миссис Постуисл, препроводив затем гостя в дом.
– Прежде всего, – начал мистер Клодд, откладывая в сторону шляпу, – скажите мне: вы в самом деле окончательно решили избавиться от вашего жильца?
Тяжелый, сотрясший потолок удар сверху заставил мистера Клодда вскочить со стула.
– Что это? – воскликнул он.
– Через час после того, как вы ушли, – пояснила миссис Постуисл, – он явился с карнизом для гардин, что продают за шиллинг на Клэр-маркет. Один его конец он положил на каминную полку, другой привязал к спинке кресла, чтобы, обвившись вокруг карниза, проспать в таком виде всю ночь. Да, вы поняли меня совершенно верно. Я хочу избавиться от этого постояльца.
– В таком случае, – сказал, усаживаясь, мистер Клодд, – выход найден.
– Слава Тебе, Господи! – воскликнула миссис Постуисл в религиозном порыве.
– Все оказалось так, как я и предполагал, – продолжал мистер Клодд. – Наш блаженный старичок – между прочим, он приходится Глэдмену шурином, – является обладателем небольшой ежегодной ренты. Точной суммы мне выяснить не удалось, однако я подозреваю, что ее достаточно, чтобы обеспечить его содержание, а также гарантировать старику Глэдмену, который заправляет его делами, весьма ощутимый доход. Отправлять его в лечебницу они не хотят. Сказать, что старичок нищий, нельзя, а если поместить его в частное заведение, то оно, по-видимому, поглотит все его деньги. При этом сами родные отнюдь не намерены ухаживать за ним. Я выложил старому Глэдмену все начистоту, дал понять, что я полностью в курсе дела. Словом, я готов все хлопоты принять на себя, если, конечно, вы настроены решительно, и в таком случае Глэдмен готов расторгнуть с вами контракт.
Миссис Постуисл направилась к буфету, чтобы налить стаканчик вина мистеру Клодду. Очередной громкий стук чего-то с силой грянувшего о пол, причем весьма стремительно, раздался сверху как раз в тот момент, когда миссис Постуисл, держа стакан на уровне глаз, аккуратно наливала в него из бутылки.
– По-моему, это и называется «причинять беспокойство», – заметила миссис Постуисл, устремив взгляд на осколки стакана.
– Потерпите еще всего лишь одну ночь, – успокоил ее мистер Клодд. – Завтра утром я заберу его. А до той поры я бы вам посоветовал, пока вы еще не легли спать, положить ему матрас под его жердочку. Мне бы хотелось получить его завтра в относительной целости.
– Да и звук падения будет не так слышен, – согласилась миссис Постуисл.
– За трезвость! – провозгласил мистер Клодд, выпил и поднялся, чтобы уйти.
– Судя по всему, вы неплохо все обставили в свою пользу, – заметила миссис Постуисл. – Что ж! Кто-то вас за это осудит. А я скажу – Господь вас благослови!
– Мы прекрасно с ним поладим, – заверил ее мистер Клодд. – Я обожаю зверюшек.
На другой день рано поутру четырехколесный экипаж подъехал к воротам Роллс-Корта и увез Клодда с его Блаженным (которого с тех пор так и стали именовать: Клоддов Блаженный), а также все пожитки последнего, включая и гардинный карниз. И снова за стеклом веерообразного окошечка над дверью бакалейной лавки появилось объявление: «Сдается комната одинокому мужчине», каковое по прошествии нескольких дней привлекло внимание одного необычного с виду, длинного и костлявого паренька, изъяснявшегося так странно, что миссис Постуисл некоторое время не могла понять, чего он хочет. Вот почему и по сей день можно встретить почитателей книг «огородной школы», тщетно блуждающих по Западному Сент-Данстану в поисках Роллс-Корта и с огорчением узнающих, что квартала более не существует. Но это уже история про Мальчугана, а мы рассказываем про то, как начинал Уильям Клодд, ныне сэр Уильям Клодд, баронет, член парламента, владелец более двухсот газет, больших и малых журналов: Честный Билли – так мы называли его тогда.
