Трюкач

11

* * *

Эта часть работы Зига была наиболее трудной.

Он ждал в грузовом отсеке транспортного самолета. Громадный «С-17» на стоянке рядом со зданием морга напоминал летающий пакгауз. Самолет мог взять на борт три вертолета «Супер Кобра» или танк «Абрамс». Но сегодня, когда в открытый люк врывался декабрьский ветер, он нес на борту куда более ценный груз – шесть гробов, накрытых американским флагом. Их на самом деле называли «перегрузочными ящиками», каждый для сохранения содержимого набит льдом. Все шесть контейнеров стояли в линию на краю разгрузочной рампы, напоминая красно-бело-синие клавиши пианино.

Ать-два! Ать-два!

Зиг услышал приближение конвоя раньше, чем он появился на взлетной полосе. Шесть носильщиков в камуфляжной полевой форме и ярких белых перчатках попарно шагали точно в ногу, старший наряда шел последним. Они направились прямо к Зигу.

Ать-два! Ать-два!

Позиция Зига внутри самолета позволяла ему разглядеть самого главного визитера – президента Орсона Уоллеса. Президент США стоял на посадочной полосе в черном пальто, глядя прямо перед собой, вытянув руки по швам, волосы с проседью аккуратно подстрижены. Носильщики прошагали рядом с ним.

Ать-два! Ать-два!

Зигу доводилось и раньше видеть президента с его идеальной прической. С тех пор как Обама открыл Довер для прессы, каждый главнокомандующий считал своим долгом засвидетельствовать здесь присутствие. Однако сегодняшний президентский визит был неординарен. Уоллес прилетел попрощаться с другом, а это значило, что Зигу следовало смотреть в оба и находиться как можно ближе.

Всего двадцать минут назад кто-то напал на него в хранилище личных вещей и украл картину Нолы. Кто бы это ни сделал, он, скорее всего, где-то поблизости.

Хорошо еще, что Зига по обыкновению назначили в передовую приемную группу морга. В его кармане лежали две дюжины распущенных ниток, которые он снял с шести обернутых вокруг транспортных контейнеров флагов. Зиг заново выгладил каждый, поменяв флаги на контейнерах на другие, с резинками, как у натяжных простыней, чтобы с шестью павшими не произошло никаких недоразумений. Теперь оставалось только ждать.

Ать-два! Ать-два!

Напротив Зига в другом углу ждал Пушкарь. Мастер-сержант глянул на приятеля и кивком показал на почетных гостей, выстроившихся на посадочной полосе за президентом. В группу входили генеральный прокурор, командующий армейским спецназом, два бригадных генерала и, разумеется, их начальница, полковник Сюй.

Пушкарю ничего не требовалось объяснять. За последние полгода они приняли останки более двухсот погибших военнослужащих. Полковник Сюй не соизволила встретить ни одного из них до сего дня, пока не появился президент.

«Ей полагалось бы встретить каждого из них, – подумал Зиг с презрением во взгляде. – Нет у нее совести».

Щелк-щелк-щелк-щелк!

Под левым крылом самолета десяток корреспондентов сделали несколько сотен снимков президента, стоявшего вместе с другими высокими лицами по стойке «смирно». Стоит пожаловать президенту, все сразу сбегаются. Сюй такой возможности не упустит. Она была последней, кого Зиг встретил перед тем, как получил по голове, поэтому следил за ней с особым недоверием.

«Посмотри, кто еще явился», – взглядом показал Пушкарь. В конце линейки встречающих стоял мускулистый чернокожий детина – костюм в тонкую полоску, круглые ретроочки, сглаживающие черты лица. Пушкарь одними губами произнес: «Риестра».

Леонард Риестра возглавлял Секретную службу.

Ать-два! Ать-два!

Наряд с гулким эхом топал по разгрузочной рампе к накрытым флагами ящикам.

«Секретная служба?» – беззвучно переспросил Зиг, вскинув бровь. Мастер-сержант едва заметно кивнул.

