Секулярные игры

Марк сжимает в кулаке кристалл всю дорогу до дома.

Он решает пойти длинным путем, огибая главные улицы – мимо уходящих ввысь акведуков, у самой кромки купола. Аллея кленов тянется почти до его дома, и Марк любил этот путь с первых классов университета – близкий к внешней поверхности, подходящий к задним воротам виллы.

Он больше не ребенок, и кристалл в руке не дает забыть об этом, даже не имея тяжести.

Марк идет между рядами заботливо высаженных деревьев – каждый росток сокровище на марсианской почве, и их темно-бурые листья зеркалом отражают цвета холмов за стенами купола – вросшие в его землю, вжившиеся вместе с человечеством. За прозрачными стенами купола тянется бугристая рыжая пустыня, и песок низко стелется у холмов.

В обычный день их округ бы только начинал просыпаться, но дни давно не бывают обычными, и слишком многие встречают дни с рассветами, отсчитывая каждый день до Игр – заполняя улицы поселения. Марк не хочет встречать знакомых и не хочет обсуждать свой жребий. Решение давно принято, продуман каждый шаг, и, всё же –Марк даже малодушно думает выкинуть кристалл и подобрать вместо него кусок железа – скорее абсурдной шуткой, и лишь безумец стал бы отказываться от Игр. Величайшей чести для любых намерений – и Марк сжимает кулак так, что, кажется, навсегда грани кристалла отпечатаются в ладони. Ему всегда было спокойнее у подножия колонн акведуков, у пьющих их воду деревьев – как, говорят, далеким их предкам на Теллус было уютнее при виде огня; то, во что сложно поверить спустя многие столетия, и, может быть, когда-нибудь его потомках будет неуютно при виде листвы.

Буря занимается за толщей купола, и песчинки делают небо клубящимся, мутным и красным.

Марк возвращается к обеду, и едва минуя ворота знает – каждый в доме ждет его жребия.

Ждет каждый из слуг, приветственно кивая, не решаясь спросить – и Марк не говорит им, то, что и так они узнают совсем скоро. Родители сидят в столовой, за накрытым столом – отличными гражданами, не отменяя правил даже в самые особые дни, но и не притронувшиеся к пище.

Марк выкладывает камень на стол- небольшой кристалл кремнезёма, и его мутные стенки вдруг кажутся самым дорогим, что только было в их доме. Марк вытянул светлый камень, и мама закрывает рот ладонями, а потом смеется –довольно и счастливо, как должны матери тех, кто избран для Игр; поразительным совпадением с идеальной картинкой – она действительно рада.

– Слава Марсу. Тебя выбрали, – говорит мама. – Ты будешь участвовать в Секулярных Играх.

Отец сжимает губы в жесткую линию, вздыхает, и всегда был против Игр – неверной реакцией верного гражданина. Он не может изменить жребий, и слишком разумен для того, чтобы не играть в игры Консула – для любой фамилии честь отправить детей на Игры. Честь ведет к величию, величие ведет к власти, власть ведет к процветанию –а к чему еще должен стремиться человек.

– Это хорошо, – наконец, произносит отец.

Они все ждут его слов – и мама облегченно смеется снова, встает из-за стола, забывая об обеде, и подходит к Марку. Он уже выше неё, и мама смотрит с гордостью, снизу вверх, сияя улыбкой. Слуги начинают перешептываться, не сдержавшись, прямо при них – достаточно тихо, чтобы нельзя было разобрать слов. Почему-то Марк надеялся, что отец скажет иначе – смешно, как угодно иначе, но он умеет не удивлять. Марк смотрит на него, долго, с вопросом, и отец отводит взгляд.

– Так и должно было быть. Ты лучший пилот в выпуске. Лучший навигатор. Я знала, я всегда знала! – мама берет руки Марка в свои, сжимая. – Первые Секулярные Игры нового века. Ты прославишь нашу фамилию. Мы должны принести самые щедрые жертвы богам. Марсу, конечно же Марсу, Урану, Нептуну, почтим Плутона в честь предков, позовем соседей, они будут вне себя от зависти!

– Ну не самые щедрые, – добавляет отец со сварливой шуткой. – Богам достанется и на Играх.