Никто не посмеет сказать, что Клодд не заслужил той выгоды, которую ему, возможно, принесла его неофициальная психиатрическая лечебница. Уильям Клодд был добр, когда сентиментальные наклонности не чинили препятствия его деловой хватке.
– Вреда от него никакого, – заметил мистер Клодд, обсуждая ситуацию с неким мистером Питером Хоупом, журналистом с Гоф-сквер, – разве что он слегка с приветом. Так и нас с вами могло бы постичь то же самое, если бы мы изо дня в день не были заняты ровно никаким делом. Впал в детство, только и всего. Вот я и решил, что самое лучшее – отнестись к этому как к игре и даже принять в ней участие. На прошлой неделе ему вздумалось сделаться львом. Я счел, что идея это несколько странная: он рычал, требовал сырого мяса, а по ночам принимался рыскать по дому. Если б я стал ворчливо увещевать его, это ни к чему бы не привело. Я попросту взял ружье и пристрелил его. Теперь он стал уткой, и я стараюсь его в этом не разуверять: купил ему три фарфоровых яичка, он их часами в ванной высиживает. С ним меньше хлопот, чем с иными нормальными.
Вновь наступило лето. Клодда можно было частенько встретить спешившим под ручку со своим Блаженным – тихим, маленьким старичком, немного похожим на священнослужителя, – по дворам и улицам, которые мистер Клодд обходил с целью сбора арендной платы. Их явная привязанность друг к другу проявлялась прелюбопытнейшим образом: молодой, рыжеволосый Клодд опекал своего сухонького, седенького спутника с отцовской снисходительностью, тогда как тот время от времени взглядывал на Клодда снизу вверх с младенческим выражением преданности и обожания.
– Нам все лучше и лучше, – заверил Клодд Питера Хоупа, повстречавшись с ним на углу Ньюкасл-стрит. – Чем чаще мы бываем на свежем воздухе, чем больше у нас обнаруживается дел и забот, тем лучше. Верно?
Маленький, кроткого вида старичок, повисший на руке Клодда, заулыбался и закивал.
– Между нами говоря, – добавил Клодд, понизив голос, – не так уж мы слабоумны, как иные полагают.
Питер Хоуп продолжил свой путь по Стрэнду.
– Клодд – добрый малый, да, добрый малый, – произнес Питер Хоуп, который за долгие годы жизни в одиночестве приобрел манеру разговаривать вслух. – Однако не думаю, что он из тех, кто тратит время понапрасну. Любопытно.
С наступлением зимы Клоддов Блаженный захворал. Клодд поспешил на Чансери-Лейн.
– Сказать по правде, – признался мистер Глэдмен, – мы и не думали, что он столько протянет.
– Ну да, вы больше думали о его ренте, – сказал Клодд, которого теперешние его поклонники (а их немало, ибо к нынешнему времени он уже, должно быть, миллионер) обожают именовать не иначе, как «прямым и честным англичанином». – Не лучше ли было бы вам увезти его от наших туманов в теплые края, чтоб ему полегчало?
Казалось, мистер Глэдмен готов был обсудить этот вопрос, однако миссис Глэдмен, бодрая, энергичная маленькая женщина, уже определилась.
– Мы получили с него сполна, – сказала она. – Человеку семьдесят три года. К чему рисковать верными деньгами? Будь доволен тем, что имеешь.
Никто не скажет – и никто никогда не сказал, – что Клодд не стремился сделать все, что возможно в этих обстоятельствах. В конце концов, вероятно, ничто уже помочь не могло. С подачи Клодда сухонький старичок превратился в мышонка и тихонечко лежал себе в норке. Если же он пытался вскакивать и заходился кашлем, Клодд принимал облик ужасного черного кота, угрожая в любую минуту кинуться на жертву. Только смирненько лежа в постели и делая вид, что уснул, мышонок мог избежать когтей безжалостного Клодда.