В прошлом году, когда в Катаре убили профессора из Джорджтауна, в Довер прибыл засвидетельствовать свое почтение директор ЦРУ. Профессор был, видимо, тот еще фрукт. «Призраки» нередко наведывались на базу. Зиг с Пушкарем видели здесь главу ФБР, министра обороны и даже начальника FEMA. Но за все годы службы они никогда не встречали директора Секретной службы.

Клац!

Носильщики синхронно встали по стойке «смирно» внутри самолета по обе стороны накрытых флагами ящиков. Вслед за ними по рампе поднялся капеллан. В задний люк проникал ледяной воздух, все мерзли. Никто не жаловался – стыдно жаловаться в присутствии шести погибших.

– Помолимся, – предложил капеллан, когда все повернулись лицом к ящикам.

Никто не проронил ни слова. Никто не пошевелился.

– Господь Вседержитель, мы…

Тук-тук-тук.

Капеллан, замолчав, поднял голову, Зиг с Пушкарем обернулись. По железной рампе, озадачив всех присутствующих, спокойно поднимался самый могущественный человек планеты, президент Орсон Уоллес. Длиннополое пальто развевалось на ветру, как мантия чародея.

Пушкарь бросил на Зига недоуменный взгляд.

Тот понятия не имел, что пришло на ум президенту. Этого не знал никто.

Щелк-щелк-щелк-щелк, застрекотали фотоаппараты.

Носильщики не сдвинулись с места. Их старший тоже не пошевелился, не нарушил протокол. Все замерли, и только капеллан чуть сместился влево, уступая дорогу человеку, которому никто не мог перечить.

– Мистер президент… – произнес священник тоном, близким к вопросительному.

– Который из них? – спросил Уоллес, указав подбородком на контейнеры.

Капеллан недоуменно посмотрел на Зига.

– Где мой друг? – срывающимся голосом прошептал президент.

Он наклонил голову набок, под серыми глазами набухли мешки. Лицо президента было знакомо всем, но таким Зиг видел его впервые.

– Он… – капеллан указал на левый ящик, – здесь.

Президент опустил взгляд на контейнер.

Во всех новостях об авиакатастрофе передали, что Нельсона Рукстула и президента связывала не только совместная учеба на юрфаке. Когда Уоллес баллотировался в губернаторы, Рукстул руководил кампанией по сбору спонсорских средств. Впоследствии президент назначил Рукстула руководителем Библиотеки Конгресса США. Однако до последнего момента, пока президент Соединенных Штатов с усилием не сжал губы, чтобы сдержать спазм, Зиг не верил, что Рукстул был для него столь близким другом. Зиг не знал Уоллеса лично, зато знал, как выглядит скорбь.

– Приношу мои извинения, святой отец, – обратился президент к капеллану. – Я не хотел вам помешать.

Священник кивнул.

– Господь Вседержитель, – заново начал он, – мы воздаем Тебе хвалу, принимая сегодня утром наших сынов, павших за свободу нации…

Через несколько секунд президент выпрямил плечи, взял себя в руки.

– Аминь, – хором вместе с другими сказал Зиг.

Носильщики встали лицом друг к другу по обе стороны контейнера с маленьким бар-кодом на ярлычке «л-т Энтони Трумен». У двадцатичетырехлетнего парня из Буни, штат Колорадо, осталась шестимесячная дочь.

– Товьсь… Взяли! – скомандовал командир группы.

Все, включая президента, затаили дыхание. Медленно, с синхронной четкостью каждый из носильщиков нагнулся и взялся за рукоятку ящика с телом лейтенанта Трумена.

Вместе с Рукстулом летели трое сотрудников Библиотеки Конгресса, лейтенант Армии США и пилот ВВС – все они упали вместе с самолетом. Женщина, опознанная как Нола Браун, выпрыгнула заранее, поэтому ее тело доставили еще вчера. Всех остальных пришлось извлекать из-под обломков, их привезли только сейчас.

