Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 9. Поход по Нейве
Чуть взошло солнце, хозяин дома, где ночевал Николай Казагранди, разбудил его, как он и просил. Они, выйдя из избы, подошли к реке, протекающей в нескольких метрах от дома. Недалеко от этого места сливались две реки, Нейва и Реж, и давали реке новое название – Ница. Течение здесь было бурное, и река шумно катила свои воды туда, в ту самую бесконечность, в которую с начала времен всматривается человеческая душа. Вот уже прошло почти два месяца, как его отряд с боями продвигается в тыл врага. Сколько друзей за это время пришлось похоронить…
Сразу же при выступлении из Омска произошла схватка с интернациональным красным отрядом под командованием Лигетти. Это формирование красных было полностью пленено – за творимые бесчинства на родной земле чужаков не жалели. Командира с его пленённым отрядом Казагранди распорядился отправить в Омск. Потом был марш-бросок на помощь восставшим Тобольска, где и соединились с отрядом полковника Константина Вячеславовича Киселёва. Объединённым отрядом двинулись к Тюмени, где начались столкновения с красным отрядом карательной экспедиции. Он был выслан большевиками из Екатеринбурга для усмирения бунтующих крестьян Тобольской губернии. Страшно было начинать братоубийственную войну даже с такими негодяями, как Хохряков. Ещё до столкновений офицеры отряда много наслышались от крестьян и других жителей Тобольска о зверствах, творимых людьми этой экспедиции.
Под селом Покровским к партизанам неожиданно явился перебежчик и рассказал, что красные возят с собой заложников из состоятельных жителей города Екатеринбурга, в числе которых находится известный священник Гермоген. Николай, желая спасти несчастных, попытался связаться с Хохряковым и попросил его отпустить заложников и сложить оружие, не проливая крови. На что тот ответил, что рядом тайга с высокими деревьями, и он может повесить на этих деревьях весь его отряд, а самую высокую ель прибережёт для него. Стало ясно, что с большевиками без кровопролития уже не обойтись…
Ушедшие на разведку два морских офицера не вернулись. И отряд повёл наступление как с реки, так и со стороны тайги. Со стороны села по хохряковцам открыли огонь местные крестьяне. Бой был скоротечным. Красные быстро отступили. А дальше, под Туринском Казагранди снова нагнал красного «героя», и партизаны снова задали хохряковцам такую трёпку, что они, побросав награбленное имущество, едва унесли ноги. В Ирбит отряд Николая Казагранди вступил без боя. Его сестра, которая на тот момент проживала со своим мужем в этом старинном зауральском торговом городке, не могла нарадоваться приходу брата, да ещё приходу как освободителя…
За два дня Казагранди обошёл всех знакомых. Офицеры помылись в банях, перевели дух. Приняли новых добровольцев, которых набралось человек шестьдесят. Теперь нужно было двигаться дальше. Особенно это требовал один из его ближайших друзей, ставший его заместителем, – Корнилий Цветков, чья душа и сердце рвались в Алапаевск. Всё это время, тяжелое и трагическое, он не забывал ту, ради которой он так стремительно рвался вперёд. Она снилась ему, и он подолгу с ней разговаривал, когда оставался один. С одним из своих разведчиков он послал ей весточку, и уже на пути к селу Голубковскому получил ответ. Она написала, что взаимно ждёт его, и не просто ждёт, а вместе с офицерами города готовится помочь им. В селе Рудном к ним приехала делегация от восставших крестьян села Невьянского, они просили оружия. Николай отправил с ними Корнилия и очень тревожился за него.
К счастью, разведчики сообщили Казагранди, что его заместитель со своим пополненным отрядом вырвался далеко вперёд вдоль реки Реж и остановился в селе Костино, что в нескольких десятках вёрст от Алапаевска. Надо бы приказать ему отойти, пока красные не окружили… Николай наклонился и, зачерпнув ладонями речную воду, умылся в Нице. Подняв голову, осмотрел вокруг. Да, места здесь красивые. Болота закончились. Кругом раскинулись крестьянские поля, на которых колосилась созревающая рожь. За полями густой стеной темнел лес. Под ногами в лучах восходящего солнца блестела река. Здесь ничего не напоминало о войне…
– Павел, – обратился он к хозяину дома, – пора, наверно, будить ваших крестьян, будем собирать сход и решать вопрос с новобранцами в мой отряд. Ведь нам одним с большевиками не справиться, – проговорил Николай, продолжая любоваться окружающей природой.