Доктор Уильям Смит, урожденный Вильгельм Шмидт, пожимал пухлыми плечами.
– Нищефо нелься потелать. Если пы не наши туманы, никокта пы инострансы не торшествовали нат Анклией. Пусть лешит покойно. Мышонок – хорошая итея.
В тот вечер Уильям Клодд поднялся на третий этаж дома номер шестнадцать по Гоф-сквер, где проживал его приятель Питер Хоуп, и энергично постучал в дверь.
– Войдите! – послышался решительный голос, не принадлежавший Питеру Хоупу.
С давних пор заветной мечтой мистера Уильяма Клодда было сделаться владельцем или хотя бы совладельцем какого-нибудь журнала либо газеты. Ныне, как я уже говорил, в его владении двадцать пять периодических изданий, и, по слухам, ведутся переговоры о приобретении еще семи. Но двадцать лет тому назад фирма «Клодд и К° лимитед» находилась в эмбриональном состоянии. А Питер Хоуп, журналист, многие годы вынашивал мечту стать владельцем или совладельцем какого-нибудь периодического издания. Питер Хоуп и по сей день не обладает, пожалуй, ничем, кроме, с позволения сказать, осознания того, что, где бы и когда бы ни произносилось его имя, оно невольно вызывает добрые чувства, и что в компании всегда найдется человек, который воскликнет: «Милый старина Питер! Отличный был малый!» Хотя, быть может, само убеждение дорогого стоит, кто знает? Однако двадцать лет назад амбиции Питера Хоупа не простирались далее Флит-стрит.
Питеру Хоупу, по его словам, было сорок семь. Он был мечтатель и человек начитанный. Уильяму Клодду было двадцать три, и он был прирожденный ловкач и проныра. Познакомились они случайно в омнибусе, где Клодд одолжил Питеру, забывшему дома кошелек, три пенса на проезд, и постепенно, по мере того они проникались взаимной симпатией и уважением, их знакомство превратилось в приятельство. Мечтатель Питер поражался житейскому практицизму Клодда, тогда как смышленый и разбитной молодой человек был преисполнен восхищения перед тем, что представлялось ему необыкновенной ученостью его старшего друга. Оба сошлись во мнении, что еженедельный журнал, редактором которого станет Питер Хоуп, а распорядителем – Уильям Клодд, просто обречен на успех.
– Если б нам удалось раздобыть хотя бы тысячу фунтов! – вздохнул Питер.
– Итак, условились? Находим деньги и тут же принимаемся за журнал! – подхватил Уильям Клодд.
Мистер Клодд повернул дверную ручку и вошел. Продолжая держаться за дверь, оглядел комнату. Он оказался здесь впервые. До сих пор их встречи с Питером Хоупом носили случайный характер и происходили на улице или в ресторанчике. Как давно Клодд жаждал попасть в святая святых величайшего эрудита!
