Военно-морские, охотничьи и рыбацкие истории. Серьёзно и смешно, всегда с любовью. Книга 1

Часть вторая. Анатомия страсти. Попытка исповеди старого охотника-легашатника

Прошедшей осенью обидел я Евдокию, соседку по даче. Дело было так. Пришли мы с англичанкой Норкой домой с охоты по вальдшнепам, слегка усталые, но довольные: трёх лесных куликов в ягдташе принесли, рыжеватых, с мягкими длинными носами, к середине октября уже хорошо отъевшихся.

Надо сказать, что после охоты или просто прогулки по лесу настроение у меня всегда делается распрекрасным: всем доволен, ничто растревожить не может. И что бы я ни делал, кого бы ни слушал, в голове всё время возникают и прокручиваются сцены охоты: как Норка искала, как причуяла и стала, как мне надо было её обойти, как подняла собака птицу, как пришлось стрелять навскидку в гущине ольшаника, как Норка нашла сбитого… Такое вот благостное состояние души. Уверен, что и сеттеришка наша об этом тоже думу имеет: как весело было бежать по мокрым лужайкам перелесков, как ошарашил внезапно заполнивший все её существо запах птицы, как, слегка подрагивая хвостом, подходила, как замерла на стойке, как услышала команду, как броском подняла вальдшнепа, не особенно хотевшего взлетать, как услышала выстрел и увидела падавшую птицу, а потом засунула нос в так прекрасно пахнущие перья и тянула в себя вожделенный запах, как села рядом с птицей и совершенно счастливыми умными глазами смотрела на подходящего друга и партнёра…

Сегодняшняя охота вообще была примечательной: сделал из-под Норки удачный дуплет! Это большая редкость на охоте по вальдшнепам, да еще когда вальдшнеп местный, а ожидаемой высыпки всё нет и нет. И хоть взял я этих лесных куликов из-под своих собак не одну сотню, но дуплет-то был всего третий. Поэтому и внутренний настрой был особенным.

Время к обеду, мы подошли так, как и договаривались с женой Татьяной. Стащил я с себя сапог и прыгал на одной ноге по крыльцу в поисках запропастившегося тапочка. Норка с важным видом – всегда после удачной охоты на себя напускает – мокрая, слегка грязноватая, сидела рядом с крыльцом и ждала, когда я её разотру полотенцем и накормлю. В поредевшей от частых охот шерсти штанов собаки запуталась сухая еловая ветка. На крыльце стояло разряженное ружьё, лежал патронташ и вынутые из ягдташа вальдшнепы. Легкий ветерок пошевеливал пёстрые пёрышки. Мы с Норкой предвкушали момент торжественного выхода Татьяны и её желанного, пусть даже слегка деланного удивления от привычно добытой дичи.

Но недолго музыка души играла… Раздались голоса, и на крыльце появились Татьяна и соседка Евдокия, наших лет полная женщина с красивым лицом, почти всегда говорящая либо о внуке, либо об огороде. Татьяна улыбнулась нам и нашей удаче, а вот Евдокия… Произнесла тихо, но со значением: «Какие махонькие!… И как же можно таких ловить?… Какие же вы все охотники душегубы!… Со своими собаками всех птичек переловили!…» Мои слабые поначалу попытки объяснить, что мы птичек не ловим, а умело отыскиваем с собакой и стреляем из-под стойки, ничего в принципе не изменили: Евдокия талантливо – всё-таки филолог – поменяла слово «ловить» на слово «стрелять» и продолжила дальше, по-прежнему тихо и спокойно: «Всех птичек перестреляли.... Голосов птиц не слышно… Леса опустели.... Всё повырублено.... Везде в лесу мусор....» В общем, тихо сказала, да громко прозвучало.

Слушал я, слушал, и такая меня вдруг злость взяла, что не сдержался, высказал всё, что в тот момент в голову пришло. А пришло многое. Да и военно-морской язычок у меня подвешен неплохо. Сказал и про мясо убиенных в ужасающей обстановке коров, свиней и баранов, которое она вместе с семьёй постоянно употребляет в виде еды; и про многих женщин, с громадным удовольствием красующихся в снятых с бедных зверюшек мехах; и что в октябре голосов птиц в осеннем лесу и не должно быть слышно, а это надо бы знать даже филологу – огороднику; и что мусор в лесу разбрасывают в основном автотуристы да грибники – дачники, а настоящий охотник в лесу спички не бросит; и что с браконьерскими порубками лесов вокруг нашей деревни боремся только мы опять же с охотником Сан Санычем, а некоторые мужики только и способны, что водку трескать да в огороде изображать из себя сильно занятых трудяг; что воспитать хорошую легавую собаку – это такой труд, который совершенно необъятен для рядовых огородников, пусть даже и с верхним образованием; и что, наконец, существует понятие – не у всех, конечно – об охотничьей страсти, которой многие хорошие и знаменитые мужики подвержены были, кстати, и некоторые женщины тоже…

С тем и разошлись. Каждый думал о своей правоте. И верил в это.

Настроение было испорчено вконец и надолго. К тому же и Татьяна совершенно справедливо изругала меня за некрасивое поведение со «слабой» женщиной…

Ночью мне приснилось ужасное. Соседка Евдокия в белой ночной рубахе, держа в правой руке лопату, а в левой – коробку магазинных пельменей «Государь», сделанных из мяса молодых бычков, гонялась за мной по окрестным лесам, громко крича: «Я тебе покажу страсть! Я тебя отучу птичек ловить! Будешь у меня только мясом коровьим питаться!» Явственный такой сон. Однако в поту проснулся. Лежал и долго размышлял о всемогуществе охотничьей страсти, сидящей во мне с детства и не дающей покоя в старости, и о том, что надо бы мне аккуратно объяснить всё это соседке Евдокии. А то ведь ладно наша Евдокия, не разбирающаяся в таинствах охоты и леса, но ведь по разным кабинетам сидят, руководят и строго запрещают эшелоны чиновников – «евдокий», большей частью неграмотных в общем комплексе проблем природоохраны, охоты, вообще природопользования. И вот поэтому, «анатомируя» свою охотничью страсть, мне надо отстаивать не только свои взгляды на охотничье действо, но и дошедшие через века взгляды моих предков и предков миллионов настоящих, страстных охотников.

…

Утром встал пораньше и написал