Прославит, даже если не так, как представляет мама, и Марк неловко улыбается в ответ. Они считают его скромным, старательным, упрямым ребенком –каким он был когда-то, каким он был удобным, хотя у них достаточно причин считать иначе. Мама подобрала бы ему лучший наряд, если бы форма для Секулярных Игр еще не была одобрена самим Консулом. Древним ритуалом, впервые восстановленным в новом веке – первые Секулярные Игры в честь богов и не только богов.

Игры покажут, сколь велик Марс. Игры дадут ему силы.

Мама начинает подготовку к празднику тут же, забыв об обеде – утягивая слуг в украшение залов и приглашения гостей, вторя игре в празднество, вопреки перебоям воды и слухам о голоде в плебейских округах- в неудачное или наоборот,

Как раз удачное время.

***

Отец кивком зовет его за собой из главного зала.

Праздник завершен, мама принимает вечернюю ванну, и слуги тихо гремят, прибирая посуду и украшения. В бокале отца еще парит несколько пальцев дистиллята, он кажется мягче, но Марк уже знает – обманчивым ощущением. Они выходят на балкон, и воздух снаружи чуть менее полон запахами, чем воздух дома, и так же спокоен. Уличное освещение приглушено, и небо темное и блеклое за сводами купола. Глаз теряет толщину пластика, и, кажется – если подпрыгнуть, можно легко оказаться за пределами их сектора, на пустынной ржавой равнине.

Кажется, будто стена между ними и поверхностью планеты иллюзорна, не имеет веса –чувством свободы, как если бы Марк мог прожить там хоть час. Отец ловит его взгляд и его мысли –потому что знает его даже дольше, чем сам Марк помнит. Он отпивает маленький глоток и говорит – как говорил бы с почти взрослым, но – с еще ребенком, на самом деле.

– Колонии перекрыли поставки воды. Теперь официально.

Марк кивает, ничуть не удивленный – новость уже разошлась по округам патрициев. Завтра об этом узнают и плебеи. Главная новость дня – не такая уж новость, на самом деле, и он старается отвечать с беспокойством – как, наверное, ждет от него отец; как должен бы хороший сын Марса.

– Игры должны испугать их. Вся военная мощь Марса, направленная на спутники… Вода вернется.

– Страх худший союзник мира, – вздыхает отец, и умеет говорить красиво, как истинный патриций.

– Спутникам не выжить без нашего железа и наших овощей. Говорят, запасов Реи хватит на несколько наших месяцев. Говорят, Ганимед и Европа только и ждут повода, чтобы пойти на уступки.

Даже дети знают об истинной цели игр –прекрасной донесенной позицией метрополии, и Марк повторяет каждое слово и не верит ничему из того, что говорит. Марс прекратил поставки железа и кремния около года назад. Овощей – уже как несколько месяцев, вот только спутникам есть, чем ответить, и многие столетия прошли с тех пор, как слово Марса было единственным в системе.

– Всё так, – соглашается отец, неохотно, словно есть что-то кроме позиции метрополии.

В округах плебеев ходят совсем другие слухи. Говорят, всё что угодно может скрываться под слоем льда Энцелада – куда большее, чем несколько портов и станций по опреснению. Говорят, у спутников уже могут быть собственные поля с собственными овощами – кто знает, на что способны генетики перед лицом голода. Говорят, спутникам найдется, чем ответить железу. Отец допивает дистиллят долгим глотком, морщится – и небрежно выпускает стакан. Тот опускается на пол плавно, с тихим глухим стуком, отчетливо слышным в их неловком молчании.

– Думаешь, будешь война? – спрашивает Марк.

– Консул не хочет войны, и у него есть еще шесть лет от срока.

Отец верит в Августа – всегда верил, наперекор всей остальной фамилии, и они могли бы быть куда более влиятельными членами фамилии без его веры; и, всё же – этой веры недостаточно, чтобы отец ответил «нет». Отец еще не ошибался, и Марк не чувствует удивления, скорее усталость.

– Есть вероятность, что Секст попытается… – отец обрывает фразу, не договаривая, и всё ещё считает Марка ребенком, с которым нужно подбирать слова в серьезных вещах. – Попытается воспользоваться Секулярными Играми, чтобы что-нибудь предпринять.

