Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 9
Междоусобица в Персии. Экспедиция графа Войновича. Помехи нашей торговле гилянским Гедает-ханом. Бомбардировка Энзели. Борьба за персидский престол. Прокламация П.С. Потемкина. Сношения князя Потемкина с Али-Мурат-ханом Исхафанским. Противодействие нам Франции и Турции. Отправка полковника Тамары в Персию. Данная ему инструкция. Кончина Али-Мурат-хана и ее последствия. Возвышение Ага-Магомет-хана. Двуличие Гедает-хана Гилянского
Распространение русской торговли на Каспийском море составляло постоянную заботу нашего правительства со времен Петра I. По приказу великого преобразователя России было сделано описание Каспийского моря, затем последовало присоединение к России некоторых северных персидских провинций.
В царствование Анны Иоанновны провинции эти были снова возвращены Персии, у которой сумели, однако же, выговорить право русскому купечеству на свободную и беспошлинную торговлю. Междоусобицы, имевшие место в Персии, стали, однако, причиной, что русская торговля не имела там твердой базы и основательного пристанища. В 1778 году Адмиралтейств-коллегии было приказано снарядить военную эскадру в Казани, которая в 1780 году спустилась по Волге в Астрахань, а в следующем году была отправлена в Каспийское море под началом капитана 2-го ранга графа Войновича.
Целью экспедиции было исследование Огурчинского острова, лежащего у восточных берегов Каспийского моря и, по словам туркмен, бывших в Петербурге, наилучшего пункта для торговых заведений. В случае подтверждения удобств, которые предоставлял Огурчинский остров, предполагалось устроить на нем купеческий город, в противном случае граф Войнович должен был идти к персидским берегам и стараться склонить одного из прибрежных ханов к добровольной уступке места для устройства торгового пункта.
В конце июня 1781 года русская эскадра прибыла к Огурчинскому острову. Не найдя его удобным для означенной цели, граф Войнович пошел к Астрабадскому заливу, осмотрел его и, признав этот залив лучшим пунктом для торговли на Каспийском море, расположился в нем с эскадрой. Он намерен был вступить в переговоры с Ага-Магомет-ханом, тогдашним правителем Астрабадским, об уступке из его владений «некоторой части земли для построения на ней купеческого города».
Переговоры затянулись, так как Ага-Магомет-хана в то время не было в Астрабаде: он вел войну с исхафанским Али-Мурат-ханом и находился с своими войсками под г. Казвин.
Безвластие, возникшее в Персии после смерти векиля Керима, дало повод к беспрерывным междоусобным войнам между ханами и владельцами. Пока Персией управлял Керим, в стране еще было некоторое спокойствие, но с его смертью в Персии началось кровопролитие. Сын и преемник Керима, Абул-Фет-хан, вступил в верховное управление делами, но недолго оставался правителем.
В 1781 году его дядя, Садык-хан, восстал против племянника, похитил у него власть, а самого заключил под стражу. В Персии произошло всеобщее волнение. Ханы и правители разных областей разделились на два враждебных лагеря: одни подчинились Садык-хану, другие не признавали его власти. Беспорядки с каждым днем усиливались, и каждый, кто имел силу, старался подчинить себе более слабого соседа или погубить его, чтобы воспользоваться его имением и сокровищами. Одни по праву искали возвращения утраченного, другие, отнимая власть у соседей и уничтожая соперников, стремились к обладанию всем Ираном. В числе последних был властолюбивый правитель Астрабадский и Мазендеранский Ага-Магомет-хан. Стремясь подчинить своей власти всю Персию, он первым делом напал на гилянского Гедает-хана. Последний, выходя с войсками навстречу неприятелю, отправил своих жен и семейство в Энзелинский порт и письмом передал управление гилянской провинцией русскому консулу Тумановскому по особому доверию к нему. Разбитый затем Ага-Магомет-ханом, Гедает бежал в Энзели, откуда отправил письмо астраханскому губернатору Жукову, прося оказать помощь русскими войсками.
«Гилянская провинция, – писал Гедает-хан, – всегда находившаяся в подданстве России, уступлена была российскою державою Надыр-шаху единственно из дружелюбия, как то и в обоюдных трактатах явствует, с тем что, если кроме наследников персидского престола другие какие владельцы будут оную провинцию к себе присваивать, то бы Россия имела долгом своим оборонять оную, как собственную свою землю и паки принять под свою защиту».
На основании этого заявления Гедает-хан просил оказать помощь не только ему, но и его родственнику Абул-Фет-хану, сыну Керима, для восстановления его прав и тем избавить Персию от конечного разорения. Астраханский губернатор не имел ни полномочий, ни средств удовлетворить просьбу гилянского владельца, и бегство Гедаета в Энзели не спасло его от преследования Ага-Магомет-хана. Получив известие о приближении противника к Энзели и не надеясь его остановить, Гедает решил оставить Гилянскую провинцию. Объявив об этом консулу Тумановскому, хан погрузил на суда свои вещи, посадил жен и семейство и вместе с Тумановским вышел на рейд, имея намерение заехать в Сальяны, чтобы оставить там некоторых людей, а затем отплыть в Астрахань.
Покинутый владельцем Энзели, точно так же, как и другие города, был занят Ага-Магомет-ханом, просившим консула Тумановского вернуться на берег и вступить в отправление своей должности. Тумановский вернулся в Энзели, а Гедает отплыл в Сальяны, а оттуда в Баку по приглашению хана, обещавшего ему помощь и содействие в возвращении потерянных владений.
Между тем Али-Мурат-хан Исхафанский, опасаясь возрастающего влияния Ага-Магомет-хана, отправил 12 000 войск для изгнания похитителя из Гилянской провинции. Войска Али-Мурата очистили провинцию от неприятеля, и Ага-Магомет-хан вынужден был до времени уступить противнику.
В самый разгар борьбы двух соперников Ага-Магомет-хан получил письмо графа Войновича, в котором тот объяснял причину и цель прибытия эскадры в Астрабад. Начать прямые контакты с русским правительством в том положении, в котором находился Ага-Магомет, было для него неожиданным подарком. Астрабадский хан прислал графу Войновичу ответ в самых «ласкательнейших выражениях». Он писал, что с удовольствием принимает дружественный союз с Россией, что охотно соглашается на уступку части земли для постройки города и готов предоставить необходимые материалы и рабочих. Хан сам перечислял все выгоды, которые могут произойти от учреждения русскими торгового пункта в его владениях. Граф Войнович избрал город Ашреф, лучшее место на всем берегу Каспийского моря, как по живописности положения, так и по богатству природы. Ашреф хотя и назывался городом, но в сущности был увеселительным местом, где еще шахом Аббасом были построены дворцы, тонувшие в зелени садов с редкими породами деревьев. Здесь было возведено укрепление и поселено 300 семейств персиян. Вблизи Ашрефа жило много грузин, выведенных в Персию шахом Аббасом.