Просторная, отделанная дубовыми панелями комната, три высоких окна, под каждым из которых – низкий пуфик, выходят на Гоф-сквер. Тридцать пять лет тому назад Питер Хоуп – тогда юный щеголь с коротко подстриженными бачками, что завершались чуть ниже ушей, с лицом свежим и румяным, которому волнистые каштановые кудри придавали девический вид, в синем сюртуке, цветастом жилете, черном шелковом галстуке, который был скреплен двумя булавками на цепочке, в серых, облегающих брюках со штрипками, при поддержке и содействии хрупкой, миниатюрной дамы в платье с глубоким вырезом и юбкой-кринолином со множеством оборок, с длинными локонами, колыхавшимися при каждом повороте ее головы, – преобразовывал и обставлял эту комнату в соответствии с строгими требованиями тогдашней моды, тратя на это средства гораздо бóльшие, чем следовало, что вполне естественно для юной четы, которой будущее представляется безоблачным. Изысканный брюссельский ковер. «Немного ярковат!» – считали подрагивавшие локоны. «Тон слегка смягчится со временем, мисс… мэм». – Приказчик разбирался в коврах. Лишь благодаря небольшому островку под массивным столом в стиле ампир или заглядывая в недоступные углы комнаты, Питер мог вспомнить, каков был тот радужный пол, по которому ступала его нога, когда ему был двадцать один год. Величественный книжный шкаф, увенчанный бюстом Минервы. Да, он стоил слишком уж дорого. Но упрямые локоны невозможно было переспорить. Никчемные книги и бумаги Питера следовало содержать в порядке; локоны не принимали никаких доводов, оправдывавших беспорядок. То же относилось и к роскошному, окованному медью письменному столу: он должен был соответствовать тем прекрасным мыслям, которые Питеру предстояло на нем поверять бумаге. И к огромному буфету, который подпирали свирепого вида львы из красного дерева, – эта мощь была необходима, чтобы удержать все обилие серебряной посуды, которую когда-нибудь приобретет и разместит в нем умница Питер. Несколько полотен маслом в тяжелых рамах. Солидно и строго обставленная комната пленяла едва уловимой атмосферой величия, какая ощутима в старых домах, чей покой давно никто не тревожит, где, кажется, на стенах написано: «Здесь, слившись воедино, живем мы – Радость и Печаль». И лишь один-единственный предмет выглядел неуместным среди всей этой степенной обстановки – висевшая на стене гитара, украшенная нелепой, несколько выгоревшей голубой лентой.
– Мистер Уильям Клодд? – спросил решительный голос.
Клодд вошел и прикрыл за собою дверь.
– В точку и прямо с порога, – отметил мистер Клодд.
– Это очевидно, – продолжал решительный голос. – Днем мы получили вашу записку. Мистер Хоуп вернется к восьми. Будьте добры, повесьте шляпу и плащ в прихожей. На каминной полке коробка с сигарами. Прошу прощения, не могу прерваться. Необходимо закончить, после чего я побеседую с вами.
Обладатель решительного голоса продолжил писать. Сделав все, как было велено, Клодд уселся в кресло рядом с камином и закурил сигару. Ему были видны лишь голова и плечи человека, сидевшего за письменным столом. Черные, вьющиеся, коротко остриженные волосы. Из одежды виднелись лишь белый воротничок и красный галстук, а ниже – нечто вроде мальчишечьей куртки, больше похожей на девчоночью, или девчоночьей, больше похожей на мальчишечью; вполне в духе компромиссности, свойственной британской государственности. Мистер Клодд отметил длинные ресницы, прикрывавшие блестящие черные глазки.
«Девушка, – подумал мистер Клодд. – И прехорошенькая!»
Продолжая наблюдать, мистер Клодд перевел взгляд на нос незнакомки.
«Впрочем, нет, – мысленно возразил сам себе мистер Клодд. – Это юноша, причем, я бы сказал, пренаглый плут».
Персона за письменным столом, удовлетворенно причмокнув, собрала исписанные листы и сложила их в стопочку, после чего, опершись локтями о стол и подперев щеки ладонями, уставилась на мистера Клодда.
– Не спешите, не спешите, – сказал мистер Клодд. – А когда в самом деле закончите изучение, непременно скажите, что вы обо мне думаете.
– Прошу прощения, – отозвалась персона за столом. – У меня вошло в привычку таращиться на людей. Я знаю, это неучтиво. Пытаюсь отучиться.
– Скажите, как вас зовут, – продолжил мистер Клодд, – и ваши извинения будут приняты.
– Томми, – был ответ, – то есть Джейн…
– Вы подумайте как следует, – посоветовал мистер Клодд, – и не позволяйте мне влиять на ваш выбор. Мне всего лишь хотелось бы знать правду.
