Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
II
В “Центральном” было не продохнуть. Мельтешащие под низкими потолками лопасти вентиляторов, разгоняя по его залам волны прогретого воздуха, прохлады не создавали, а только усиливали духоту. Протолкавшись сквозь выставившийся из мясного отдела в проход хвост очереди, Валерьян вспотел и отёр тыльной стороной запястья увлажнившийся лоб.
Возле алкогольной витрины тоже была сутолока, в гуще сгрудившихся у прилавка людей закипала сварливая перебранка.
– Больше одной на человека не давать! – ревниво выкрикнул веснушчатый рыжий парень, провожая отоварившегося тремя водочными бутылки мужика завистливым взором.
– Правильно, не давать! Всем отовариться надо! – загудели остальные, усиленно продираясь вперёд.
Прежде чем пристроиться к очереди, Валерьян, вытянувшись на цыпочках до боли в ступнях, удостоверился, что красное вино на витрине действительно есть.
– “Цинандали” мне, пожалуйста. Грузинского, две бутылки, – попросил он, когда спустя минут двадцать пробился-таки к прилавку.
Сзади опять зароптали. Кто-то из-за его спины бросил продавщице укоризненно:
– Тут талоны-то ещё не все отоварили, а вы без звука по две, по три отпускаете…
Приземистый крепыш в красной футболке бесцеремонно подтолкнул Валерьяна под локоть:
– Грузинское… Нашёл, парень, что выбрать! Пускай грузины сами теперь свои “чернила” лакают.
Валерьян отстранился в неприязненном недоумении, на крепыша зашумели разом сразу несколько:
– Да причём тут грузины? Бардак из Москвы, от Горбачёва идёт.
– Правильно! Нашёл виноватых…
– И молодцы, что выступили! Хватит терпеть!
– Ишь, какой шовинист выискался!
Крепыш, свернув назад короткую шею, запальчиво гаркнул в ответ:
– Против Союза бузят – и молодцы? Сами они шовинисты ещё те! Нашли, кого защищать.
Валерьян не в первый раз в последние месяцы подмечал: стоит кому-нибудь в людском скопище бросить одну-две хлёстких фразы, как тут же завязывается перепалка, поднимается гомон, гвалт. Спорили по-всякому. Иногда запальчиво, но незлобиво, находя вскоре, на чём сойтись. Но порой схлёстывались не на шутку, кричали, выходя из себя.
Валерьян, выбираясь из растревоженной очереди, пытался вспомнить, что недавно, весной, писали про Грузию в газетах, о чём шумели месяц назад её народные депутаты.
Нерусские, говорящие с акцентом, словно даже бравирующие им делегаты, напористо давили на Съезд. Дотошно и натуралистично, будто нарочито желая вызвать у остальных ощущение прожигающего стыда, расписывали, как солдаты укладывали на тбилисской площади невооружённых манифестантов автоматными очередями наповал, как остервенелые десантники кромсали сапёрными лопатками грузинских женщин, как хладнокровно командовали расправой русские офицеры и генералы.
Стыд от таких рассказов действительно пробирал. Депутаты, в том числе и военные, не оспаривали их ни в чём, будто виня за случившееся и себя лично. Павел Федосеевич, сидя перед телевизором на диване, трагически опускал веки: “Что ж они, гады, творят? Против женщин – танки и ВДВ… Ох, с-с-сволочи номенклатурные!”
Валерьян, словно желая исправить подпорченное настроение, зашагал от “Центрального” не обратно к остановке, а по 50-летию Октября в другую сторону, к Малому Трубному переулку. Уходя из дому, он забыл надеть часы, но ощущать время мог хорошо, потому не сомневался, что успеет вернуться к сроку. “На Трубе”, напротив входа в музыкальный магазин, собиралась “биржа”. Таким вызывающе несоветским словом стали с недавних пор называть музыкальную толкучку, возникавшую здесь по выходным.
Народу на “бирже” толклось немногим меньше, чем в отделах гастронома. Юноши и девушки, одетые кто во что – одни в джинсах, футболках и по-пиратски обвязанных вокруг головы цветастых платках-банданах, другие, напротив, незатейливо, по-простецки – рассматривали выложенные торговцами на настеленных прямо на асфальт газетах кассеты и пластинки, приценивались к кожаным курткам и шипастым металлическим браслетам, листали отпечатанные на машинках брошюры с песенными текстами рок-групп. Кто-то просто слонялся туда-сюда, или поджидал кого-то, дымя сигаретами и небрежно поплёвывая на асфальт.
Валерьян, закинув сумку с винными бутылками на плечо, неторопливо переходил от одного торговца к другому, интересуясь, нет ли новых записей группы “Кино”, других нравившихся ему групп. Порой, заинтересовавшись, приседал на корточки, принимался вертеть в руках то одну кассету, то другую, вчитываясь в начирканные на бумажных обложках вручную названия рок-команд.