Ага-Магомет-хан отвечал Войновичу, что Ашрефа уступить не может, но предлагает ему избрать какое-то другое место на берегу Каспийского моря. Таким местом было избрано Городовинское урочище на берегу Астрабадского залива. Построив несколько домов и батарею для защиты от нападений туркмен, Войнович отправил в Петербург план и описание Астрабадского залива, где и остался зимовать. В ноябре укрепление было готово и оснащено 18 морскими орудиями. Вскоре были возведены из тростника госпиталь, казарма, провиантский склад, несколько домов и пристань, выдававшаяся в море на 50 сажен. Оставалось только поднять на батарее русский флаг, но граф Войнович ожидал повеления князя Потемкина и разрешения на подписание с Ага-Магомет-ханом трактата об уступке России этого урочища. Для заселения этого пункта предполагалось вызвать из Баку по добровольному желанию несколько семейств армян, и, по словам Буткова, у князя Потемкина был уже готов и герб для нового селения.
Так прошло четыре месяца. За это время вступление Ага-Магомет-хана в прямые отношения с Россией возбудило зависть прочих персидских ханов и опасение, что Россия будет содействовать его усилению и подчинению Персии его власти.
Внешне друзья, а на самом деле враги, соседние ханы стали уверять Ага-Магомет-хана, что намерение русских не ограничивается развитием одной торговли, но что в Астрахани собирается значительный корпус русских войск для овладения частью провинций Персии и что Ага-Магомет прежде других подвергнется их нападению. По легковерию, свойственному всем азиатам, Ага-Магомет стал беспокоиться и, не зная, как расторгнуть отношения с Россией, прибег к обычному восточному методу – коварству. Он приказал захватить при удобном случае самого графа Войновича.
В декабре приглашенный на обед одним из персидских начальников, граф Войнович отправился в его деревню верстах в десяти от берега и, не подозревая об измене, пригласил с собой нескольких офицеров. Едва он приехал в деревню и зашел во двор пригласившего его хозяина, как был окружен толпой вооруженных людей и арестован вместе со всеми лицами, кто с ним прибыл. Пленные были брошены «в грязную и мерзкую хижину», на ноги им набили деревянные колодки. «Тягость их не дозволяла ни встать, ни двигаться; а боль от тесного ущемления через несколько часов причиняла на ногах вид совершенного антонова огня». От графа Войновича требовали увезти с берега весь экипаж на суда, а укрепления и постройки уничтожить.
«Я не сам собой, а с дозволения хана расположился на берегу, – отвечал граф Войнович, – команда без начальников не может того сделать сама собою».
Он просил, чтобы освободили хотя одного офицера, который мог бы распорядиться командой. Персияне долго колебались, но наконец согласились освободить капитан-лейтенанта Баскакова, которому и поручено было исполнить требование персиян. Команда перебралась на суда, орудия были отправлены туда же, но граф Войнович не был освобожден из плена. Сняв колодки и заковав в цепи, пленников отвезли в Сари – резденцию Ага-Магомета. Хан принял графа Войновича весьма ласково, угощал, возил с собою на охоту и оправдывался в вероломном поступке с ним. Ага-Магомет уверял, что на такой поступок его вынудили все ханы, грозившие напасть объединенными силами на правителя Астрабада. Он уверял, что не только ханы, но и его собственные подданные роптали на тесные отношения с Россией, которые, по их понятию, могли принести лишь вред. Только по прошествии двух недель, и именно 1 января 1782 года, Ага-Магомет-хан отпустил Войновича на эскадру. Покрытые льдом устья Волги были причиной, что Войнович только в конце марта смог сообщить о случившемся с ним нашему правительству. Простояв до июля в Астрабадском заливе, Войнович с эскадрой отправился к Балханскому заливу.
Все время пребывания эскадры в Астрабаде Ага-Магомет-хан часто присылал гонцов с заверениями о преданности России и обещаниями загладить свой опрометчивый поступок. «При производимых здесь, – писал он графу Войновичу, – прежде торгах между персиянами и россиянами всегда были согласие и дружба. Потом прибыли вы сюда, и хотя разные об вас слухи до меня дошли, но я ни на что не смотрел, потому что некоторые злобные люди хотели препятствовать нашему союзу и расславили про вас, что вы не инако как неприятели сюда пришли. Но как сие и прежде никогда не было, то я и уважил все оное и по желанию вашему отдал вам Городовин, что и ныне утверждаю, и вы делайте на оном или владейте им, как вам угодно. А как я раб Божий иду теперь в поход в Яраг, то от сего числа 15 июня через два месяца возвратясь назад, не премину с моей стороны помогать вам строиться, и не только в Городовине, но и в другом месте, где пожелаете, всякую помощь сделаю».
Граф Войнович хотя и не верил словам астрабадского владыки, но не мог отказать в просьбе Ага-Магомет-хану отправить посла в Петербург к высочайшему двору, для доставки которого в Астрахань и оставил один бот в Астрабаде.
Зайдя в Баку, наша эскадра в сентябре достигла Астрахани, а затем, взяв с собой посла Ага-Магомет-хана, граф Войнович отправился в Петербург. На первый раз русское правительство считало себя удовлетворенным извинениями Ага-Магомет-хана и считало неудобным прерывать отношения с ним. В октябре 1782 года для защиты наших поселенцев и торговых судов был отправлен к Городовинскому урочищу капитан-лейтенант Баскаков с одним фрегатом и двумя ботами. Баскакову было поручено помимо прочего позаботиться о разведении садов, постройке домов и амбаров для склада продовольствия и товаров и наблюдать за тем, чтобы на Каспийском море не было персидских судов. С Баскаковым были посланы в подарок Ага-Магомет-хану большие настенные часы, два больших зеркала в золотых рамах, одно хрустальное паникадило и 12 штофов сладкой водки.
1 декабря Баскаков со своими судами прибыл к Городовинскому урочищу, где был принят весьма дружелюбно. Ага-Магомет-хан приказал построить за свой счет шесть домов, наша судовая команда построила кузницу, баню, хлебопекарню – все из плетня виноградных лоз и камыша. Затем была построена пристань в 40 сажен длиной и посажено 196 разного рода деревьев.
«Прибытие ее императорского величества военных судов в Астрабадский залив, – доносил Баскаков, – Ага-Магомет-хана и его подданных несказанно обрадовало, ибо сия провинция притеснена была пред нашим приходом туркменами от происходящих большими партиями набегов, грабительства и увоза персиян. К будущей весне непременно ожидают нападения Али-Мурат-хана, а пребывание вышеупомянутых военных судов на заливе доставило поблизости к Городовинскому урочищу живущим в деревнях персиянам совершенную тишину и покой».
Приняв присланные подарки и обещая быть верным слугой императрицы, Ага-Магомет-хан надеялся на помощь России в борьбе с Али-Мурат-ханом, стремившимся завладеть всей Персией.
Собрав войско, Али-Мурат-хан двинулся против узурпатора Садык-хана. Али-Мурат объявил, что поднял оружие с единственной целью возвести на престол Абул-Фет-хана, законного наследника, и наказать его противников, но, овладев Ширазом, обнаружил свое истинное намерение и присвоил верховную власть над всей Персией. Абул-Фет-хан не был возведен на престол, Садык-хану приказано было выколоть глаза, 18 его сыновей были убиты, сокровища захвачены и отправлены в Гамадан.
