Сто лет

Хавннес

Юханнес никогда не показывал, что сердится, если у него срывалась сделка. Он спокойно ждал следующего раза. Те, кто его не знали, считали, что он у них в руках. Урсин, владелец Хавннеса, до последнего надеялся, что сможет прижать этого молодого и нетерпеливого покупателя, посоветовав ему попытать счастья в другом месте. Но он ошибся. И не учел того, что род, живущий на Офферсёе, а также Линды из Кьопсвика, торговец Бордервик из Бреттеснеса, торговец Дрейер из Хеннингсвера и Бинг Дрейер из Бё связаны тесными узами.

До всех, кто был в этом заинтересован, дошел слух, что Хавннес – покупка выгодная, но там многое еще следует привести в порядок и поэтому он стоит не любых денег. Юханнес выжидал, как говорится, пока шли слухи и торги. В конце концов Урсин все-таки принял его предложение, но тогда за предложенные им деньги Юханнес получил в придачу еще и шхуну.

В начале 1865 года Юханнес и Сара Сусанне праздновали крестины маленького Иакова уже под своей крышей. Агнес бродила по дому с удивленными глазами, и это удивление в глазах осталось у нее на всю жизнь. Юханнес позаботился, чтобы в лучшую гостиную была поставлена новая печь из литого чугуна. Повсюду в доме пахло масляной краской и свежей древесиной. Сестра Эллен приехала, чтобы вести у них хозяйство. Саре Сусанне хотелось бы, чтобы к ней приехала и Амалия, но Амалия уже обещала быть экономкой в Бреттеснесе. Анне Софию мать решила оставить у себя в Кьопсвике, поэтому о ней речь даже не заходила. Кроме того, они наняли еще четырех служанок, приказчика в лавку и работника – мастера на все руки. Однако оба понимали, что это самое малое из того, что необходимо.

Требовалось еще столько всего сделать, починить и улучшить. Планирование новой жизни и переезд только укрепили связь между Сарой Сусанне и Юханнесом. Несмотря на то что она еще ходила беременная Иаковом, а потом рожала и кормила его. Перспектива иметь собственный дом давала им силы. Под конец она считала уже дни и даже часы, когда они покинут Офферсёй. Свекровь сокрушалась, что Сара Сусанне слишком перегружает себя работой, она должна заниматься только ребенком, но Сара Сусанне лишь улыбалась в ответ. Еще полгода назад все было иначе.

Впрочем, последнее слово осталось все-таки за фру Крог – через два месяца у Сары Сусанне пропало молоко. Пришлось взять кормилицу, жену одного из арендаторов на Офферсёе. В глубине души Сара Сусанне должна была признать, что ее тело почувствовало облегчение. Но о таком вслух не говорят.

Уже уже переехав под собственный кров, Сара Сусанне и Юханнес поняли, что не в состоянии сразу сделать все, что им хотелось бы. Но они действовали сообща. Она говорила с пылающими щеками. Он рисовал. Рассчитывал. Соображал. Записывал все коротко и точно. Таким образом, получалось, что решение как будто принимал он, хотя придумывала многое она. Главное, его слова, записанные на бумаге, хранились в шкатулке для документов, и их всегда можно было оттуда извлечь, чтобы посмотреть, что уже сделано, а что еще ждет своей очереди. Независимо от того, кто это придумал. Эти записки были чем-то вроде лоции, только для суши. Часто, когда супруги оставались одни и в доме все стихало, они доставали свою лоцию.

– Работников мы возьмем только на сенокос. Нам не прокормить столько людей круглый год, – писал Юханнес в своем блокноте, когда они обсуждали этот вопрос.

– Я согласна, – кивала Сара Сусанне.

Сверкая ослепительной улыбкой, Юханнес шел за графином, хранившимся в буфете, который они получили вместе с домом. Потом наливал вино в две зеленые рюмки на высоких ножках и одну протягивал ей. Они стояли друг перед другом и, подняв рюмки, кивали друг другу, словно два торговых партнера, заключивших выгодную сделку.

* * *

Зима была сырая, почти без снега, зато часто дул сильный юго-западный ветер, и море было неспокойно. Случалось, в проливе стоял такой туман, что моряки не видели выхода из фьорда. Лед у берега держался не больше часа, потом по нему шли трещины, и его уносило ближайшим течением. Во время отлива водоросли походили на разбросанный по полю навоз. Сара Сусанне никогда не любила ни вида, ни запаха мелководья, заросшего водорослями. Но поскольку и мелководье и водоросли теперь принадлежали ей, к этому следовало привыкнуть. Юханнес считал, что в случае нужды неплохо иметь под боком водоросли.

Уже первый год их жизни на Офферсёе показал, что он был прав. Потому что в тот день, когда должна была начаться весна, приходившая всегда с прилетом кулика-сороки, который уже расхаживал у кромки воды на своих длинных красных ножках, Господь наслал на них страшный снежный шторм. Старик как будто проспал всю зиму и только в апреле сообразил, что надо что-то делать.

И все-таки все приносило им радость. Здесь, в Хавннесе, Сара Сусанне могла наконец, больше не сдерживаясь, удовлетворять свою потребность в деятельности. Здесь была только одна фру Крог. Потягиваясь утром, она принимала каждый день как подарок. Проснувшись рано, она видела длинную фигуру мужа-брата-партнера, который стоял к ней спиной и расчесывал бороду. Если Эллен уже успевала забрать детей, Сара Сусанне, приоткрыв глаза, наблюдала, как он умывается. Узкие бедра, с которых сползали брюки, если он не надевал подтяжек. Белая мускулистая спина. Ребра, двигающиеся под кожей. Коричневый воротник шеи под светлыми волосами. И руки. Ладони. Словно их вынули из дубильного чана и прикрепили к белым предплечьям.