– Видите ли, – пояснила персона за столом, – все зовут меня Томми, потому что это мое прежнее имя. Но теперь я Джейн.
– Понял, – сказал мистер Клодд. – А мне как вас называть?
Персона за столом задумалась.
– Видите ли, если планы, которые вы с мистером Хоупом вынашиваете, к чему-нибудь приведут, нам придется тесно общаться, и тогда, пожалуй, вы могли бы называть меня Томми… так меня многие зовут.
– Вы знаете о наших планах? Мистер Хоуп вам рассказывал?
– Ну да, – ответила Томми. – Я при нем на побегушках.
На мгновение Клодд засомневался: не затеял ли его старый приятель самостоятельное конкурирующее предприятие?
– Я ему помогаю в работе, – пояснила Томми, успокаивая Клодда. – В журналистских кругах это называется «стажер».
– Понятно, – сказал Клодд. – И что вы думаете, Томми, насчет наших планов? Я все-таки стану называть вас Томми, потому что, между нами говоря, считаю, что из нашей затеи кое-что получится.
Томми остановила на нем взгляд своих черных глаз. Их взгляд словно пронзал Клодда насквозь.
– Ну вот, опять вы таращитесь, Томми! – упрекнул ее Клодд. – Похоже, нелегко вам будет расстаться с этой привычкой.
– Пытаюсь понять, что вы такое. Деловой человек – фигура ответственная.
– Рад это слышать, – удовлетворенно кивнул Клодд.
– Если вы окажетесь очень умны… Будьте добры, подойдите поближе к лампе, а то мне вас плохо видно.
Клодд не мог понять, почему он это сделал, но он встал. Он также никогда не мог понять, почему впоследствии он всегда поступал так, как желала Томми; единственным утешением ему служило то, что и все остальные выглядели перед ней равно беспомощными. Клодд пересек длинную комнату и застыл навытяжку перед письменным столом, ощущая несвойственную ему обычно нервозность.
– По вашему виду не скажешь, что вы очень умны!
Клодд испытал еще одно новое ощущение – падение в собственных глазах.
– Но вместе с тем очевидно, что вы умный.
Ртутный столбик тщеславия Клодда скакнул так высоко, что, будь он от природы менее крепок, это не преминуло бы пагубно сказаться на его здоровье.
Клодд протянул руку.
– Мы одолеем это дело, Томми! Шеф подыщет материал, а мы с вами пустим его в ход. Вы мне нравитесь.
И вошедший в этот момент в комнату Питер Хоуп поймал искру, вспыхнувшую в глазах Уильяма Клодда и Томми, которую также звали Джейн. Они стояли, соединенные рукопожатием, по разные стороны письменного стола и смеялись, сами не зная чему. И, стряхнув с себя груз многих лет, снова почувствовав себя мальчишкой, Питер Хоуп тоже засмеялся, сам не зная чему.
– Решено, шеф! – воскликнул Клодд. – Мы с Томми обо всем договорились. С нового года начинаем!
– Вы достали деньги?
– Рассчитываю достать. Почти уверен, что они от меня не уплывут.
– И хорошую сумму?
– Более или менее. Приступайте к работе.
– Я скопил кое-что, – начал Питер. – Следовало бы скопить больше, но как-то не удалось…
– Возможно, мы этим воспользуемся, – сказал Клодд, – а может, и нет. Ваше дело – умственная работа.
На некоторое время в комнате воцарилось молчание.
– Мне кажется, Томми, – произнес Питер, – мне кажется, что бутылочка старой мадеры…
– Не сегодня, – оборвал его Клодд. – Потом.
– Надо выпить за успех, – уговаривал Питер.
– Успех одного, как правило, несчастье для другого – проигравшего, – заметил Клодд. – Тут, конечно, ничего не поделаешь, но сегодня об этом думать неохота. Мне пора возвращаться к своему мышонку. Доброй ночи!