Покидая Шираз, Али-Мурат-хан объявил, что противники его власти будут жестоко наказаны. Это восстановило всех ханов против него, и они стали готовиться к обороне. Никто не желал подчиняться посторонней власти, все враждовали между собой, в Персии разгорелась междоусобная война.
Дербентский хан просил нашей защиты от Омар-хана Аварского и в то же время собирал войска, чтобы двинуться на выручку хана Ганжинского, захваченного в плен и ослепленного царем Ираклием и его союзником Ибраим-ханом Шушинским (Карабахским). Генерал-поручик Потемкин советовал Фет-Али-хану Дербентскому не только не предпринимать никаких действий против Грузии, но и оставить свои враждебные намерения вообще против всего христианского населения Закавказья. Ираклий II в то время уже искал покровительства России, тогда как Фет-Али-хан только двуличничал. «Вашей светлости известно, – доносил П.С. Потемкин князю Потемкину, – что сей хан всегда ищет ознаменить себя услугами, которые ему ничего не стоят, дарить всегда приезжающих тем, чего взять не можно, и старается уступать то, чего удержать никогда не мыслил». Хитрый и коварный, он принадлежал к числу людей, которым чужды понятия чести и достоинства и нарушение спокойствия соседей составляет истинное наслаждение. Прикидываясь преданным России, дербентский хан в то же самое время вел переписку с турецкими пашами. Там и тут он изыскивал способы добыть денег, в которых нуждался для выплаты войскам жалованья. Неудовлетворенный в своих исканиях ни со стороны России, ни со стороны Турции, а между тем вынужденный чем-то занять свое ополчение, Фет-Али-хан ворвался в Карабах, где разорял и грабил селения. Только новое письмо П.С. Потемкина заставило его выйти из Карабаха и, воспользовавшись обстоятельствами, направить свою активность в сторону Гиляна.
Примерно в это время гилянский Гедает-хан перебрался из Баку к дербентскому Фет-Али-хану, у которого и нашел временное убежище. При содействии последнего, хана Бакинского и шамхала Тарковского, Гедает-хан сумел собрать 6000 человек и с их помощью был восстановлен в ханском достоинстве и снова утвержден в Гиляне. Он казнил противников своей власти и просил консула Тумановского оказать помощь русскими войсками свергнутому с престола Абул-Фет-хану. При этом передал Тумановскому и письмо Абул-Фета, в котором тот писал, что «на все те обязательства, с которыми брат его, Гедает-хан, вступит с российским двором, он согласен и присовокупляет к тому и свое прошение, сетуя, впрочем, что на многократные их домогательства ответа получить не могут».
Не получив помощи, о которой просил, как человек лукавый и криводушный, Гедает-хан в благодарность за спасение стал притеснять русское купечество. Арестовал несколько наших судов и консула, находившегося в Энзели. Поводом к аресту, по словам хана, была потеря им на пять миллионов имущества, перевозившегося на русском судне. Хан обвинял нашего консула Тумановского в расхищении его богатства. Боясь наказания, хан запретил выпускать русские суда из гавани и у самого выхода в море построил батарею на 12 орудий. На выручку арестованного консула были отправлены два русских военных судна под началом лейтенанта Аклечеева. Гедает-хан не соглашался освободить консула и захваченных им русских, и тогда Аклечеев решился атаковать Энзели. На подходе к выстроенной батарее он был встречен выстрелами из орудий и огнем стрелков, рассыпанных в кустарнике по бокам от укрепления. Суда отвечали выстрелами по батарее и ханскому дому. Гилянцы бежали в разные стороны, и сам Гедает-хан пришел в крайнее замешательство. Он отправил посланного к консулу Тумановскому с изъявлением раскаяния и с просьбой прислать к нему офицера для переговоров. Хан просил прощения, дал слово поступать во всем согласно заключенным договорам и особым письмом просил консула Тумановского остаться в Энзели. В ответ на эту просьбу было потребовано от хана обязательство в предоставлении полной свободы торговли русскому купечеству и ручательство за безопасность консула. В присутствии Тумановского и лейтенанта Аклечеева Гедает-хан поклялся, что «ни в какое время против его (Тумановского), так и прочих всех подданных великой империи Российской никакого предприятия не токмо чинить, ни же об оном и помыслить не посмеет, а токмо с своей стороны будет стараться оказывать дружбу, всякое удовольствие и ласку».
Дав клятву, Гедает-хан и не думал ее исполнять, а по-прежнему притеснял наше купечество разными поборами. Он выказывал расположение, только когда находился в опасности, но едва страх проходил, хан принимался за прежние проделки.
Понимая, что рано или поздно будет наказан за свое коварство или русскими, или враждебными ему соседними владыками, Гедает-хан принял меры к обороне своих владений. Он укрепил Энзели с суши, возвел каменную стену со стороны Талышей и, наконец, построил батарею со стороны Мазендерана верстах в десяти от города. Нарушая договоры, он завел на Каспийском море собственные полувоенные суда, продолжал притеснять наше купечество поборами, накладывал новые пошлины и грабил товары с разбившихся судов. На протест нашего консула угрожал ему арестом. Хотя русское правительство неоднократно требовало строгого исполнения договоров, Гедает-хан не обращал на наши заявления никакого внимания.
Его примеру следовали ханы Дербентский и Бакинский. Пользуясь смутой в Персии, они стали считать себя независимыми и не признавали заключенных ранее договоров. Наша торговля с Персией с каждым годом приходила в больший упадок, а беспорядки в Персии и борьба за престол казались бесконечными, ибо союз и дружба в Персии непродолжительны, переменчивы и скоропреходящи: сегодня союзник, завтра непримиримый враг, а послезавтра опять союзник. Все эти перемены происходили из самых ничтожных вещей, из-за малейших материальных выгод, и казалось, что Персия сама собой не в состоянии успокоиться.
Желая оказать содействие прекращению междоусобной вражды, хотя бы только между ближайшими к нам азербайджанскими ханами, генерал-поручик Потемкин решил воспользоваться страхом, который внушало им приближение русских войск к их границам. Под видом письма к находившемуся тогда в Грузии доктору РейнегсуП.С. Потемкин отправил ему прокламацию ко всем азербайджанским ханам на персидском языке с поручением распространить ее в персидских провинциях.
«Ее императорское величество, – писал Потемкин, – удостоя поставить меня начальником Моздокской линии и победоносных ее войск, расположенных как на линии, так и в Астраханской губернии, по берегам рек Волги и Дона, препоручить мне соизволила наблюдать спокойствие не только границ ее империи, но стараться о мирном и безмятежном пребывании соседственных владетелей. К оскорблению моему, извещаюсь я, что персидские разных областей ханы, имея всегда междоусобие, взаимно друг друга раздирая, умножают время от времени вкоренившуюся от зависти вражду, и каждый тщится на погибели другого основать состояние свое, которое тем более зыблемо, что каждый себе имеет равного завистника. Между тем Персия, плавая в крови, на место благодатной земли, представляет позорище, мертвыми трупами покрытое: земледелие кинуто, плодоносные поля остались опустошенными, богатство городов расхищено, купечество ограблено, истреблено, и избежавшие от злости и мщения граждане и земледельцы обливают слезами землю, которая прежде процветала, не имея и надежды, чтобы луч благоденствия воссиял над ними. Такое состояние приводит в содрогание человечество; а наипаче я, видя все сие просходящим в соседственных азербайджанских областях, где усугубляемое зло пресекло всякое сообщение коммерции, и находя, что чрез оное и подданные всеавгустейшей самодержицы нашей терпят многие разорения, сим даю вам знать, чтоб вы, находясь поблизости к тем местам, внушили азербайджанским владельцам, дабы они восстановили между собою спокойство, пребывали в тишине и, вкушая плоды благословенного мира, довольствовались каждый своим достоянием. Изъявите им, что пребывающие в покое и тишине найдут в России и благонадежное соседство, и твердое покровительство. Небезызвестно им, сколь страшно подвергнуть себя мщению российского оружия, повсюду грозного, повсюду непобедимого».