Ему не нужно договаривать, чтобы Марк понимал – «что-нибудь» ёмкое слово.

– Что делать мне?

– Ничего. Не примыкай к его легионам. Не сражайся с ними. Скройся, если сможешь.

Отца зовут Мудрым, прижившимся третьим именем, и мудрость частое имя их рода. Марк кивает, и легко умеет соглашаться – приобретенным навыком там, где он никогда не сможет переубедить. Первая репетиция Игр назначена на ранее утро, блеклое солнце уже скрывается за горизонтом, и Марк вздыхает и идет к своей комнате – прилежным сыном, чтобы обернуться в проеме балкона.

– Марк, – окликает его отец, но мягко, – словно зная, что он все равно не послушает. – Выбирай своего покровителя Игр осторожнее. Марс лучше всего. Ни в коем случае не Юпитер.

У глаз отца начинают собираться первые морщины – предвестником старости, и у него нет другого сына. Марк говорит ему то, что он хочет услышать – крошечной уступкой и большей, что он может предложить.

– Хорошо, пап.

***

Игры проведут у подножия Олимпа.

На тренировки их вывозят вместе, от университета, и автобус медленно едет по холмистой пустыне. До Олимпа не проведено дорог, и новый купол не строят даже ради Секулярных Игр – не на грани войны, не на грани голода, не в этот раз, и, может, когда-нибудь к Олимпу будут вести дороги всей системы, а на Играх будут выступать и дети колоний спутников. Наверняка, чего-то подобного хотел бы Консул. Марк сомневается в таких мечтах, и большинству его сверстников плевать на проблемы Энцелада. Большинство его сверстников не считает выходцев со спутников достойными даже заходить в округа патрициев, проголосовали бы против новой миграционной политики и не считают нужным инвестировать больше минимума в их университеты. Большинство его сверстников говорят словами своих отцов, а плебеям достаточно собственных бед.

Они переодеваются в костюмы в автобусе – для внешней среды, и Марк, как многие, в последней раз выходил за пределы купола года в четыре, на экскурсиях на младших курсах университета. Их десять – десять избранных, вытянувших светлые кристаллы кремнезема; детей достойных фамилий, которые представят для всей системы Марс, и Марк еще неделю назад сидел с ними за одними партами и слушал одних учителей. Лучшие выпускники – те, кто должен быть лучшими, кому исполнилось десять, только-только преодолевшие рубеж совершеннолетия, и, спроси кто Марка – он бы согласился, они еще слишком дети, чтобы думать о Марсе всерьез.

Из автобуса они вываливаются неуклюже, подпрыгивая на внешнем грунте. Костюмы непривычно сковывают движения, и под шлемами не разобрать лиц – различая только по именам на костюмах. Земля под куполами поселений совсем иная, ровная и стерильная, и Марк плетется позади, осматриваясь. Марс вокруг кажется диким, бескрайним – не такой уж большой, не такой уж далекий, всегда находящийся за прозрачными стенами купола и – совсем иной ожившим.

Олимп огромен –уходящей вверх глыбой, железо и камень, величием настоящих богов, и мелкий песок мягко льнет к пластику шлемов. Говорят, первые поселенцы с Теллус мечтали когда-нибудь вдохнуть его воздух, пройтись без защитных костюмов по его земле и вырастить на его ржавой почве семена с Теллус, и Марк никогда не мог понять этой мечты -абстрактной, лишенной смысла.

Куратор делает жест, и группа идет за ним – неловко передвигаясь по извилистым холмам, туда, где будет возведена арена. Устаревшие роботы сооружают трибуны и медленно тащат экраны для трансляции Игр – на всю систему, до колоний спутников – главных зрителей Марса. Они прокладывают провода, поднимают солнечные батареи, и давно не строили ничего столь большого на Марсе. Игры изменят многое, очень многое с войной или без.

Очевидно, зачем нужны репетиции – чего-то, что ни разу не было в этом веке, и в наушниках шлема они слышат голос распорядителя Игр. Куратор показывает лазерной указкой на левую сторону будущего стадиона – туда, где двое ржавеющих роботов медленно и беззвучно тащат металлический лист по неровному склону холма. Лист кажется волосинкой в тени Олимпа.