Клодд пожал хозяевам руки и поспешно удалился.
– Вот я все думаю, – размышлял вслух Питер, – что за странная смесь этот человек! Он добр – смог ли кто-нибудь оказаться добрее к тому несчастному старику. И в то же время… во всех нас, Томми, столько всего намешано, – продолжал Питер Хоуп, – столько всего. И в мужчинах, и в женщинах.
Питер по натуре был философ.
Вскоре старенький, седенький мышонок, изнуренный кашлем, заснул навеки.
– Просил бы вас, Глэдмен, с супругой прийти на похороны, – сказал мистер Клодд, заглянув в лавку торговца канцелярскими товарами. – И Пинсера с собой прихватите. Я напишу ему.
– Не понимаю, какой в этом прок, – возразил Глэдмен.
– Ну ведь вы трое – единственные родственники покойного. Приличие требует вашего присутствия, – не отставал Клодд. – К тому же предстоит огласить завещание. Возможно, вам любопытно будет послушать.
Сухопарый старый торговец выкатил на Клодда водянистые глаза.
– Завещание? А что ему, собственно, завещать? Кроме ежегодной ренты, у него ничего не было.
– Вот придете на похороны, – сказал Клодд, – тогда все и узнаете. Там будет клерк из конторы Боннера с завещанием. Как говорят французы, все должно быть comme il faut.
– Мне следовало бы знать об этом раньше… – проговорил мистер Глэдмен.
– Рад, что вы проявляете такой интерес к покойному, – заметил Клодд. – Жаль, что он мертв и не сможет вас отблагодарить.
– Послушайте, вы! – воскликнул старый Глэдмен, срываясь на крик. – Он был беспомощный псих и не сознавал, что делает. Если вы недостойным образом повлияли на…
– Увидимся в пятницу, – бросил на ходу Клодд, торопясь по делам.
Пятничная церемония протекала отнюдь не в дружелюбной атмосфере. Миссис Глэдмен то и дело внушала что-то пронзительным шепотом мистеру Глэдмену, который бурчал что-то ей в ответ. В остальное время оба смотрели насупившись на мистера Клодда. Мистер Пинсер, дородный, грузный господин, имевший отношение к палате общин, проявлял высокопоставленную сдержанность. Распорядитель испытал большое облегчение, когда церемония подошла к концу. Он расценил эти похороны как самые неприятные из всех, в которых ему когда-либо доводилось участвовать, и какое-то время даже всерьез подумывал о том, чтобы поменять профессию.
По возвращении с кладбища Кенсал-Грин хоронивших уже ожидал клерк из конторы стряпчего. Клодд снова выступил в качестве радушного хозяина. На сей раз мистер Пинсер позволил себе принять стакан разведенного водой виски и пригубил его, не выказав ни малейшего предубеждения. Клерк выбрал виски покрепче. Миссис Глэдмен, обойдясь без консультации с супругом, визгливо отказалась – и за себя, и за него. Клодд, пояснив, что неуклонно чтит правовой прецедент, также разбавил себе виски и выпил «за очередную радостную встречу». После чего клерк приступил к чтению завещания.
Датированное августом прошлого года, оно было простым и кратким. Выяснилось, что старый джентльмен, к удивлению несведущих родственников, на момент смерти являлся обладателем доли в серебряных приисках, ранее признанных неперспективными, а ныне оказавшихся процветающими. По нынешнему курсу их акции стоили намного больше двух тысяч фунтов. Из них старый джентльмен завещал пятьсот фунтов своему зятю, мистеру Глэдмену; пятьсот фунтов – последнему из оставшихся родственников, своему кузену мистеру Пинсеру; остальное же завещатель отписывал своему другу, мистеру Клодду, в знак благодарности за проявленную им доброту.