Ни увещевания, ни угрозы не действовали на персидских ханов, и какие бы меры ни принимало русское правительство для обеспечения своей торговли, оно видело, что все усилия будут напрасны до тех пор, пока в Персии не утвердится спокойствие и единовластие. Вопрос о торговле тесно связывался с вопросом о единовластии и прочном правлении, а потому нашему правительству не оставалось ничего другого, кроме как поддержать сильнейшего из ханов и содействовать упрочению его власти.
В начале 1784 года наиболее сильным правителем в Персии был Али-Мурат-хан Исхафанский. Подчинив большую часть Персии, Али-Мурат-хан имел только одного соперника в лице Ага-Магомет-хана Астрабадского, который в то время не мог считаться опасным противником. Дела его были столь неудовлетворительны, что многие города сами собой отлагались от власти Ага-Магомет-хана и добровольно предавали себя под власть Али-Мурат-хана.
Последний считал себя настолько сильным, что не довольствовался уже званием векиля или наместника, но хотел провозгласить себя шахом всей Персии и утвердить престол за своим потомством. Хотя Али-Мурат-хан владел уже большей частью Персии и столицей прежних шахов из дома Софиев, хотя он вершил суд и расправу в шахском диване и несколько раз садился на шахское место, хотя, наконец, он мог располагать огромным богатством, собранным при помощи грабежа, и ежедневно получал новые подарки от покорившихся ему ханов, но он все-таки не считал своего положения достаточно прочным. Али-Мурат видел, что повиновение его подвластных вынужденное, притворное, и сознавал, что быть истинным шахом он может только при содействии и признании его в этом достоинстве русской императрицей. Только она могла дать ему шахское достоинство, усмирить и ослабить своим влиянием врагов и не допустить постороннего вмешательства во внутренние дела Персии. Али-Мурат искал случая сблизиться с Россией, в интересах которой также было восстановить единоначалие в Персии. Вот почему хан с особенным удовольствием узнал, что 20 января в Исхафан прибыл армянин Яков Токатлов с письмом от генерал-поручика Потемкина, не заключавшим, впрочем, в себе ничего важного. Потемкин уведомлял Али-Мурат-хана, что ему поручено начальство над войсками и пограничными землями на всем протяжении нашей границы с Персией и что он считает своим долгом войти в дружественные отношения со всеми соседними владыками и «наипаче с обладателем Исхафана». Горя желанием узнать содержание письма, Али-Мурат в тот же день прислал за ним своего визиря, который объявил посланному, что завтра утром он будет призван во дворец для свидания с ханом.
Чтобы придать как можно большее значение прибытию русского посланного, Али-Мурат устроил ему парадную встречу. Он прислал за Токатловым двенадцать чиновников и лошадь с серебряным убором. По пути к дворцу были расставлены войска, и, хотя число их было весьма значительно, Токатлов заметил, что вооружены они довольно плохо: большая часть имела только сабли, часть была с дротиками, секирами и лишь небольшое число с ружьями.
Во дворце посланный был принят также с большими почестями. Поздравив его с благополучным приездом, Али-Мурат приказал секретарю прочесть вслух письмо Потемкина. По окончании чтения хан сказал Токатлову, что давно расположен к России и сожалеет, что до сих пор не имел случая выказать свою преданность императрице. «Ныне настает благость, – говорил он, – и я благодарю Бога, что удостоился получить письмо. Я заявляю гласно, что желал бы продолжать мою дружбу и почел бы себя счастливым, если бы двор Российский отправил сюда нарочного резидента, которого я готов бы был содержать и снабжать довольным жалованьем. Я бы отправил тогда точно на таком же основании и своего резидента в Россию».
Али-Мурат-хану очень хотелось иметь при своем дворе представителя России, присылка которого значительно продвинула бы его на пути к шахскому достоинству. Чтобы достичь заветной цели, владыка Исхафана и большей части Персии не скупился на обещания. Если государыне угодно, говорил он посланному, получить от меня области или города под свою протекцию, то я, по милости Божией, имею власть и силу разделить всю Персию пополам и передать часть в ее владение. Зная, однако же, что государыня сама имеет достаточно городов и прочих мест, я не думаю, чтобы она желала уступки областей, но я давно ищу и намерен продолжать дружбу, да и до сего времени мы, кроме доброжелательства, никаких дурных дел с Россией не имеем. Что касается коммерции, то, как в прежние времена мы не собирали никаких пошлин или денег, так и ныне я уничтожаю оные, желая, чтобы русское купечество въезжало к нам беспрестанно. Я не премину оказывать ему помощь и покровительство, тем более что хочу удостоиться получить от двора ее императорского величества посланника и отправить своего со всеусердием и искренним сердцем.
Уполномоченный доставить только письмо Потемкина, Токатлов мог лишь выслушать Али-Мурат-хана и сказать, что доложит об этом своему начальству. Получив в подарок платье, деньги и лошадь с убором, Токатлов перед отъездом был вторично позван во дворец, причем ему было приказано одеться в подаренное ханом парчовое платье. Али-Мурат принял его ласково, снова высказал свою преданность России и, горя нетерпением установить отношения с нашим правительством, объявил, что отправляет вместе с ним своего доверенного, Магомет-хана, с письмом к генералу Потемкину.
Не раскрывая никому прямой цели посылки Магомет-хана и сохраняя ее в глубокой тайне, Али-Мурат объявлял окружающим, что Магомет-хан посылается на Кавказскую линию с единственной целью заключить с Россией торговые договоры. Только визирь Мирза-Раби знал истинную причину посольства, которая даже самому посланнику была объявлена лишь в день отъезда из Исхафана. Магомет-хану было приказано не доверять этой тайны никому, не открывать ее даже русскому правительству, как бы ласково оно ни приняло посланного, до тех пор, пока он не увидит истинного желания России сблизиться с Али-Мурат-ханом и не приступит к предварительным переговорам о посольстве и даже союзе.
