Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Луч сигнального желтого цвета /#f9a800/
Стефан
Начальник Граничного отдела полиции города Вильнюса сидит в сентябре, то есть во дворе своего дома. Здесь, по его прихоти, всегда сентябрь, причем не какой попало, а двадцать первое сентября две тысячи шестого года, хороший был день, теплый, сухой и пасмурный, Стефану он очень понравился, поэтому квартиру он снял не столько в пространстве, сколько во времени, так и живет в том дне, и гостей иногда принимает – тех немногих, кого можно сюда привести.
На самом деле почти никого нельзя. Но Ханну-Лору все-таки можно. Не потому, что она коллега, важная шишка, – дразнится Стефан, – начальница Граничной полиции Этой Стороны. И не потому, что давным-давно, еще в смутную эпоху Исчезающих Империй, хаотически сменявших одна другую, почти не оставляя свидетельств и даже памяти о себе, была верховной жрицей какого-то тайного культа, достаточно жуткого, чтобы приносить практическую пользу. И не потому, что Стефан когда-то собственноручно ее воскресил; случайно встретил в том тайном пространстве, куда живые шаманы иногда приходят работать, а мертвые – отдыхать, и сразу понял: не наигралась с жизнью девчонка, только во вкус вошла, какая может быть смерть. Даже не потому, что нынешняя Ханна-Лора – красотка, каких свет не видел, с темно-золотыми кудрями и глазами цвета гречишного меда, хотя, как ни странно, иногда это имеет решающее значение, бывает такая победительная красота, при виде которой теряются даже законы природы и от растерянности начинают игнорировать сами себя.
Однако в случае с Ханной-Лорой важно не это. А то, что она целиком доверяет Стефану, больше, чем самой себе. Только таких доверчивых гостей и можно приводить туда, где все держится на твоем честном слове; собственно, кроме честного слова Стефана здесь вообще ничего нет.
– Всегда почему-то была уверена, ты живешь в настоящем дворце, – смеется Ханна-Лора, во все глаза разглядывая обсаженный мальвами двухэтажный дом из светлого кирпича, крошечный огород, где доцветают подсолнухи, ветхие садовые кресла, колченогий журнальный стол, на котором стоит бутылка с напитком, до сих пор не решившим, кто он – местный сухой яблочный сидр, барселонская розовая кава или солидное, уважаемое шампанское Арманд де Бриньяк с пиковым тузом на стеклянном пузе. Как только окончательно определится, можно будет наливать, а пока лучше его не трогать, чтобы каким-нибудь бессмысленным лимонадом с перепугу не стал.
– Ну а чем не дворец, – соглашается Стефан и кивает на изгородь, оплетенную диким виноградом, листья которого уже начли пламенеть. – Все сокровища этого мира мои, как видишь. И никакого лишнего барахла.
– Да, сокровища у тебя дай бог каждому, – улыбается Ханна-Лора и поправляет сползшие на кончик носа смешные круглые очки, которые призваны не столько улучшить ее зрение, сколько спасти мир от Ханны-Лориной ослепительной красоты; не то чтобы действительно помогает, но для очистки совести – в самый раз.
Стефан наконец берет в руки бутылку, говорит:
– На этот раз по-сиротски, без шампанского, бедные мы. Но эту каву я уже как-то пробовал, она тоже вполне ничего.
– Что отмечаем? – спрашивает Ханна-Лора, всем своим видом демонстрируя готовность отпраздновать все, что скажут – хоть Всемирный день философии, хоть очередную годовщину Куликовской битвы, да хоть Новый год по какому-нибудь наскоро вымышленному календарю.
– Апокалипсис, – отвечает ей Стефан. – Что еще нам с тобой отмечать.
И разливает по неведомо откуда взявшимся бокалам шипящее розовое вино.
– Шутки у тебя, – укоризненно говорит Ханна-Лора.
– Да это даже не то чтобы шутка, – пожимает плечами Стефан. – Скорей эвфемизм. Самый подходящий синоним того неприличного слова, которое крутится у меня в голове, когда я пытаюсь спокойно и взвешенно, без лишних эмоций охарактеризовать сложившуюся в городе обстановку.
– Тебе не нравится?.. – хмурится Ханна-Лора.