– Здорово, Валюха! – вдруг по-свойски хлопнула его по спине чья-то ладонь.
Щекастый, стриженый под “грибок” парень уже совал ему растопыренную пятерню:
– Давно ж ты сюда не забредал! Новым музоном разжиться захотел?
Валерьян поднялся на ноги.
– Да было б чем. Всё слушано-переслушано уже.
– Ишь, гурман… – щекастый понял брови. – В Москву тогда езжай, на Арбат.
Валерьян, не удержавшись, подмигнул с ехидцей:
– Часто там бывал? Знаешь?
Ему показалось забавным, что простоватый увалень, бывший одноклассник Стас, почти всякие каникулы мотавшийся к деревенской родне, мог сделаться завсегдатаем арбатских сборищ, про которые только-только начали писать газеты.
Стас, задетый за живое, выпятил нижнюю губу:
– А чего ж не бывать? От нас три часа на электричке – и всё, Москва. Делов-то…
Валерьян улыбнулся, произнёс примирительно:
– Съездить не трудно – согласен. Только всё не собраться мне. Что там, на Арбате? Правда сплошь музыканты, поэты, художники выступают?
Стас приосанился, почувствовав превосходство.
– Там теперь кто хочешь выступает. За политику много задвигают, за Америку, против коммуняг.
– Удивил… За политику теперь в любой очереди “задвигают”, – скептически заметил Валерьян.
Стас загорячился вновь:
– Не, грамотно на Арбате, говорю. В очередях лаются просто, а там по-умному говорят, объясняют, что к чему. Кто приколет – того и слушаешь. Круть!
– Ты разве про политику туда ездил слушать? – усомнился Валерьян. – Я думал, купить чего.
– Одно другому не помеха. Музыки на Арбате – завались. Любую группу найдёшь. Хоть забугорную, хоть нашу. В Москве сейчас вообще что угодно достать можно, – Стас ухмыльнулся с самодовольством. – Надо знать только, где.
– Что ж, например?
– Да что желаешь! Кассеты – на Арбате. Джинсы, кроссовки, куртки фирменные – с рук. Видаки и фильмы – тоже.
– Что ж за фильмы? – спросил Валерьян, не жадный до вещей.
Стас сально хихикнул:
– Фильмы – зашибись! Эротика, порно – у-ухххх! Прямо в видеосалонах. Такое в наших не крутят.
Валерьян переступил с ноги на ногу, прикусил губу.
– Про всё-то ты уж проведал…
– Захочешь – проведаешь. Всё там купить реально, отвечаю. Выбирай – не хочу.
Они, не сговариваясь, двинулись вдоль ряда торговцев назад, к перекрёстку. Стас не был прижимист, потому доверительно оповестил:
– Я, кстати, на следующей неделе, в выходные, в Москву сгонять как раз собираюсь. На день. Ещё ребята поедут, девчонки. Хочешь с нами?
– На Арбат?
– И на Арбат, и так – закупиться. Потом погулять.
Валерьян хмыкнул.
– Деньгами не богат.
Стас подтолкнул его локтем в бок.
– Не прибедняйся. Стипендия-то небось, повышенная. Ты ж ещё в школе вечно в “отличниках” ходил.
– В “хорошистах”, – педантично поправил Валерьян.
– Один хрен – учился. Так что должно тебе в универе “копьё” капать.
Валерьян скосил на Стаса пытливый глаз. Почти всё, что накопил со стипендии, он истратил на покупку часов, но сознаваться в этом не стал.
– Зазываешь?
– Приглашаю, чудак. Чего ломаешься? Реально в Москве сейчас супер.
Стас словно удовольствие справлял, осознавая, что способен Валерьяна чем-то поразить. И пока они шли к остановке, уговаривал довольно настойчиво.
– Ладно, домой я, – сказал Валерьян, видя, что подъезжает его автобус. – Будет получаться – позвоню.
Он поудобнее подзакинул на плечо сумку с бутылками, и те издали характерный стеклянный дребезг.
– Ты чего это? – дуги широких бровей Стаса заострились. – Никак с бухлом?
Валерьян прикусил ноготь мизинца, крутанул шеей.
– Для дома купил. День рождения мать сегодня справляет.
Стас, прощаясь, вновь фамильярно облапал плечо Валерьяна.
– А-а, для мамы бегал. Я уж подумал, для себя…
Он грубовато, но добродушно засмеялся.
В дороге, глядя на дома, светофоры и повороты отстранённо, точно на повторяющиеся однообразные и блеклые картинки, Валерьян чувствовал, что его начинает по-настоящему тянуть в Москву.