28 марта Токатлов и посланник Магомет-хан прибыли в Тифлис. Как ни старался скрыть Али-Мурат-хан истинную цель своего посольства, но из слов Токатлова и поспешности в отправке ответного письма можно было заключить, что Али-Мурат ищет расположения России и нуждается в ней. Хорошо зная персидскую политику, царь Ираклий хотел воспользоваться обстоятельствами и извлечь пользу, по его словам, для России, но в сущности для самого себя. При свидании с полковником Бурнашевым царь говорил ему, что для установления прочных границ между Россией и Персией необходимо потребовать от Али-Мурат-хана уступки азербайджанских областей, включая Гилян, Мазандеран и Астрабад. Он их уступит, говорил Ираклий Бурнашеву, потому что и так ими не владеет, а тогда все Каспийское море будет внутри России.
Такая уступка, конечно, скорее всего могла осуществить мечты князя Потемкина об образовании в Закавказье обширного христианского владения под покровительством России. Ираклий надеялся, что с образованием такого государства бразды правления будут, без сомнения, переданы ему под верховной властью русской императрицы.
В конце апреля Магомет-хан прибыл на Кавказскую линию и вручил Потемкину письмо Али-Мурат-хана. Переполненное восточным красноречием, письмо это не имело важного значения. Али-Мурат сообщал только об отданном им распоряжении, чтобы русское купечество пользовалось в его владениях полной свободой и безопасностью. «Понимая, – писал он, – сколь будет выгодно прочное и тесное дружество между империей Всероссийскою и государством персидским, всеконечно буду искать всех средств к достижению сего союза и по всей возможности моей не пощажу ничего, чем удобно приобрести столь выгодный и полезный союз и дружество». В конце письма Али-Мурат прибавлял, что отправил с этим письмом своего ближайшего адъютанта, который пользуется его наибольшим доверием, и тем как бы намекал, что присланному могут быть сообщены самые секретные сведения.
Встреченный весьма ласково, Магомет-хан на словах передал генерал-поручику Потемкину, что повелитель его, благодаря русского начальника за почин в деле взаимных отношений, будет стараться стать известным русскому двору и потому просит позволения на отправку своего посольства в С.-Петербург. Целью этого посольства, по словам Магомет-хана, должно быть установление «такого союза, какой угодно будет ее императорскому величеству, по известным всему свету ее щедротам, приказать начертать для пользы России и Персии».
По словам посланного, Али-Мурат-хан горячо желал быть в союзе с Россией, считать ее врагов за своих собственных и быть другом ее друзей, слить интересы Персии с интересами России, заслужить название сына величайшей на свете государыни, которую уважает, как свою мать и благодетельницу рода человеческого. Магомет-хан говорил, что его повелитель предоставляет России иметь во всех городах и даже провинциях свои торговые конторы, агентов и консулов, что не «полагает он меры выгодам России», что он «отказывается от всех провинций, бывших прежде в российском владении, и сверх оных от Карадага, Карабаха, Нахичеванской и Эриванской областей» и что о желании заключить союз с Россией Али-Мурат-хан объявил уже своему совету.
Магомет-хан говорил, что разрешения завести в Персии торговые конторы и консулов давно добивается французское правительство чрез своего консула в Бассоре, но Али-Мурат отказал ему, объявив, что русские – его соседи и что только с ними одними он ищет твердого союза.
Такое преобладание России крайне не нравилось французскому правительству и в особенности Порте Оттоманской, старавшейся всеми силами воспрепятствовать распространению нашего влияния не только внутри Персии, но и в Азербайджане. Для ослабления этого влияния весной 1784 года был отправлен из Константинополя в Исхафан агент французского правительства граф Фериери с поручением к Али-Мурату. Он уверял, что польза Персии и интересы хана требуют не допускать русских занять Азербайджан и силой отстаивать независимость Персии. Хотя Фериери и старался убедить Али-Мурат-хана, что, если русские овладеют даже частью Азербайджана, он будет впоследствии раскаиваться, все его внушения не подействовали, и Али-Мурат продолжал искать союза с Россией.
Еще в то время, когда Магомет-хан только прибыл в Тифлис, генерал-поручик Потемкин уже спрашивал, как ему поступить с приездом посланного в Георгиевск. Князь Потемкин приказал задержать его на Кавказской линии и писал, что вслед за этим сам отправляет в Исхафан к Али-Мурат-хану письмо и подарки.
«Генерал-поручик Потемкин донес мне, – писал светлейший Али-Мурат-хану, – о прибывшем от вас посольстве и благих намерениях, которые вы изъявляете, желая приобрести благоволение моей государыни. Воздавая должную хвалу таковому вашему желанию, к пользе и благоденствию всей персидской монархии служащему, уведомляю, что я должностью поставляю споспешествовать вашему намерению и могу вас обнадежить, что государыня, восприемлющая под свое покровительство царей земных, без сомнения, удостоит и вас высочайшего благоволения. Ваше о сем к ее величеству писание можете вы препроводить ко мне».
Не ограничиваясь письмом и намереваясь воспользоваться расположением Али-Мурат-хана для осуществления своей любимой мечты об образовании за Кавказом обширного христианского государства, князь Потемкин решил приступить к делу безотлагательно и тотчас же отправил в Персию полковника Тамару, поручив ему взять с собой и Магомет-хана, все еще находившегося в Георгиевске. Вручив полковнику Тамаре золотой сервиз в подарок Али-Мурат-хану и две золоченые чашки и перечник, усыпанный бриллиантами, как подарок посланному, князь Потемкин писал владыке Исхафана, что Тамара засвидетельствует о внимании к нему светлейшего и его искреннем желании, чтобы согласие между Россией и Персией было основано на незыблемом союзе. Хваля намерение Али-Мурат-хана быть в твердом союзе с Россией, князь Таврический обнадеживал его благоволением императрицы и в то же время поручил генералу Потемкину внушить посланцу Магомет-хану, чтоб он старался убедить Али-Мурат-хана в необходимости искать покровительства императрицы.
Полковнику Тамаре поручалось собрать более точные сведения о политическом состоянии Персии, силе и могуществе отдельных владык и ближе познакомиться с теми, кто имеет наибольшее влияние в исхафанском правлении, при свидании же с Али-Мурат-ханом употребить все средства, чтобы снискать его расположение и доверие. Давая в разговорах обширную пищу самолюбию исхафанского владыки, лаская его надеждой на постоянную и сильную поддержку России, всегда готовой утвердить единовластие в Персии, конечно в лице преданного ей владыки, и, наконец, выставляя как можно рельефнее выгоды взаимного союза и дружбы, Тамара должен был добиться согласия Али-Мурат-хана на выделение Армянской области из состава персидской монархии и признание ее независимости. Поводом к такой уступке было избрано безвластие, существовавшее в то время в Персии. В разговоре с Али-Мурат-ханом полковник Тамара уполномочен был высказать сожаление о междоусобице, раздиравшей страну, и уверить его, что русское правительство, искренне желая скорейшего прекращения беспорядков и водворения тишины, признает возможным достичь этого только образованием в Персии самостоятельного и однородного государства.