– Нравится, не нравится, вообще не разговор. На мой вкус нельзя полагаться. Мне, к примеру, карликовые имурийские геенны нравятся, которые с золотыми чешуйками и доверчивыми глазами цвета майского неба; если их приласкать, на радостях писаются неугасимым жидким огнем. Такие кукусики. Но я же их дома не завожу.
– Ты тут кое-что похуже завел, – фыркает Ханна-Лора.
– То-то и оно, – ухмыляется Стефан. – То-то и оно, дорогая. Черт знает что у меня тут в последнее время позаводилось. И я этим разнообразием видов не то чтобы восхищен.
– Я вообще-то имела в виду…
– Догадываюсь. Прекрасный отзыв независимого эксперта о наших духах-хранителях, встречу их, непременно перескажу, мальчики будут счастливы: переплюнуть саму имурийскую карликовую геенну – ничего себе достижение, высокая честь. Но я вообще-то собирался жаловаться на пожирателей радости, ложных шушуйских ангелов, лучезарных демонов, синезубых болотных бродяг из Кедани и все остальные щедрые дары изобретательной Вселенной, приходящие к нам из открытых Путей. А то своей хренотени здесь было мало… На самом деле спасибо тебе за подкрепление, дорогая. За Кару и ее ребят, которые не только хорошо знают, что делать с непрошенными гостями, но и явно получают удовольствие от всей этой бестолковой суеты. За нее, собственно, и выпьем. За Кару, конечно, не за суету.
– Я рада, что вы так славно сработались, – улыбается Ханна-Лора. – На самом деле почти кто угодно из наших мог прийти тебе на подмогу: что для вас экзотические чудища, то у нас бегает чуть ли не в каждом предутреннем сне, а кое-что и наяву в погребах заводится. Так что даже детишки умеют шугать эту мелкую хищную пакость, не обязательно мастеров на помощь звать. Но Кара очень хотела остаться здесь работать после того, как мы убрали Мосты, и ее отдел стал не очень-то нужен. Она, сам знаешь, помешана на этой вашей Другой Стороне.
– Знаю. И понимаю ее, как никто. Я и сам, как видишь, тут слегка помешался. А то бы фиг здесь так долго и упорно сидел. За ухо меня сюда, если что, не тащили. Сам пришел и остался – по любви. В жизни всякого разумного существа обязательно должна быть роковая любовь, я считаю. Одной достаточно, больше не надо. Но уж эта единственная должна быть – ух! Такая, когда глядишь на изъяны и умираешь от нежности, заключаешь в объятия и получаешь в лоб, приходишь с дарами и гадаешь, как бы их так ловко подсунуть, чтобы не отказались наотрез. И каждый день приходится очаровывать заново, былые заслуги не в счет.
– Но зачем нужна такая любовь?
– Ну как – зачем? Чтобы жизнь сахаром не казалась. Чтобы не было слишком легко! – хохочет Стефан. Но глаза его при этом остаются серьезными.
Вечно с ним так, – думает Ханна-Лора. Но вслух укоризненно говорит:
– Хорош «апокалипсис». Лучезарные демоны и пожиратели радости! Не верю. Для тебя это – пара пустяков.
– В том и беда, что не пара, а какие-то страшные толпы пустяков. Слишком много для одного сравнительно небольшого города, населенного совершенно беззащитными перед этими пустяками людьми. Наводить здесь сейчас порядок – все равно, что дорогу в снегопад разгребать, пока впереди расчистишь, сзади снова сугроб насыпало; а о том, что творится по сторонам, лучше вообще не думать, если хочешь остаться в здравом уме. Ладно, что толку ныть. Я заранее знал, на что подписываюсь. Так всегда получается, если сразу открыть слишком много новых Путей. Но ради тебя, дорогая, я готов на любые безумства.
– Ты и без меня распрекрасно на них готов, – смеется Ханна-Лора. – Спасибо, конечно. Здорово получилось. Как же я поначалу боялась уводить отсюда наши Мосты! Но твой план сработал, здешние люди держат нашу реальность не хуже; положа руку на сердце, пожалуй, даже покрепче, чем это делали мы. Еще никогда земля под ногами не казалась мне настолько надежной. А у меня на такие вещи, ты знаешь, еще со старых времен неплохое чутье.
