Дорогами Победы. 1945—2020. Международный Союз Писателей

Александр Головко

Сквозь пламя ада

О зверствах гитлеровцев свидетельствует

Василий Лягушов – пленник фашистских лагерей

в Гомеле, Чернигове, Барановичах, узник застенков

в Праге, Брно, Моравской Остраве, неоднократно

приговорённый к смерти в Освенциме и Дахау…

* * *
– Я к смерти был приговорён не раз.
Теперь не помню точно: умер, жив ли?
Сжигали и расстреливали нас,
Присвоив право на чужие жизни.
Меня водили трижды на расстрел,
И трижды очередь на мне кончалась,
Сгореть в печи я мог, но не сгорел…
Судьба моя, как на весах, качалась.
Я виселицы тоже избежал —
Не цепки оказались лапы смерти.
Её порой я, как спасенья, ждал…
Смерть не страшна в страданиях, поверьте.
Я помню боль.
Не рассказать о ней.
Молчат рубцы на сердце, как зарубки,
А от побоев шрамы на спине
Оставили фашистские ублюдки!
Металась, как в силках, моя душа,
Я сдерживал себя от подлой дрожи.
В аду, где жизнь не стоила гроша,
Бороться приходилось, кто как может…
Из плена трижды делал я побег
В края, где свет родного небосвода.
Где гордое есть имя – «Человек»!
Где сердце ждёт желанная свобода.
О, ты, Свобода, – сердцу милый звук!
Тобою до войны не дорожили,
Дышали мы, не думая, что вдруг
Тебя не станет. – Так беспечны были…
Электриком на станции служил,
Довольствуясь вполне своею жизнью,
С любимым делом знался, не тужил,
Семью имел, коллегами был признан…
Мне б снова с Таней свидеться, с женой,
И с Белым Углем, одолев напасти.
Далёкий уголок земли родной…
Жизнь в мире до войны – вот было счастье!
Работал от зари и дотемна,
Все знали нас в посёлке – Лягушо́вых.
Всё отняла проклятая война.
За это драться с немчурой пошёл я.
Но воевать недолго привелось,
Поспешно отступали мы с боями.
Был ранен, в плен попал. Осталась злость:
Как расквитаться с подлыми врагами?
Мерцал чужой над нами небосвод,
Но я не сдался, продолжая биться,
Искал момент бежать, да только вот
Собаки охраняли нас и фрицы…
Когда же обволакивала ночь,
Без сил валился я ничком на землю.
Хоть жилист был, но трудно превозмочь
Лишения, коль раненый и пленный.
Лежали мы вповалку на земле,
Спасительным лучом луна манила,
Как будто подавала руку мне,
И ввысь влекла неведомая сила.
Но набегала тень от облаков,
И сердце жгла тоска невыносимо.
Припоминал Кавказ и земляков,
Семью, родных, что дороги, любимы.
Я знаю, там им тоже нелегко,
И некому утешить в целом свете.
Дочурку бы увидеть и сынков,
Хотя бы весть домчал им странник-ветер…
Напел бы, что я жив, что всех люблю,
Пусть ждёт жена, отца пусть помнят детки.
Хоть мочи нет, я трудности стерплю,
Ведь русский дух живёт во мне от предков.
Стонали раненые и просили пить,
Прохлада ночи – малая отрада.
А я шептал упорно: «Надо жить,
Любой ценой бежать отсюда надо!»
Бежать. Но как побег осуществить?
Об этом каждый здесь мечтал, наверно,
И хуже, – думал я, – не может быть
Страданий, навалившихся безмерно.
Но всё, что пережить потом пришлось,
Такое не увидишь и в кошмаре,
От страха будто сердце запеклось,
Глаза затмило, словно едкой гарью.
Врага, Бог, за кощунство покарай!
За лозунг, что над лагерным есть входом
В Освенциме, вещал: «Arbеit maсht frei»*.
Но только смерть давала здесь свободу…
*За Родину мы можем умереть,
И защищать её – дано нам право,
Но нету права нам в печи сгореть,
Как скот на бойне – без борьбы, бесславно…
Расписан чётко лагерный устав.
В нём день и ночь налажена «работа»,
Где смерти жернова, не перестав
Молоть, не знают бедным жертвам счёта.
Но мне, однако, очень повезло:
Был на свинарник я отправлен к фрицу
С напарником. «Вживаясь» в ремесло,
В хлеву мы спали, ели жмых-кашицу.
Здесь, наконец-то, подвернулся шанс:
В неволе, чтоб не сделаться свиньёю,
Решили мы бежать и как-то раз
Рванули в лес дождливою порою.
Сквозь пасмурные тучи в вышине
Луны «фонарь» путь освещал, мигая.
И филин глухо ухал в тишине,
Лесную чащу криками пугая.
Бежали без дорог, едва дыша,
Без сил, шатаясь, шли сквозь сумрак ночи.
Погони нет, воспрянула душа,
Пора бы отдохнуть – устали очень.
Но, чтобы не настигла нас беда,
Как звери, днём в кустах глухих сидели,
А с темнотой – Полярная звезда
Вела нас на восток к заветной цели!
Всё б ничего, но голод донимал,
К жилью мы выходили только ночью.
Однажды петуха мой друг поймал,
Сырым его глотали мы, не морщась…
Стояла осень. На полях морковь,
Картошку, озираясь, мы копали.
Но без еды мы голодали вновь
И, прячась, от бессилья засыпали.
А раз вдоль речки пролегал наш путь,
Бурливой, словно в детстве – на Подкумке.
Вдруг вижу, как во сне, сдавило грудь:
Стоит девица, «Красный крест» на сумке.
Не ожидали мы подобных встреч.
Подходим ближе, просит не бояться:
«Я – «Красный крест», – на русском молвит речь, —
Я выведу вас к партизанам, братцы».
Отстали что ль мы в лагерном плену?
Про «Красный крест» я слышал краем уха.
А вдруг и впрямь вернёмся мы в страну,
И кончатся мученья, невезуха?!
И повела…
Прямёхонько – к врагу,
Дошло нам позже – «утка» подсадная.
И снова плен, побои…
Не могу…
Свобода унеслась, как дым, растаяв.
Прощался с жизнью вновь, судьбу кляня.
Но смерть визит как будто отложила…
И вновь спасла профессия моя,
Ведь до войны электриком служил я.
Припомнил Белый Уголь, речку, плёс,
Мерещился Подкумка мирный рокот.
И водопад, летящий под откос,
У домика близ станции высокой.
Как будто ласточки гнездо плели
И радостно кричали, вылетая,
Смотрел на них, в душе сады цвели…
Закрыв глаза, на нарах так мечтал я.
Но растворялся этот сон живой,
И милые друзья, и всё родное…
Маячил с автоматом часовой
На вышке, словно дьявол, предо мною.
Не рассказать про все мытарства мне.
В «Сопротивленье» лагерном сражаясь,
Мы умудрялись выжить в том огне,
Давя к себе непрошеную жалость.
С друзьями снова я бежать решил,
«Колючку» ночью отключив от тока,
Мы выбрались. Но вновь в лесной глуши
Поймали фрицы нас, избив жестоко…
Потом я в третий раз бежал. Судьбой
Играл, она скупа на милость.
Четыре года ада – за спиной,
Как рыба бился…
Где ж ты, справедливость?!