«Соединение раздельных частей, – писал князь Потемкин, – под единую державу есть средство к восстановлению цветущего там состояния. Вы можете искусно коснуться тут самолюбия сего владельца. Шахское достоинство есть лестно. Но притом нужно изъяснить ему всю надобность составления сей монархии из самих персиян. Таковое соединение будет твердо и прочно, когда, напротив того, разность народов, всегда готовых к свержению ига, не умножает силы государственные, но паче разделяет и ослабляет оные. Сие говорю я об Армении и других окрестных провинциях, ибо что надлежит до Грузии, то об ней ни слова; участь ее уже решена. К сему присовокупить непримиримость Порты и виды ее, требующие прилежного внимания. Честь и слава имени его обязывают привесть себя в состояние противостать сему завистливому соседу и уничтожить его замыслы доставлением безопасности границам своим. Сия безопасность будет совершенна, если народ армянский будет преградою им с турками».
В январе 1785 года полковник Тамара выехал из Моздока в Персию и по пути в Эчмиадзинском монастыре узнал, что Али-Мурат – хан скончался и что в Персии происходят еще большие беспорядки и борьба партий.
Вражда, существовавшая между Ага-Магомет-ханом Астрабадским и Али-Мурат-ханом Исхафанским, собственно говоря, не прерывалась, и осенью 1784 года военные действия между ними возобновились. Отправив против Ага-Магомет-хана своего сына Ших-Вейса и сам страдая водянкой, Али-Мурат-хан оставил Исхафан и, по совету медиков, для передышки расположился лагерем близ Тегерана. Ших-Вейс разбил Ага-Магомет-хана, завладел Мазендераном и, заставив своего противника бежать в Астрабад, сам расположился в Сари. Али-Мурат-хан был в восторге от такого известия, счастье, казалось, благоприятствовало ему. Он разослал повсюду фирманы с приказанием торжествовать победу, но торжество было непродолжительно. Два брата Ага-Магомет-хана и личные враги его, Муртаза- и Мустафа-Кули-ханы, которых он лишил владений и держал под присмотром, сумели бежать и перешли на сторону победителя. Один из них вызвался пленить Ага-Магомет-хана и, получив от Ших-Вейса шесть тысяч войска, отправился с ними к Астрабаду. Ага-Магомет-хан не растерялся от неудачи и не оставался праздным зрителем совершавшихся событий. Человек энергичный и деятельный, Ага-Магомет был в то время, бесспорно, лучшим полководцем в Персии. Он сумел склонить на свою сторону туркмен, столь страшных для персиян своими набегами, и выступил с ними против войск Али-Мурат-хана. Встретив своего брата в мазендеранских лесах, Ага-Магомет-хан разбил его наголову и, не давая опомниться от неудачи, бросился на Сари. Атакованный совершенно неожиданно, Ших-Вейс был также разбит и бежал к отцу в Тегеран, оба брата Ага-Магомет-хана вынуждены были скрыться от преследований победителя, расположившегося в Кумшане.
Недавно торжествовавший победу, Али-Мурат-хан оказался в крайне затруднительном положении: войска Ших-Вейса были разбиты и рассеяны, те, кто был под его личным началом у Тегерана, не получая долгое время жалованья, расходились по домам, оставшиеся не повиновались, и, наконец, в Исхафане произошло волнение, для подавления которого необходимо было прибегнуть к силе. Жители Исхафана не любили Али-Мурат-хана за жестокость, гордость и истребление потомства Керима. Воспользовавшись его отъездом, исхафанцы готовы были сбросить с себя власть Али-Мурат-хана и подчиниться Багур-хану, правителю столицы и одному из богатейших людей в Персии.
Опасаясь быть настигнутым Ага-Магомет-ханом и еще имея в своем распоряжении достаточно войск, чтобы подавить смуту в Исхафане, Али-Мурат-хан решил вернуться в свою столицу и там ожидать наступления неприятеля. Он отправил вперед, чтобы занять город, отряд под началом Джафар-хана, своего брата по матери, а следом за ним спешил и сам, но во время пути, страдая от приступов болезни, вынужден был часто останавливаться. Предыдущее потрясение так сильно подействовало на здоровье Али-Мурат-хана, что 7 февраля 1785 года в четырех днях пути до Исхафана он скончался. Джафар-хан, овладев столицей, приказал отрубить голову Багур-хану, и, пользуясь общим замешательством, захватил власть в свои руки. Бросившийся было в Исхафан с намерением воспользоваться отцовскими сокровищами Ших-Вейс был разбит и вынужден бежать в Шираз. Джафар-хан временно утвердился в Исхафане, а Ага-Магомет-хан, пользуясь замешательствами, сумел овладеть Тегераном после упорного сражения, в котором сам был тяжело ранен.
В лице Али-Мурат-хана мы лишились человека, преданного России и искавшего ее покровительства. Обстоятельства изменились: на сцену выходили новые люди с иными взглядами и интересами, и князь Потемкин вынужден был отложить исполнение своих намерений на неопределенное время. Однако он не отказывался от них, и императрица Екатерина предполагала непременным условием нашего владычества за Кавказом подчинить своей власти все владения, лежащие по берегу Каспийского моря, все же остальные, входившие в состав Азербайджана, оставить под покровительством России. С этою целью военному начальству на Кавказской линии разрешено было склонять на нашу сторону и принимать под верховную власть или покровительство русской державы всех владельцев Азербайджана. Вместе с тем, желая и после смерти Али-Мурат-хана сохранить свое влияние в самом центре Персии, князь Потемкин-Таврический поручил командующему войсками на линии собрать самые точные сведения о состоянии наиболее влиятельных владык и узнать, кто из ханов сильнейший и держит в руках Исхафан и Южную Персию.
«Я рекомендую вам, – писал князь Потемкин генералу Потемкину, – ласкать отлично хана Астрабадского (Ага-Магомет-хана), если он усилился и если не потерял еще преимущества, одержанного чрез разбитие войск Али-Мурат-хановых. Но если кто другой успел превзойти его, то к тому подослать стороною внушить, чтоб прибег к ее императорскому величеству. Я не поставляю произведения сего трудным. Али-Мурат-хан умер, но желание шахства не умрет ни в ком».
Потемкин отправил в Энзели двух своих конфидентов и одному из них поручил пробраться до Исхафана. Они должны были собрать как можно более подробные сведения, кто после смерти Али-Мурат-хана завладел его сокровищами и Исхафаном, тверда ли его власть и все ли те области, которые были в управлении Али-Мурата, ему подвластны. Посланным велено было разузнать, какие силы имеет новый правитель Персии, какого нрава, какой ведет образ жизни, склонен ли к военным действиям, строг или кроток, щедр или скуп, трезв или склонен к вину, «славолюбив или смирение и спокойство предпочитает».
Доставленные как посланными, так и другими людьми известия из Персии были далеко не успокоительны. Со смертью Али-Мурат-хана междоусобица ханов усилилась, в борьбу вступили те, кто до того времени, опасаясь Али-Мурат-хана, оставались спокойны. Хойский Ахмет-хан при содействии ханов Шушинского (Карабахского) и Карадагского овладел Тавризом, жители которого предательски сдали ему город ночью. Владевший Тавризом Худиат-хан был взят в плен и отвезен в Хой, все его имущество досталось Ахмет-хану, который сверх того наложил миллион рублей контрибуции на тех жителей, которые оставались верными Худиат-хану. Обладание Тавризом, самым богатым городом в Азербайджане, подчинение своей власти хана Нахичеванского и союз с ханами Шушинским и Карадагским сделали хойского Ахмет-хана первым в Азербайджане по силе, могуществу и богатству. Влияние его еще больше усилилось, когда он выдал свою тридцатилетнюю дочь за одиннадцатилетнего сына эриванского хана и вошел в родственные отношения с ним.