– И учти, это только начало. Не так уж много народу сейчас в игре. Будет гораздо больше. Каждый день хоть кто-нибудь да выходит из своего двора на незнакомую площадь, освещенную факелами; садится в трамвай прежде, чем вспомнит, что в городе их отродясь не было; распахивает окно навстречу шуму прибоя Зыбкого моря и его соленому ветру. Или просто останавливается, забыв, куда шел, потому что заметил в проходе между домами какой-нибудь ваш переулок Веселых Огней или улицу Лисьих Лап, принял их за сияющие небеса, вечную родину своего сердца, никому не расскажет, никогда не поймет, что случилось, но уже не сможет разлюбить. Что мы здесь отлично умеем, так это тосковать по чему-то неведомому, любить его больше жизни и одной своей невшибенной дурью, которую деликатно именуем «созидательной волей», это неведомое овеществлять…
– «Мы»?!
– Ну, к такой-то заслуге грех было бы не примазаться, – улыбается Стефан. – С другой стороны, я же когда-то родился именно человеком, а ты думала кем? И еще не до конца разучился им быть. В частности, совершать классические человеческие ошибки. Вот и опасность открытых Путей я здорово недооценил, а ведь каким рассудительным и осторожным себе казался, аж тошно делалось. Но, выходит, это я себе льстил.
– Да ладно тебе, – говорит Ханна-Лора. – Не изводись из-за ерунды.
– Лучезарные демоны и их приятели, ты права, действительно ерунда, особенно пока не забредают дальше окраин пустых, необязательных сновидений, о которых наутро никто не вспомнит. Переживем. Но есть кое-что похуже.
– Например?
– Например, что прекрасные наши Пути, открытые, как драгоценный и щедрый дар, иногда уводят в такие места, о существовании которых я, скажу тебе честно, предпочел бы никогда не узнать.
– Матерь божья. Такое бывает? Что ты имеешь в виду?
Стефан морщится, как от зубной боли. Говорит неохотно:
– Меньше знаешь, радость моя, крепче спишь.
– И гораздо хуже работаешь.
– Только не в этом случае. Для тебя – всех вас, рожденных на зыбкой изнанке – некоторых вещей просто нет, как нет нашей трудной физической смерти, тоскливого страха тела, предчувствующего ее, желания мучить других, чтобы на краткий миг упоения властью ощутить себя чуть менее смертным… ай, ладно, а то ты сама не знаешь, каких изысканных наслаждений лишена.
Ханна-Лора укоризненно качает головой.
– Рекламный агент из тебя, прямо скажем, не очень. Я бы этот тур не взяла.
– То-то и оно. А недавно милосердный господь, или кто там сейчас у нас на хозяйстве, решил от своих щедрот послать нам еще и хащей, чтобы не заскучали. Слышала о таких?
– Вроде нет. А что это?
– Почитай последний Карин отчет, отлично развлечешься; главное – не перед сном. А мне о них лучше болтать поменьше, чтобы не сбежались на запах моего внимания, как цыплята на просо. Исключительно неприятная дрянь. И настолько чуждая всему хотя бы условно живому, что я с ними не справился. Даже не понял, с чего начинать. Может, со временем сообразил бы – да куда бы, собственно, делся. Но не пришлось. Кара позвала приятеля, и – вуаля! Город свободен от этой пакости, а у меня снова достаточно свободного времени, чтобы пить с тобой каву в саду и гадать, какие еще невзгоды, в смысле интересные приключения нам всем предстоят.
– Говоришь, Кара приятеля позвала? – с интересом переспрашивает Ханна-Лора. – А что за приятель?
– Фигурирует в ее отчетах как «агент Гест». У Кары бывают совершенно удивительные знакомства. Ее обаяние действует даже на тех, скажем так, потенциально дружественных волонтеров, которые не хотят иметь дела со мной.
– А что, есть и такие? – удивляется Ханна-Лора. – Нет, правда, есть?
– Спасибо, дорогая. Шикарный комплимент. Но ты вообще учитывай, что, с точки зрения большинства высших духов, шаман, способный до них достучаться – разбойник с большой дороги. В лучшем случае, просто хулиган, но скорее все же бандит, который может в любой момент попытаться напасть, отобрать кошелек и карету, или какое там имущество бывает у них. У меня же на лбу не написано, что со мной легко договариваться. И еще легче дружить.
– По-моему, очень даже написано.
– На никому, кроме нас с тобой, не известном мертвом варварском языке.
Стефан разливает по бокалам остатки розового шипучего вина. Говорит, подмигнув Ханне-Лоре:
– И все-таки я настаиваю: за полный пи… апокалипсис. За эти наши смешные стремные времена.
