Сто сорок писем Василия Белова

Письмо двадцать второе

Дорогой Анатолий Николаевич!

Всю книгу еще не прочитал, но уже вижу, что книга у тебя получилась хорошая. (То, что она хорошая, можно судить даже по оглавлению.)

Вот и ты вплотную подошел к той грани, которая меня мучает всю жизнь. Да-с! Что это за рубеж? А вот что. Теперь тебе неминуемо придется выбирать (или хотя бы разделять), где у тебя полное художество, а где документ. Разделить эти явления полностью, конечно, невозможно, но стремиться к этому все равно настоящий писатель обязан. А ты уже настоящий писатель… А как ты сможешь выпутаться из политики, я не знаю. А может и выпутываться из нее тебе не следует? Я вот как ни освобождался, ничего не вышло… Все дело в натуре, в менталитете, как теперь говорят.

Так что не жди ни от кого ни помощи, ни добрых советов, ни пощады, так как и битым будешь, и обиженным и, пардон, старым, и, может, даже бедным. Так или иначе, от литературной стези тебе не отвертеться уже, придется тянуть литературную лямку, как тому бурлаку… Но ведь ты волжанин! Так что изволь тянуть. Бурлаки были, кстати, не такие как у Репина. Они и лямки тянули, и пели – дай Боже! – и дрались, и плясали…

И тематику подразделять тебе придется: где экология, где животные, где архитектура, где рыбаки и охотники. А где и министры с губернаторами…

Вот что, кратко, хотелось мне тебе сказать. Поговорим, может быть, и еще, коли живы будем.

Обнимаю. Белов. 3 декабря 2001 года. Вологда.

Да, у тебя под боком объявилась икона Богоматерь Подкубенская (умиление) – шедевр живописи, которую (цветное фото) я хочу вставить в свою новую книгу и уже написал в Ростов, чтобы организовали мне хорошую съемку на слайд и прислали в Вологду. И тебя упомянул в письме к работникам Ростовского музея…

Посодействуй, сколько можешь!

До свидания еще раз.

Белов.

Хорошо помню, я не спал всю ночь, осмысливал ту высокую оценку, которую дал Белов, прочитав мою книгу «Дом под кронами дубов» – «А ты настоящий писатель!». Я настоящий писатель… Это внушил не я себе сам, это написал черным по белому великий наш писатель, на чьих книгах я учился в студенческие годы.

Эта похвала побуждала меня потом писать и писать, не оглядываясь на замечания критиков, порой и справедливые.

О книге мы говорили и спустя месяц, и спустя год. Белов хорошо помнил многих ее героев. То просил рассказать о леснике и самодеятельном художнике Михаиле Семидушине, то о несмолкающей гармони Павла Марзаева.

Иногда, перечитывая письма Белова, в том числе и это – о выборе заниматься или не заниматься документальной публицистикой, идти в политику или остановиться на писательском труде, я задаю себе вопрос: а Белов когда-нибудь сомневался в таком выборе? Известно, что он сознательно встал на путь политического обличения власти, противостояния, публичного высказывания той правды, о которой не писала либеральная пресса и которой боялась либеральная власть. Выходит, сомнений и переживаний на сей счет не должно быть. Тогда как быть с тем признанием, которое он сделал известному литературному критику и публицисту Владимиру Бондаренко, опубликовавшему в газете «Завтра» беседу с писателем под заголовком «Молюсь за Россию». Писатель размышляет: «Вот я до сих пор публицистикой занимаюсь. А надо ли это писателю, так и не знаю… Конечно, писатель должен заниматься политикой своего народа. Но место писателя все-таки определяется его художественной мощью, величиной и сложностью художественного замысла. Тут многое зависит от цельности писателя. От того, какую непосильную задачу он на себя взвалил. Какой Храм хочет построить».

И вновь ловлю себя на мысли: только гениальному писателю свойственно сомневаться и при этом выбирать и идти верной дорогой – дорогой служения Отечеству. Белов, безусловно, гениальный писатель, подвижник, публицист, философ.

Трудновыполнимой оказалась просьба писателя достать копию, вернее, фотоснимок с иконы Богоматерь Подкубенская (умиление), что хранилась в музее Ростова Великого. Сотрудники искали ее по моей просьбе в запасниках, но не нашли. Тогда я послал им телеграмму, как напоминание о том, что от своего предложения мне трудно отказаться, ибо фотоснимок нужен писателю Белову.

Декабрь 2001 года заканчивался этим письмом.

Переписка с Беловым началась в новом 2002 году с моего письма. 16 января я проинформировал писателя о сданной в типографию его книге «Раздумья о дне сегодняшнем», а также напомнил о причинах затянувшегося поиска нужной иконы.

К счастью, письмо сохранилось в моем архиве:

«Глубокоуважаемый Василий Иванович!

Рукопись Ваших статей и очерков подготовлена и сдана в печать.

