Перстень Луизы

12

Пребывание за границей наложило свой отпечаток на поведение хирурга и его жены: они стали лучше относиться друг к другу, старались доставлять радость в любых мелочах. Для Вадима, поднимающегося рано утром, теперь не составляло труда после выполнения зарядки приготовить завтрак и пригласить жену к накрытому уже столу (он научился хорошо готовить кофе по-ливански из зерен). Они очень скучали по своим детям, которые остались в России с родственниками Надежды (девочке было девять лет, а мальчику – только пять). Письма из Советского Союза прилетали с дипломатической почтой раз в месяц, и все с нетерпением ждали вестей от родных и близких. Особенно радовали хирурга и его жену письма от детей (вначале их писала только дочь, а на отдельном листке бумаги присылала рисунок в виде обведенной кисти брата, не забывая обвести карандашом и свою ладошку). Эти письма перечитывались много раз, и все это заканчивалось поцелуем бумаги…

Мысленно муж и жена часто прокручивали эпизоды жизни малышей с самого их рождения, и тогда возникало чувство жалости из-за того, что недостаточно все-таки уделяли они внимания своим детям. Им так хотелось хоть одним глазом увидеть сына и дочку!

Наконец подошло время отпуска. Увы, гинеколог должен был сопровождать свою жену в Союз на роды, а значит, Вадим никак не мог покинуть госпиталь. Поехать домой могла только Надежда – хирург прекрасно понимал жену, которая рвалась встретиться с детьми и родственниками.

Пришлось готовиться к вынужденному одиночеству. Вадим научился даже выпекать хлеб – он брезгливо относился к хлебу, испеченному местным населением в самых антисанитарных условиях, да и получался хлеб домашней выпечки намного вкуснее.

Утром, провожая жену, хирург делал вид, что все идет хорошо, что он бодр и весел. На самом же деле на душе у него скребли кошки. Да еще не удалось даже проводить Надежду в аэропорт: в госпитале из специалистов оставались только женщины, а так поступать не полагалось.

Рано утром машина отъехала от дома хирурга…

Вадим даже не ожидал, что у него из глаз сами собой потекут слезы.

– Ты чего расслабился? – спрашивал он себя, стоя у зеркала. – Все идет нормально, два месяца пролетят быстро…

Но на душе было тяжело. Как будто камень лежал на сердце. Сколько он просидел, понурившись в кресле, хирург не заметил. Пришел в себя только когда сквозь оконную сетку с ним поздоровался бой, обнаживший зубы в улыбке.

Вадим вышел из дома.

– Фодя, вот тебе деньги, купи мне сигареты.

– Но вы же никогда не курили. Зачем заниматься этим сейчас? – разумно поинтересовался бой.

И хирург молча согласился с этим разумным человеком.

Фоде было чуть больше сорока лет. Атлетически сложенный, он мог делать по дому абсолютно все. Первое время Вадим и его жена удивлялись, как хорошо все у боя получалось. Особенно восхищало Надежду мастерство, с каким он отглаживал брюки и рубашки утюгом на углях…

Хирург решил, что нужно было собираться на работу. Он позавтракал и сходил за машиной. Приехав в госпиталь, заставил себя заняться ревизией инструментов в кладовой – врачи общей практики еще не пришли и направлять на консультацию больных было некому. А сидеть без дела Вадим не мог.

Время тянулось ужасно медленно, и в голову лезли самые невероятные мысли. Росло беспокойство за жену, которая как раз в это время должна была проходить таможенный контроль и садиться в самолет. Казалось бы, беспокоиться не о чем: ничего запрещенного Надежда не везла. Да и старший группы обещал, что они с консулом проводят ее через таможенный контроль (вещи были хорошо упакованы, и очень не хотелось их перетряхивать). Правда, смущало то, что новый консул был излишне мягким человеком, к тому же не умел он быстро сходиться с людьми и решать неожиданные проблемы, как это делал его предшественник. Новый дипломат демонстративно не употреблял спиртное – наверное, это было правильно в период горбачевской антиалкогольной кампании, но мешало ему находить общий язык с местными чиновниками, которых совершенно не интересовали предписания на этот счет советского генсека. Все это очень сказывалось на его основной работе, которая во многом зависела от коммуникабельности человека – за бутылкой пива или за рюмкой джина многие вопросы решаются быстрее, что у нас, что в Африке (марьяж, как известно, он и в Африке – марьяж)… Если же учесть, что и новый посол вышел из партийных функционеров «перестроечного» призыва, не знающих даже английского языка, то можно представить себе уровень дипломатической работы в посольстве на тот период…