Павел Другов, сам бывший фронтовик, но не из зажиточной семьи. И дом, и земля, и поспевающий урожай – всё доставалось ему тяжёлым трудом. Но осенью должны были прийти большевики за его трудом – хлебом… Приход отряда белых расценивался крестьянами как божье провидение. И поэтому просьбу командира Павел отправился исполнять сейчас же. Несмотря на раннее утро, жители села Голубковского, деревни Мокиной и других окрестных деревень, приехавшие под вечер в село, услышав о приходе отряда спасителей от большевиков, собрались быстро. Сход начался.
Вначале взял слово Казагранди и рассказал крестьянам, как умел, о политической обстановке в России, о творимых большевиками бесчинствах, о восстании чехов и офицеров, о боевых действиях и задачах отряда. Начал было говорить о родственниках царя, томящихся в Алапаевске, но мужики при упоминании князей зашумели, раздались выкрики:
– Их давно уже большевики кончили! Опоздали, господа!
Николай и другие офицеры тревожно переглянулись. Павел Другов пояснил, что неделями двумя раньше Романовых куда-то вывезли и, скорей всего, убили, а населению объявили о похищении князей бандой белогвардейцев. Тревожно защемило сердце. Но Николай взял себя в руки и твёрдым голосом продолжил:
– Вы уже слышали, а зачастую и сами были свидетелями творимых большевиками безобразий. Чтобы с этим покончить, нам нужны люди, добровольцы! Одним нам не справиться. Кто вступит в наш отряд, и в каком количестве – решайте сами.
На сходе было решено, что каждый двор, где проживало более двоих трудоспособных мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока пяти лет, должен был дать добровольца, записавшегося в отряд. К полудню таковых набралось с роту. Командовать этим подразделением командир назначил всё того же Павла Другова, а его заместителем стал его друг из многодетной семьи Павел Шестовских. Произошло на сходе и ещё одно событие. Неожиданно перед офицерами из толпы вытолкнули с десяток человек со связанными за спиной руками.
– Вот они, наши местные коммунисты! Кровопийцы!
– Из вашего села? – спросил Павла комендант отряда прапорщик Иеремия Киселёв.
– Нет! Это мокинские, михалёвские, а у нас иуд нет! – с гордостью ответил молодой крестьянин.
– Что с ними делать, командир? Он на меня продотряду указал! А у меня вот этот мужа заарестовал! – кричали из толпы, показывая на каждого из связанных.
– Здесь вы – власть! Вы и решайте! – ответил толпе Казагранди.
– Разорвать! Сжечь живьём! – неслись из толпы крики.
Слово взял седой старец:
– Мы с вами православные! И не будем уподобляться супостату, дадим им сказать по последнему слову, и если порешим их умертвить, то сделаем это без мучений для них.
После чего сход снова зашумел, но уже более сдержанно. Большинством голосов решили слова им не давать:
– Хватит, наговорились! Расстрелять всех в тех же местах, где они совершали свои злодеяния.
Причём приговорённые должны были сами себе рыть могилу.
Вскоре их увели. После принятия новобранцев Казагранди решил дать отряду небольшой отдых, а заодно обучить азам военного искусства новичков, насколько позволяло время. Цветкову было приказано оставить Костино, и занять оборону в селе Невьянском. Скоро стало известно о наступлении большого отряда красных численностью до полка по берегам Нейвы и Режа. Партизаны стали готовиться к встрече с врагом.
Третьего августа чуть свет в окно Обуховых громко и настойчиво постучали. Проснувшийся Обухов-старший поспешил открыть. Знал, что за его верную службу старой царской России новые власти вряд ли его простят. Даже младший сын, который теперь воюет у красных, не поможет… А, может, это он и вернулся?! Иван, старший сын, схватив привезённый ещё с фронта наган, встал за дверь. Если это ЧК, то живой он им не дастся!
