Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Письмо двадцать седьмое
Дорогой Анатолий Николаевич!
Жду тебя в д. Тимонихе, которая почти погибла, зимой уже никто не живет… Я буду там до твоего приезда, а в сентябре надо в Москву. В Харовске глава Мазуев даст тебе мотор.
Кланяюсь жене и друзьям твоим. До свидания. Белов. 10 августа 2002 г.
Тимониху можно назвать деревней, и то правда, но для любого образованного человека – это сакральное место. Ясная Поляна ассоциируется у нас с могучим талантом Льва Толстого, Щелыково – с незабываемыми пьесами Александра Островского, Овстуг – с лирической поэзией Федора Тютчева, Куоккала – с дивными картинами Ильи Репина.
Талант неминуемо рождается на почве, как писал в своем известном дневнике Достоевский, а проживать может и на асфальте. Читаешь биографические книги русских творцов-гениев и четко осознаешь: Пушкин немыслим без Михайловского, Блок – без Шахматова, Есенин – без Константинова, Аксаков – без Абрамцева, Пластов – без Прислонихи, Абрамов – без Верколы.
Тимониха напитала Василия Белова вековыми крестьянскими традициями и ремеслами, вложила в него столько энергии и таланта, что он навечно вошел в мировую литературу как великий писатель-самородок и печальник Земли русской.
Я ехал в Тимониху, как едут православные в Иерусалим, а мусульмане – в Мекку, – с благоговением… Про лесную деревушку Белова я читал восторженные отзывы самых разных знаменитых соотечественников – от Шукшина до Солоухина, от Свиридова до Куняева. Однако главный трепетный праздник в душе рождался от мысли, что я вскоре встречусь с Тимонихой и пройдусь по той земле, где вырос Белов, чьи книги в студенческие годы воспитывали во мне патриота и писателя.
Мы приехали в Тимониху 18 августа 2002 года семьями, с женами – я и Саша Рыбников. Транспортом главы Харовского района Александра Николаевича Мазуева не воспользовались, хотя Белов дал его домашний и рабочий телефоны. Жили в гостях два дня. Хозяин умело расхваливал дом, баньку, сад, показывал и второй дом, где стул сделал отец, а на потолке торчал крюк, на котором качалась люлька с будущим писателем. В беседах так много всплывало интересных историй с именитыми гостями, что я едва успевал заносить их в дневник. Бурные чаепития заканчивались походами по окрестностям, за деревней Белов водил нас то к реке, то к восстановленной им церкви, то по дальним деревням. Забрели мы, конечно, по ранней договоренности с хозяевами, в гости к художнику Валерию Страхову, к кинооператору Анатолию Заболоцкому. У последнего довелось попариться в его жаркой баньке, пахнущей ромашковым настоем и стоящей по пояс в траве у маленькой речки с огромными, обласканными солнцем и ветром камнями.
На всю жизнь запомнилась мне и баня самого Белова. Хозяин справедливо гордился и тем, что она долго жаром пышет, и тем, что построена по его замыслу, а главное, она угодила множеству гостей с разными вкусами и характерами. В ней с удовольствием парились Шукшин, Яшин, Кожинов, Абрамов, Рубцов, Носов, Распутин, Куняев, Крупин. Список можно продолжить.
О бане Белов говорил много и красочно. Отсюда следовало: она для него была не обычным атрибутом деревенской жизни, а заманчивым приглашением к душевному, откровенному разговору и очередному приезду в гости.
Чем можно удивить человека в городе? Небоскребами? Музеем? Рестораном? А что цепляет за душу человека в деревне? Чистая природа да жаркая баня! Вот Василий Иванович всех и покорял «чистилищем души и тела».
Каким помощником в творчестве явилась баня, однажды Белов признался писателю Федору Абрамову: «Я каждое время года баней меряю. То есть все через баню: и осень, и зиму, и весну, и лето. Стоит мне только представить, как я выхожу из бани, и я с особенной силой, прямо-таки физически начинаю чувствовать и запах травы, и запах земли, и запах дождя и воды. И небо, и снег вижу иначе… Я, между прочим, так всегда и делаю, когда пишу пейзаж или человека: воображаю себя вышедшим из бани, и тогда сразу спадает с вещей вся пыль и короста повседневности».
Поэт Анатолий Передреев, гостивший, как и мы, в Тимонихе, отметил главную достопримечательность писательской усадьбы отдельным весомым стихотворением «Баня Белова». Его стоит привести полностью, хотя оно объемно, но полно раскрывает как думы и помыслы гостей, так и атмосферу, царившую в деревне.
1
2
3
Стихотворение Анатолий Передреев написал в 1985 году. Оно включено в замечательный сборник стихов этого поистине народного поэта с русской отзывчивой душой, который вышел в 1992 году в московском издательстве «ЕВРОРОСС». Подарив книгу мне, Белов посоветовал никому ее не давать, иначе умыкнут, зачитают. Стихотворение о бане было отмечено им закладкой и искрометным напутствием. Я не послушал писателя, прочитав в компании друзей знаковые и душераздирающие стихи об исчезающей Тимонихе на безмолвных просторах, кто-то попросил их переписать… Увы, обратно книгу мне не вернули. Выручил Анатолий Заболоцкий, он отксерокопировал стихотворение «Баня Белова» и подарил его мне.
Передреев видел запустение Тимонихи в середине 80-х годов еще задолго до Горбачева и Ельцина, ввергнувших страну в пучину разрушительных реформ. Поэт жалел ее, называл то сиротой, то «спящей царевной». В сияющих полях, в бескрайних далях, в заколдованной тишине, и, конечно же, в согревающей душу бане по-черному его посещала надежда на возрождение, ему о том «так пели и травы, и листья, и ветер». Однако к власти в России пришли не богатыри – будить «спящую красавицу» и собирать деревенскую Русь, в Кремль пробрались западники и либералы, и Русская деревня окончательно была приговорена… И мне в Тимонихе в 2002 году было уже яснее ясного: весь традиционный русский крестьянский мир уходит, будто Атлантида, в бесконечность, в бездну.
Русофобская команда Ельцина с особым рвением и безмозглостью внедряла в жизнь программу обезлюдивания деревни, раскрестьянивания сельской местности. И эта жизнь уходила в города и там грубела, серела, мельчала, спивалась, тосковала.
Мне интересно было знать мнение самого Белова, а возродится ли когда русская деревня? Он без раздумий отвечал: «Деревни больше нет». Я поругивал его за пессимизм, пытался выжать хоть одно малюсенькое слово надежды, а он оставался категоричен: «Деревня загублена». По инерции мы посылали с ним депутатские запросы, дабы сохранить островки сосновых лесов, подсыпать разбитую дорогу, но уже сама власть давала пустые ответы, расписываясь в своей беспомощности.
И все-таки я уезжал из Тимонихи со светлыми чувствами. Целых два дня мы говорили с Василием Ивановичем о чем хотели, о чем просила душа, ели речную рыбу со сковородки и пили чай из родительского пузатого самовара. Я исписал там несколько блокнотов.
О том богатом общении с щедрым и мудрым старожилом деревни Василием Беловым я написал очерк «Корни», который вошел в книгу «Хранитель русского лада». Иногда я его перечитываю, как стихотворение Передреева, и ко мне почему-то приходит уверенность: наступит время и деревня возродится, прорастет корнями… Ну как может быть Россия великой без деревни-матушки?!