В то время, когда в Азербайджане распространялась власть хойского Ахмет-хана, в Тегеране властвовал Ага-Магомет-хан Астрабадский и Мазендеранский, считавший себя самостоятельным и независимым правителем подчиненных ему владений и областей. Один из потомков шаха Надира силился утвердиться в Хорасане, и, наконец, Джафар-хан, брат Али-Мурата, располагая первое время войсками, властвовал в Исхафане, был признан правителем в Ширазе и во всей средней части Персии.
Известие о том, что Джафар-хан утвердился в Исхафане, обрадовало Магомет-хана, посланного в Россию Али-Мурат-ханом. Сначала Магомет хотел было вернуться обратно вместе с полковником Тамарой, чтобы навсегда остаться в России, но, когда узнал, что Исхафан находится в руках Джафар-хана, решился ехать дальше. Джафар-хан, говорил Магомет полковнику Тамаре, всегда был моим покровителем, и я еду с тем, чтобы стараться всеми силами внушить ему те же намерения, которые имел его покойный брат.
Расставшись в Хое с Магомет-ханом, полковник Тамара отправил к Джафар-хану посланного с подарками и письмом от своего имени, в котором уверял, что Россия всегда готова поддерживать с ним дружественные отношения.
«Почтенный Мегмет-хан, – писал Тамара, – отправлен был от покойного и славного Али-Мурат-хана, предместника и брата вашего, великолепный хан, к военному и гражданскому начальнику нашему на границе – генералу Павлу Сергеевичу Потемкину – с предложениями, коих силу от него же самого или от Мирзы-Раби, доверенного тогда министра, узнать изволите. Предложения те приняты благосклонно были не токмо от помянутого генерала, но, по представлению его, и от верховного уполномоченного всемилостивейшей самодержицы всероссийской высокоповелительного генерал-фельдмаршала, светлейшего князя Григория Александровича Потемкина, который, призвав меня, повелел ехать вместе с помянутым присланным к Али-Мурат-хану, вручить ему почтенные свои отзывы, потом выслушать и объясниться с ним относительно его намерений. Исполняя с должною верностью столь лестное для меня верховного уполномоченного повеление, получил известие в области Эриванской о смерти Али-Мурат-хана, тако же о вашем, великолепный хан, на место его возвышении. Несмотря на трудности, продолжал путь до города Хойса (Хоя), где, увидев, что оные чем далее умножаются, решился возвратиться. Но при том имею долг уверить вас в благосклонности и доброжелательстве его светлости верховного уполномоченного нашего ко всем, занимающим в Персии место бывшего славного оной наместника Зенд-Керим-хана и желающим восстановить в оной спокойствие; почему и можете быть благонадежны, что к отзывам, по примеру предместника вашего, сыщете в нем наидружественнейшие расположения.
Сожалея от сердца о столь важной утрате высокопочтенного дому вашего, поздравляю вас, всеискреннейший, великолепный хан, с вашим возвышением и желаю, чтоб оное при долговременном благоденствии послужило к вящему прославлению имени вашего».
Джафар-хан не ответил на это письмо, так как ему приходилось заботиться не об ответе и политических отношениях, но об обеспечении собственной особы. Персияне смотрели на Джафара, как на близкого родственника Али-Мурат-хана, не пользовавшегося любовью своих подданных по чрезмерной строгости и преданности России. Это обстоятельство отдаляло многих от Джафар-хана и дало средство усилиться его врагу – Ага-Магомет-хану, владыке Астрабадскому и Мазендеранскому.
Частью угрозами, частью обещаниями Ага-Магомет-хан смел склонить на свою сторону нескольких ханов и, приобретя союзников, оставил в Тегеране довольно сильный гарнизон, а сам с остальными войсками двинулся к Исхафану. Джафар-хан встретил его в нескольких верстах от города, но был разбит и бежал в Шираз. Ага-Магомет-хан вступил в столицу, завладел сокровищами Али-Мурат-хана, захватил его семейство и отправил в Астрабад вместе со многими другими семействами, на преданность которых не мог положиться.
Джафар-хан пытался было вернуть потерянное владение, но безуспешно. Разбитый вторично, он вынужден был снова скрыться в Шираз и отдать первенство своему сопернику, ставшему одним из сильнейших владык в Персии. С падением Исхафана весь Иран признал над собой господство Ага-Магомет-хана, тавризский хан присягнул ему на верность, а затем и большая часть азербайджанских ханов последовала его примеру. Только Шираз и часть Фарсистана остались во владении Джафар-хана.
Став обладателем столицы, Ага-Магомет-хан стал простирать дальше свои властолюбивые планы – он мечтал уже о шахском достоинстве и власти над всей Персией. Чтобы достичь последнего, необходимо было подчинить себе еще многих владык, сохранявших некоторую долю самостоятельности. Внимание его прежде всего было обращено на гилянского Гедает-хана, его личного врага, давшего приют одному из братьев Ага-Магомет-хана Муртаза-Кули-хану.
Сразу после овладеия Исхафаном Ага-Магомет-хан потребовал от Гедает-хана значительную контрибуцию, старшего сына и брата в аманаты и выдачи Муртаза-Кули-хана. Гедает-хан под разными предлогами уклонялся от исполнения этого требования, укреплял Энзели и, чтобы задобрить Ага-Магомет-хана, послал ему подарки, как знак признания его господства над собой. Предвидя, однако же, грозу, Гедает-хан и Муртаза-Кули-хан искали покровительства России. Узнав в августе 1785 года, что в Энзели прибыл русский фрегат «Кавказ», Муртаза-Кули-хан прислал к командиру фрегата, капитан-лейтенанту Аклечееву, своего старшину поздравить с благополучным прибытием на рейд и с просьбой о свидании. Аклечеев сошел на берег и отправился к Муртаза-Кули-хану, который объявил ему, что он вместе с братом, Мустафой, хочет перейти в подданство России.
Несколько раньше этого свидания Мустафа сам приезжал на фрегат к Аклечееву, в то время, когда тот находился еще в Астрабадском заливе, и просил о том же. Он говорил, что готов даже переселиться в Россию на вечное жительство, если бы к этому представился удобный случай. Аклечеев обнадежил братьев и посоветовал им обратиться с просьбой к генералу Потемкину, как главному начальнику края. Последний поручил обнадежить их полным покровительством России, надеясь получить в лице братьев прекрасное средство против враждебных замыслов Ага-Магомет-хана. «Если Магомет-хан, – доносил Потемкин, – усилясь в Исхафане, утвердится и пожелает искать покровительственного союза России, тогда можно будет посредствовать к примирению обоих с братом их Ага-Магомет-ханом. Когда же бы Магомет-хан не захотел поступить на предполагаемые о Персии меры, сих братьев противу оного Магомет-хана удобно для уменьшения его силы подвигнуть». Светлейший поручил ласкать братьев Ага-Магомет-хана и объявить им, что «продолжением своего благонамерения подадут повод к изъявлению самим делом высочайшего им благоволения». В октябре Муртаза-Кули-хан отправил прошение на высочайшее имя и письмо к князю Потемкину, прося принять его под покровительство России и прислать войска для его защиты.