– Товьсь… Подняли! – произнес старший, и носильщики подняли ящик с останками.

Вместе с покойником и льдом каждый контейнер весил сто восемьдесят килограммов. Так как Трумен служил в сухопутных войсках – самом старом виде вооруженных сил, его выносили из самолета первым.

– Товьсь… Кругом!

Носильщики развернулись лицом к грузовой рампе. На посадочной полосе с открытой задней дверцей ждал белый фургон, похожий на передвижную лавку мороженщика, чтобы перевезти тела в морг на медэкспертизу. После вскрытия Зигу и его команде предстояло подготовить их к почетному захоронению.

Пока наряд спускался по рампе, репортеры быстро сделали несколько снимков и затихли.

Наступила такая неестественная тишина, что было слышно, как в железном ящике перекатываются куски льда. Президент дышал через нос. Когда лейтенанта Трумена вынесли из самолета, до них донесся приглушенный жалобный всхлип.

– О-ох.

Мастер-сержант взглянул на стоящего по стойке «смирно» Зига. Оба знали, с какого направления послышался плач. Под правым крылом, с другой стороны от прессы, на небольшом оцепленном канатами пятачке стояли семьи покойных, которые теперь увидели гробы с останками своих детей.

Никто не кричал в голос. Семьи военных стойко переносят горе. Однако на всех похоронах можно услышать этот звук – глухое, судорожное «ох», рвущееся наружу из самой глубины души скорбящего.

Когда человек теряет родителей, он становится сиротой. Когда жена теряет мужа, ее называют вдовой. Но после гибели ребенка тебе не находится никакого названия – Зиг убедился в этом на личном примере.

– Ох-ох, – еще раз всхлипнули в толпе родных.

Пушкарь в который раз глянул на Зига. Его друг смотрел прямо перед собой. Несмотря на ледяной холод внутри самолета, у него из-под мышки по ребрам скатилась капля горячего пота.

– На караул! – выкрикнул старший группы.

Носильщики начали печатать шаг, все почетные гости вскинули руки в воинском салюте. Отцы и матери наконец увидели процессию… последние сомнения развеялись.

В отдалении раздался еще один пронзительный всхлип. Зиг ощущал на себе взгляд Пушкаря так же отчетливо, как каплю пота на своем боку. Первые несколько лет после смерти Мэгги каждая траурная церемония в Довере открывала шлюзы для потока адских воспоминаний – стук земляных комьев о крышку гроба, окоченевшие от долгого стояния на снегу пальцы ног, бесконечная вереница сочувствующих, молча, не желая потревожить, похлопывающих его по спине. Ох уж эти похлопывания по спине!

Воспоминания о тех днях ушли под землю, притупились из-за повторов. Так даже лучше, убеждал себя Зиг, работа в Довере и причастность к тысячам похоронных церемоний шли ему на пользу. Повторение вело к привыканию. Он все это видел много раз.

Взгляд Зига прояснился. Пот высох. Теперь можно сосредоточиться на Ноле. Только на ней одной. Чего бы это ни стоило, он сделает для нее все возможное – и ради себя, и ради дочери. Он в неоплатном долгу перед Нолой. И перед Мэгги.

Носильщики остановились перед белым фургоном, повернулись лицом друг к другу.

– Товьсь! В кузов! – скомандовал старший группы.

Накрытый флагом ящик скользнул по звякнувшим роликам в глубь фургона.

Над посадочной полосой проплыл пронзительный вой, какой могла издать только потерявшая смысл жизни мать, и эхом затих вдали. Звук настолько зацепил внимание Зига, что он даже не осознал, как до боли сжал челюсти. Однако ничем себя не выдал.

Носильщики по одному перенесли накрытые флагами ящики в фургон. Остались только три контейнера с гражданскими покойниками.

Теперь все стало ясно. Президент, не говоря ни слова, подошел к накрытому флагом контейнеру и бросил взгляд на одного из солдат-носильщиков. Тот быстро сообразил и отступил в сторону. Вот, значит, для чего прилетел президент. Фотосессия тут ни при чем. Уоллес желал сам нести гроб с телом друга.