Но это был анархист Колька Белоусов.
– Беда, Иван! ЧК арестовало Шубина! Орловскую тоже забрали. Васька Путилин в Ирбит к нашим подался, а меня за тобой послали, предупредить.
– Где прапорщик Плескачевский?
– Вчера мобилизован в Красную армию и с отрядом Пьентковского уже выступил на Реж.
– А что с Суворовым?
– Не знаю! Будем тут разговоры разводить, так и освобождения Алапаевска не увидим, – уже вполоборота с порога сказал Белоусов и скрылся в сенях. Затем где-то на заднем дворе брякнула калитка.
Иван вышел на двор, отец без слов, поняв сына, вывел из конюшни гнедого, заседлал и, поцеловав на прощание, сказал:
– Брата встретишь – не убивай его! Кровь в нём всё-таки наша, родная… прости!
– Не трону, батя, но нагайкой отхлещу.
И Иван, пришпорив коня, поскакал к поскотине.
В кабинет председателя чрезвычайки ввели арестованного Румянцева. Николай Павлович некоторое время рассматривал приведённого на допрос офицера.
– Плохо работает ваша разведка и контрразведка, господин Шубин, он же Румянцев. Ведь мы начали слежку за тобой, как только ты у нас появился. Что ты на это скажешь?
Допрашиваемый молчал.
– Положим, если тебя послали спасать князей… Так ваши же бандиты давно уже их умыкнули, – продолжил Говырин.
– Точнее, вы их сами уже давно, недели за две моего появления, уничтожили. Об этом известно…
Но офицер не успел договорить. Лицо Говырина исказилось злобой, и чекист рявкнул:
– Молчать! Говори, кем послан, с каким заданием? Фамилии офицеров, с которыми встречался в нашем городе?!
– Я тебе, красная сволочь, ничего не скажу! – с не меньшей злобой в голосе ответил арестованный.
– Мы тебя расстреляем, но умрёшь ты не героем, ведь ты глупо попался. Собственно, ты провалил всё ваше задуманное дело, попался в кутеже с бабой, в пьяном виде, что у нас занесено в протокол. Ведь это правда, не отрицаешь?
Румянцев молчал.
– Кто входил в подпольную группу? Вы готовили восстание? Говори, мразь! – председатель ЧК перешёл на крик.
– Кто был, тех уж нет, они далеко. Наверное, уже скоро будут здесь в числе тех, кто очистит от вас этот город.
– Зырянов, этого расстрелять на Ялунинском болоте! Сам лично это сделал бы, да жаль, ещё куча дел.
Арестованного увели.
– Орловскую сюда!
В кабинет, испуганно озираясь, вошёл молодой чекист и остановился, испуганно озираясь и переминаясь.
– Товарищ председатель, Орловская исчезла из-под стражи, словно ведьма через трубу вылетела…
– А может, её ангелы на небо унесли, товарищ комсомолец?! – и, повернувшись к двери, крикнул: – Смирнов! Этого расстрелять как предателя! И найти, достать из-под земли сбежавшую, опаснейшую контрреволюционерку!
Совершенно случайно оказавшийся в чрезвычайке комиссар Смирнов нехотя отправился исполнять приказ, взяв с собой ещё двух рядовых сотрудников и уводя с собой приговорённого к расстрелу чекиста.
16 августа вечером, когда стало темнеть, второй батальон построился на берегу Нейвы, и Георгий Глухих дал команду выступать. И батальон двинулся в ночную темноту, через мост, преодолевая подъём на гору Ялуниху. А сзади ещё долго слышались напутственные крики провожающих.
«Никто меня не провожает! – с горечью подумал Роман. – Все друзья, родные в деревне и не подозревают, что, может, мне с ними воевать придётся. Серебряков рассказывал, что в деревнях Советы не поддерживают, крестьяне переходят на сторону белых… Несознательный элемент!»
Подумал, и тут же себя успокоил: «Ничего. Вот дядя уже который год родственников не видит, всё за революцию бьётся, где-то он сейчас?»