Мистер Глэдмен вскочил, вскричав скорее насмешливо, чем гневно:
– Вы полагаете, что сможете прикарманить тысячу двести фунтов? Нет, в самом деле? – выкрикнул он Клодду, который в это время сидел перед ним, вытянув вперед ноги и засунув руки в карманы брюк.
– Полагаю, что да, – подтвердил мистер Клодд.
Мистер Глэдмен расхохотался, что, однако, не слишком разрядило напряженную атмосферу.
– Клянусь, Клодд, вы меня забавляете… ей-богу, забавляете! – повторял мистер Глэдмен.
– Вы всегда отличались хорошим чувством юмора, – заметил мистер Клодд.
– Вы негодяй! Отъявленный негодяй! – завопил мистер Глэдмен, резко меняя тон. – Вы думаете, закон позволит вам облапошивать честных людей? Думаете, мы будем сидеть сложа руки, а вы нас будете обкрадывать? – Мистер Глэдмен сделал драматический жест, указав костлявым перстом на стол. – Это завещание…
– Желаете опротестовать? – поинтересовался мистер Клодд.
На мгновение мистер Глэдмен застыл, открыв рот от изумления перед хладнокровием Клодда, затем вновь обрел дар речи.
– Именно! Опротестовать! – орал он. – Вы не сможете опровергнуть, что влияли на него, что продиктовали ему это завещание слово в слово, принудили несчастного, старого и беспомощного идиота поставить подпись! Он ведь даже не соображал, что…
– Ну хватит разоряться, – оборвал его мистер Клодд. – У вас не слишком приятный голос. Я вас спрашиваю, вы намерены опротестовать завещание?
– С вашего позволения, – вставила миссис Глэдмен с преувеличенной любезностью, обращаясь к мистеру Клодду, – мы немедленно удалимся, чтобы успеть до конца дня застать в конторе нашего адвоката.
Мистер Глэдмен подобрал из-под стула свою шляпу.
– Минутку, – остановил их мистер Клодд. – Да, я содействовал ему в составлении этого завещания. Если оно вам не нравится, мы откажемся от него.
– Конечно не нравится, – буркнул мистер Глэдмен более умиротворенным тоном.
– Присядьте, – предложил мистер Клодд. – Заслушаем другое. – Тут он повернулся к клерку. – Будьте добры, мистер Райт, зачитайте предыдущее, датированное десятым июня.
В столь же коротком и простом документе мистеру Уильяму Клодду в благодарность за его доброту завещалось триста фунтов, меж тем как остальное предназначалось Лондонскому Королевскому зоологическому обществу, поскольку покойный всегда питал интерес и любовь к животным. Все прочие родственники были поименно исключены из завещания, поскольку, как значилось в нем, «никогда не питали к завещателю ни малейшей привязанности, не проявляли никакой заботы, а кроме того, и так уже получили значительные суммы из его ежегодного дохода».
– Позвольте заметить, – сказал мистер Клодд, так как более никто из присутствующих не решился нарушить воцарившееся молчание, – что, предлагая моему бедному старому другу в качестве подходящего объекта для облагодетельствования Королевское зоологическое общество, я помнил об аналогичном случае, который произошел лет пять тому назад. Тогда завещание оспаривалось на том основании, что завещатель был не в своем уме. Потребовалось направить дело на рассмотрение в палату лордов, и только тогда Обществу удалось получить свою долю.
– Все равно, – заметил мистер Глэдмен, облизывая пересохшие губы, – вы, мистер Клодд, не получите ничего, ни пенни, даже этих ваших трехсот фунтов, какого бы умника вы из себя ни корчили. Деньги моего шурина пойдут на оплату услуг адвокатов.
Тут поднялся мистер Пинсер и ясно и четко проговорил:
– Если в нашем семействе и есть идиот, хотя я и недоумеваю, откуда ему взяться, так это, мне кажется, вы, Натаниэл Глэдмен!