Примеру Муртаза-Кули-хана последовал и Гедает-хан Гилянский, также искавший покровительства России.
Отправляя в Энзели нового консула, надворного советника Скиличия, генерал Потемкин писал Гедает-хану, что желание его перейти под покровительство России милостиво принято императрицей и что он может исполнить это с соблюдением четырех условий: чтобы было указано место, где бы мы могли построить при Энзелинском порте город для защиты русской торговли и купечества, чтобы он вместе со своими подвластными принял присягу на вечное подданство России, чтобы отправил в С.-Петербург в качестве аманатов одного из своих детей и двух или трех родственников и, наконец, в знак подданства обязался бы платить ежегодную, хотя незначительную, дань.
Условия эти не нравились Гедает-хану. В высшей степени вероломный и жадный, Гедает в поступках руководился только материальной выгодой и всегда уклонялся в ту сторону, где ожидал больше пользы для себя. Не имея искреннего намерения принимать подданство России, Гедает понимал, конечно, какой помехой будет для него русская колонизация на его территории, и потому всеми силами старался ее отклонить. Он писал Потемкину, что переговоры о подданстве столь важны, что их следует вести в полной тайне до окончательной выработки условий, а любое начало работ по закладке города обнаружит их и породит для него многожество неприятелей как в Персии, так и в Турции, что строить русское поселение при Энзелинском порту вовсе не нужно, так как он сам давно уже строит город и скоро закончит его, и тот поступит в распоряжение русского правительства, ибо, получив подданство, сам Гедает-хан станет всего лишь приближенным министром, «и тогда, – писал он, – как город и дом мой, так и вся область моя имеет быть ваша».
Выказывая преданность России и желание принять подданство, Гедает в то же время мешал торговле и притеснял купечество разными поборами, уверяя, что пошлины составляют его единственное средство к существованию. «Вы здешние порядки и мои доходы знаете, – писал он в одном из писем Скиличию, – что я только мизанными и пошлинными сборами во владении моем содержание войска и прочие расходы имею». Гедает-хан уверял, что если лишние пошлины и взяты с русских купцов, то по ошибке, помимо его воли и в его отсутствие, но если речь идет о весовых за шелк, то это не пошлина и в торговом трактате о весовых деньгах ничего не упомянуто. Он скорбел, что русское купечество не понимает его благодеяний, которые он оказывает даже в ущерб собственным интересам. «Для получения себе благодарности, – писал он, – и честного имени, я вознамерился весовые деньги уничтожить, чтоб вовсе были истреблены. Почему я шелковые гири, которые за тысячу лет пред сим установлены были от прежних персидских монархов и с другими гирями сходствия не имели, в весе приумножил и на каждый пуд по три фунта прибавил». Гедает-хан уверял, что, назначая весовые деньги по два рубля за каждый батман, он делает это напоказ купечеству других наций, но на самом деле наносит себе крайний убыток, желая доказать этим свою преданность России. Совершенный произвол персидских ханов во всем, что касалось торговли и пошлин, не позволял придавать какое-либо значение словам Гедает-хана, тогда как сам он полагал, что его посулы заставят русское правительство пойти на некоторые уступки и оказать помощь гилянскому владыке в его затруднительных обстоятельствах и борьбе с Ага-Магомет-ханом.
Гедает-хан отправил на линию к генералу Потемкину двух посланных и прошение на высочайшее имя, в котором просил принять его в подданство России на таких же основаниях, на каких принята Грузия, и прислать в распоряжение хана три тысячи русского войска. Посланные говорили, что хан обязуется продовольствовать войска за свой счет и готов платить не только то жалованье, которое императрице угодно будет назначить, но будет вносить ежегодно в казну ее величества вместо дани шелка-сырца по три тысячи батманов и отправит в С.-Петербург к высочайшему двору одного из своих сыновей с ценными дарами. Уполномоченные заявили Потемкину, что хан просит русские войска не для завоеваний, а только для личной охраны и что в благодарность за их присылку он обязуется в случае успеха и приобретения новых провинций все доходы с них вносить в казну императрицы.
Не скрывая, что имеет в Персии много врагов и больше всего опасается Ага-Магомет-хана, Гедает писал, что отказ русского правительства принять его под свое покровительство заставит его искать помощи и покровительства турецкого двора, добивающегося влияния в Персии и восстановления персидских ханов против России. Действительно, Порта разослала к окрестным ханам – дербентскому, гилянскому, мазендеранскому, тавризскому – и ко всем дагестанским владельцам человек до сорока с письмами и подарками, склоняя их вытеснить русских из Персии.
Прежние поступки Гедает-хана не указывали на его искреннее расположение к России, и потому наше правительство, не полагаясь на его обещания и слова, требовало строгого исполнения предложенных ему условий подданства. Князь Потемкин писал хану, что прошение его на имя императрицы получено и он может быть уверен в покровительстве, если изменит свое поведение. Светлейший говорил, что для получения покровительства России необходимы искренность, чистосердечие и доказательство совершенной преданности, а он, напротив, замечен в непоследовательности, недоверчивости и предлагает условия «невместные». Гедает-хан медлил с ответом, но в то же время старался извлечь возможную пользу из начатых переговоров. Опасаясь нападения Ага-Магомет-хана, он укреплял Энзели и в то же время переправлял все свое имущество на наши суда, как в безопасное место, рассчитывая, что русские не откажут в гостеприимстве и не завладеют его сокровищами. «Если паче ожидания, – писал генерал Потемкин, – оный Гедает-хан столь утеснен, что неизбежно будет принужден, оставя свое владение, бежать, то надлежит тщательно радеть, чтоб особа его и сокровища, ему принадлежащие, были спасены и безопасно препровождены в Астрахань».
Гедает-хану только того и хотелось. Едва он убедился, что Ага-Магомет-хан, занятый войной с Джафар-ханом, вынужден до времени оставить его в покое, Гедает-хан тотчас же прервал переговоры с Россией и снова стал притеснять русское купечество наложением новых пошлин. Это привело к столкновению консула Скиличия с ханом и началу враждебных отношений между ними. Гедает-хан жаловался Потемкину на произвол Скиличия и вмешательство его в чужие дела, а Скиличий указывал на недостойные поступки самого Гедает-хана, на его двуличие, коварство и говорил, что добиться от него уступки можно только силой. Народ персидский, писал наш консул, «дерзок и груб; не разумеет кротости и зазнался, потому что поныне не наказан». Человек строптивый и горячий, как охарактеризовал его Потемкин, Скиличий не мог ужиться с гилянским владыкой, не мог свыкнуться с его лукавством и потому, считая свое пребывание в Персии бесполезным, прислал просьбу об отставке. Генерал Потемкин тоже считал необходимым заменить Скиличия и просил князя Потемкина снова назначить Тумановского. Скиличий был, однако же, оставлен, хотя Тумановского все-таки послали с особым поручением, но, как увидим ниже, ни тот ни другой не завоевали расположения хана.