– Товьсь! Взяли! – По команде старшего наряда президент наклонился вместе с остальными и взялся за металлическую ручку. – Товьсь! Подняли!

– Товьсь! Кругом!

Президент повернулся и вместе с пятью солдатами, удерживая ящик с покойным другом на весу, зашагал к выходу из самолета.

Щелк-щелк-щелк-щелк!

Полковник Сюй вытянулась по струнке – шикарный получится кадр.

Зиг закатил глаза, обратив на себя внимание Пушкаря. Тот сделал жест в сторону президента или, точнее, человека, на которого смотрел президент. Сцена заняла лишь долю секунды, однако Зиг успел заметить. Когда наряд нес ящик мимо почетных гостей к фургону, президент Уоллес бросил стремительный взгляд на директора Секретной службы. Тот поежился, стоя с поднятой в салюте рукой. Возможно, ничего за этим не крылось – они могли обменяться взглядами по тысяче причин. Из памяти опять выплыла записка: «Беги!» – спрашивается только, от кого?

– Товьсь! В кузов! – отрывисто крикнул старший.

Президент толкнул ящик с телом друга по роликам в фургон.

– К ноге! – Отдание почестей закончилось.

Присутствующие опускали руки медленно, целых три секунды.

Щелк-щелк-щелк-щелк-щелк-щелк-щелк-щелк-щелк-щелк.

Наступил момент, о каких пишут в учебниках истории, или, по крайней мере, – замануха для веб-серверов назавтра.

Зиг заметил, что президента что-то отвлекло. Пока носильщики выполняли воинский прием, президент Уоллес отвернулся от фургона и посмотрел на что-то под крылом самолета. Или на кого-то.

«Зигги, не надо», – взглядом предупредил Пушкарь.

Однако Зиг уже отступил со своего места к краю рампы, откуда открывался прекрасный вид на толпу зрителей.

Наискосок из-под крыла самолета выступала площадка для работников Довера. Впереди всех стояли шестидесятилетний начальник службы танатопрактиков Сэмюель Гудрич с головой-яйцом, рядом – Лу, или Луиза, единственная в их штате женщина. Она еще ребенком потеряла обоих родителей и выросла, играя куклами Барби в похороны.

Чуть дальше за декоративным канатом из настоящего бархата разместились сотрудники всех остальных служб Довера – бухгалтерии, капеллана, психического здоровья, юридической. Явилась даже миссис Хоуэлл из отдела ветеранов. Все они тянули шеи, чтобы разглядеть президента.

В толпе Зиг заметил доктора Синклера – стройного, безупречно одетого медэксперта, который накануне произвел вскрытие Нолы и расписался под фальшивыми отпечатками пальцев.

Президент посмотрел на толпу собравшихся – что в этом такого? Возможно, ничего. Чем дольше Зиг размышлял, тем больше он сомневался, что президент Соединенных Штатов как-то замешан в этом деле. Да, главный библиотекарь Конгресса – его друг. С какой стати Уоллес стал бы сюда ехать, демонстрируя свою причастность, если замышлял что-то недоброе? Если, конечно, Зиг не ошибался. А может быть, президент заметил кого-то, кому показываться здесь не полагалось?

Со своей точки на высоте третьего этажа Зиг видел все, как на поле стадиона. Выражение лиц трудно различить, но под таким углом… Нет, президент Уоллес смотрел не на толпу сотрудников Довера. Его внимание привлекла другая группа, она находилась ближе первого ряда персонала базы, ближе почетных гостей, ближе всех – он смотрел на членов семей погибших.

Ну, конечно.

Зиг едва не забыл о них. В Довер прибыли семьи всех погибших, а это значит…

Он повернулся к мастер-сержанту.

Тот нахмурился – нет, мол.

Зиг упрямо кивнул – да. Ему пришла в голову мысль. Очень неудачная мысль.