* * *
Фронт близился. Я слышал гром в ночи:
Всё громче канонада наступленья.
Но в ров согнали пленных палачи,
Чтоб уничтожить всех, скрыв преступленья.
Под лай собак и свет прожекторов
Из пулемётов пленных добивали,
Бульдозеры закапывали ров,
А сверху огнемёты поливали…
Мир треснул в той траншее пополам,
Как будто воцарился ад кромешный.
На мне лежали мёртвые тела,
Я выбраться пытался безуспешно.
Не зная слов, молитву я шептал,
Как в забытье, валялся без движенья.
Мне чудилось, что призраком я стал,
Что умер я, и что конец мученьям…
А утром в тишине пронёсся крик
Спасительный, услышали впервые:
«Друзья, камрад, пришёл свободы миг!
Вставайте, бедолаги!
Есть живые?»
Над головою нашей покружив,
Смерть отпустила вновь из душегубки.
Лежу, раскинув руки, с мыслью: «Жив…»
Саднят лишь болью на сердце зарубки.
Со злостью думаю: «Скорее встать бы в строй,
Врагу дать перцу, взяв винтовку в руки!
Расправиться с проклятой немчурой
И отомстить за боль свою и муки!»
И вот, едва оправясь, рядовой,
Я в логове врага громлю бесстрашно.
От пуль не прячусь на передовой,
Спасенья нет фашистам в рукопашной!
Но, как ни бей проклятого врага,
Вовек не расквитаться за любимых.
Погибших не вернуть нам никогда…