Мидиан. Книга вторая

Грех бездействия

В отличие от Даниэля, Кристиан де Снор отчётливо и в мельчайших деталях запомнил, как на Штернпласс перед ним возникла Королева. В его воспалённой памяти даже запечатлелось, как карандаш, который ослаблено держали его пальцы, выпал и скатился на нижнюю ступень. Это вывело его из застывшей отчуждённости, он поднял глаза. И тогда перед ним и возникла она. Она плыла в толпе, что расступалась перед её величественным шествием. Кристиан видел всё: как холодна и безупречна она была сначала, как остановилась возле ступеней, замерев. Как что-то безжалостно острое поразило черты её лица. Как она резко ушла. Он хотел её догнать, но не смог: она села в машину и её мгновенно увезли. В тот момент Де Снора обуял дух страха, чуда и неверия в происходящее. Ослеплённый, сбитый с толку, он искал укрытия. И он решил вернуться в свою съёмную квартиру, но перед самим подъездом чуть не угораздил под колёса какого-то чёрного джипа.

С того дня его терзала навязчивая мысль, что из него выйдет неплохой резидент жёлтого дома, если его меланхолия, разлад с собой не прекратят его пожирать изнутри. Он совершенно одинок в новом огромном городе, где не с кем обговорить свои проблемы и разрешить вопросы. Что же произошло? Безумен ли он? Была ли она – в самом деле?

Кристиан сначала нашёл убежище в стенах квартиры, потом и там стало необъяснимо жутко. Нет, он не боялся своей Королевы. Он бесконтрольно боялся себя. Это, пожалуй, единственное, чем он занимался в последнее время. Хотя он ещё забыл о том, что такое еда, времена суток, даже времена года. Но он не разучился держать мундштук. Он не потерял способности разрушать себя. И громадная безысходность с каждым часом всё дальше уносила его на когтистых кожистых крыльях.

А для Мари Флоренц его поведение сочлось за удовлетворительное и даже похвальное. Она думала, что ей повезло с постояльцем: ведёт себя тихо (даже очень), друзей не приводит, никто не ходит к нему, а то молодёжь та ещё, устроит балаган. Мари была довольна, что Кристиан не доставляет ей хлопот.

Его прилежное поведение она обдумывала и сейчас, когда вышла из подъезда, вдохнула свежий воздух, в котором впервые за год реял снег. Одновременно с хрустом льда под каблуком она услышала голос, обращавшийся к ней. Она встрепенулась и нацелила острый взгляд на заговорившего с ней человека. Даниэль произнёс, убирая со лба небрежную смоляную прядь:

– Здравствуйте. Я прошу прощения, но я ищу кое-кого… Он должен жить в этом доме. Он художник. Вот папку с набросками он потерял. И заказ портрета хотелось бы сделать… Не знаете ли, он здесь?

Мари ответила с нотой недоверчивости:

– Я поняла, о ком Вы говорите. Поднимайтесь на второй этаж, дверь сразу же направо.

Дани её поблагодарил и вошёл внутрь. У Мари имелась пара секунд, чтоб проводить его оценивающе внимательным и строгим оком и предположить, что он по длине волос и внешнему виду принадлежит к «опасному народцу» из «Лимба». Но сколь он эффектен! Опасно эффектен! Она бы не хотела, чтоб такой юноша стал предметом воздыхания Адели.

Кристиан лежал на полу в позе эмбриона – в положении зародыша в воспалённой матке своей жизни. Напротив стояла пепельница с плотной щетиной сигаретных фильтров. Занавески задёрнуты. Они чуть вздымаются от заблудшего с речных просторов ветра. На низкой тумбе стоит пыльный старомодный телевизор, на выпуклом экране которого язвит слух и глаза серая, колкая рябь. Стрелки на часах недвижны и отсчитывают безвременье. Кристиан еле держался за пуповину своего существования.

Но у его входной двери послышались скорые шаги, а затем неизвестный гость несколько раз энергично постучался, что неожиданностью своей вырвало его из плена апатии.

Он открыл дверь. На лестничной площадке – разлит тающий дневной свет, от которого он зажмурился после темноты, но внимание тут же приковало другое свечение оттенка яркого и по-морскому прозрачного аквамарина. Даниэль пытался смотреть прямо и спокойно, но уязвлённость печалью отражалась в его взгляде. Он с сухой серьёзностью произнёс:

– Да, это Вы. Приветствую. Три… четыре дня назад я чуть Вас не сбил на машине. Не запомнили? Вы обронили вот это.

И он протянул папку. Кристиан стоял, теребя ворот растянутого и никуда не годного свитера в чёрную и белую полоску, прислонившись тяжёлым фарфоровым лбом к дверному косяку. Так он пробыл чуть времени, но потом еле слышно и хрипло произнёс, забрав из беспокойных рук Даниэля потерянное:

– Совершенно про них забыл. Про эскизы…

– Удивительно, что вы могли забыть. Я как будто Бодлера перечитал, когда пролистал Ваши работы. Относитесь к своему творчеству более бережно и не прыгайте мне под колёса… Прощайте.

Вдруг Кристиан выпрямился, как по струне. Неужели незнакомец увидел главную нить его вдохновения? Неужели он может его понять? Кристиан оживился и сказал со странной полуулыбкой:

– Не уходите! Откуда Вы знаете?

Пауза.

– О чём? – переспросил Даниэль осторожно.

– О Бодлере!

– Ну… Как бы… Не знаю! Не знаю, – вскинул плечами Даниэль с некоторой нервозностью. Де Снор решительно собрал волю и смелость в кулак, и решительно произнёс:

– Вы сильно спешите?! Поговорите со мной. Пожалуйста. Не оставляйте меня снова наедине с собой! Просто пару слов! Просто пару минут Вашего присутствия!

Тут он осёкся, точно свершил ошибку, отрицательно покачал головой своим мыслям и несчастно рассмеялся:

– А!.. Не слушайте. Спасибо за то, что Вы вернули мне папку. Я не смею Вас задерживать.

Даниэля озадачило происходящее. Незнакомый человек призывает его остаться, умоляет его выслушать. Однажды Дани видел похожее состояние у постороннего: те же глаза, та же обречённость. Только это была девочка-подросток, сидящая на автобусной остановке. Он хотел подойти и спросить у неё, что стряслось, но прошёл мимо. А на следующий день все узнали, что она бросилась под машину и погибла. Да, если бы хоть кто-то поговорил с ней, то, возможно, такого бы не произошло. Даниэль не хотел снова повторять тяжкий грех бездействия.

– Вас что-то необыкновенно тревожит? – обратился он к де Снору.

– Пройдите, – опустив ресницы, почтенно сказал Кристиан.