Судя по всему, выйдет очень боевая и содержательная книга. Раз Вы мне доверили ее подготовку и издание, то я скомпоновал и выстроил ее на свой лад, сделал две главы – о дне сегодняшнем и воспоминания о прошлом – под заголовком, как Вам уже и писал, «Раздумья о дне сегодняшнем». Менять теперь что-либо в содержании и оглавлении поздно, материал в типографии. Правку в текст Вы сможете внести по получении корректуры.

Предисловие я сделал небольшое. Сожалею. Следовало бы написать покрепче и подетальнее. Но вот кое-каких автобиографических и литературных деятелей мне как раз и не хватает. Из-за них я и хотел подъехать к Вам домой и поговорить-побеседовать. В январе не получается. Может, в феврале-марте соберемся и встретимся?! Я готов подъехать на машине. Мне это сделать проще, чем Вам. А пару страниц следовало бы сделать поживее, так как Ваша биография нигде не опубликована, за семью печатями информация о Вашей родословной, о Вашем творческом пути. Тем более, впереди у Вас значительное событие – юбилей – 70-летие. И книгу надо бы сделать построже, но и поживее.

Кстати, в связи с юбилейным подходом к изданию книги было бы замечательно напечатать в ней не две фотографии, которые Вы мне дали (с Шолоховым и Гагариным), а поболее. Десяток, например. Мне помнится по газетным и журнальным публикациям, есть снимки, где Вы сфотографированы с Шукшиным, Распутиным, Астафьевым и т. д. Посмотрите и срочно мне их вышлите. Сохранность, возвращение снимков – обеспечим. Но то, что они нужны, то, что они сделают книгу побогаче и поярче – это точно. Так что жду фотографии, разные и обязательно с официальным уклоном, так как книга публицистическая, а не автобиографическая. Есть ли у Вас, например, снимки с Верховного Совета СССР?!

И последнее. На той неделе А.С. Рыбников был в музее Ростова Великого. (Кстати, Рыбникову на днях присвоено Указом Президента РФ звание «Заслуженный работник культуры РФ». До этого Патриарх наградил его святым орденом. Так что зря ваши Лыкошин и Ганичев верят ярославским религиозным фанатикам, распускающим о нас дурные вести.) Фотографию с иконы пока там – в Ростовском музее – не сделали Вам, причина одна – не могут найти эту икону. То ли она в запаснике, то ли Вы ошиблись в чем-то… Но пока музейные работники преисполнены желания найти эту икону и сделать для Вас фотоснимок. Моя правительственная телеграмма о поиске иконы лежит у них на столе. Подождем еще.

Пожалуй, все. Как у Вас идет работа над книгой о Гаврилине? Когда лучше нам повидаться в Вологде, чтобы никого не обременить и не побеспокоить особо?!

Еще раз примите вместе с добрейшей Ольгой Сергеевной мои искренние пожелания Вам и Вашим близким удачи и здоровья в наступившем новом году!».

Так как в это время мы общались часто по телефону, то в письме есть фамилии и разные факты, которые нуждаются в пояснении. Предисловие я расширил за счет тех биографических и литературных деталей, с которыми Белов поделился по телефону. Фотографии я разместил специально в начале книги. Читатель, прежде чем вникнуть в правдивую и заряжающую энергией боевую публицистику писателя, должен зарядиться иной энергией, исходящей от фотодокумента, который подтверждает масштабность личности и огромный круг общения. В книгу вошли снимки, часть из которых Белов привез мне в Москву, а часть прислал отдельной почтой. На них были изображены встречи Белова с Шукшиным, Шолоховым, Гагариным, Симоновым, Абрамовым, Астафьевым, Распутиным, Залыгиным, Шафаревичем. То был цвет и совесть нации. Потому книга с первых страниц внушала уважение к тексту. А мне так хотелось, чтобы читатель на одном дыхании одолел суровую публицистику!

Телефонная связь помогла мне рассказать Василию Ивановичу про конфликт в Борисоглебском монастыре, который раздули литераторы Лыкошин и Ганичев после того, как я воспрепятствовал скорому выселению реставрационной мастерской Рыбникова и выкидыванию в снег его станков. По моей договоренности с ярославским архиепископом Иосифом, а затем с Патриархом Московским и всея Руси Алексием II, переселение реставраторов в строящуюся не без моей помощи новую мастерскую состоялось не зимой, а весной. Таким образом, мы сохранили мастерскую реставраторов от уничтожения и дали им возможность дальше восстанавливать православные храмы и монастыри. Лыкошин, Володин и Ганичев попытались убедить Белова, что я не прав. Однако после того, как он попросил меня разъяснить суть конфликта, его позиция стала схожей с моей. Белов занял в конфликте мою сторону.

Спустя время сотрудники Ростовского музея нашли икону Богоматерь Подкубенская, сделали с нее фотокопию и выслали мне два экземпляра. Один снимок я отослал Белову, другой оставил себе. Икона действительно являла собой шедевр живописи.