Между тем колонна вошла в лес, который сделал ночную темноту ещё темней. Федорахин тронул за плечо ехавшего рядом бывшего фронтовика из местных крестьян Захара Малыгина:
– Как думаешь, сколько мы таким шагом до деревни Ялунино проедем?
– К утру, наверное, будем. Тут если галопом проскакать, можно за час обернуться.
Словно в подтверждение их мыслей раздалась команда:
– Кавалерия, вперёд за командиром!
Вскоре, пока ещё не начало светать, они были уже на подъезде к крестьянским полям, которые начинались от самой поскотины, отделяя деревню от леса, и давали противнику хороший обзор. Останин остановил сотню километрах в трёх от края леса.
– Нужны десять добровольцев! Задача: обойти деревню, и, спешившись, зайти в неё со стороны реки. Если деревня свободна – три выстрела вверх, если занята – всем назад!
Захар с Романом сейчас же выехали вперёд. И вскоре десять всадников на рысях, двигаясь в объезд деревни, выехали к реке. Спешились. Возле коней оставили местного крестьянина, беспалого Савватея. У парня на одной руке не хватало пальцев, за что его так и прозвали. А девять человек под командованием крестьянина-лиханца, фронтовика, младшего унтер-офицера Александра Трусова двинулись к деревне. Медленно продвигаясь, стараясь не шуметь, подошли к крайним к реке избам.
Тем временем на небе появились первые признаки рассвета. Дальше двинулись втроём: Трусов, Захар и Роман, остальным было приказано ждать на краю деревни. Красноармейцы все так же медленно и тихо стали продвигаться по деревне, кое-где пришлось пробираться ползком. Ничто здесь не выдавало пребывания большого количества людей. Вот уже и ворота поскотины…
Вдруг Роман увидел в темноте человеческие фигуры. Сейчас же толкнул в бока Малыгина и командира. Все замерли. Возле ворот, привалившись к забору, в полудреме, с винтовками в руках стояли два человека, а ещё трое спали тут же, распластавшись рядом на земле.
– Здорово, сельчане! – громко пробасил Трусов.
Караульные от неожиданности выронили винтовки.
– Кто командир? Почему спим на посту?
– Нет командира, мы тут сами для охраны вооружились, кто берданами, кто винтовками. Ждём вот вас! Послали вчера в Костино связных, там штаб, – протирая глаза, сказал один из проснувшихся мужиков.
– Сколько вас под ружьём? – продолжал игру Трусов.
– Все здесь, ещё по домам можно человек десять собрать, – отвечал тот же крестьянин.
– Все кулаки?
После этого вопроса стоявший ближе всех к изгороди парень вдруг неожиданно прыгнул через неё и побежал в темноту чернеющего леса. Двое попытались схватить ружья, но Роман с Захаром ударами прикладов опрокинули их на землю. Трусов три раза выстрелил над головами двух других. Из леса с криком «ура» к деревне помчалась сотня. К утру к деревне подтянулся весь батальон.
Глухих, ещё раз допросив захваченный караул, отправил крестьян под охраной в город. Большой привал было решено сделать в следующей деревне, которая называлась Ярославль. Командир со штабом поднялись на пригорок и, наведя бинокль, стали рассматривать лежащую вдали деревню. По всему видать сбежавший караульный наделал там переполоху. В деревне началась большая суета.
– Ну-ка, Спиридоныч, пужни-ка! Покажем, что у нас пушки, пусть поторапливаются! – обратился к Спиридонову Георгий.
Владимир Афанасьевич как знаток артиллерии был назначен её командиром. Из двух орудий по Ярославлю без наводки послали несколько снарядов. Батальон снова двинулся вперёд, и к полудню беспрепятственно занял деревню.
В Ярославле Захара Малыгина вызвали в штаб и назначили вестовым. От него Роман узнал, что связи со вторым батальоном, который должен двигаться по Нейве, практически нет. С биноклем они влезли на колокольню, где стоял командир и смотрел вдаль.
– Драпает кулачьё к своим покровителям, – проговорил Глухих.
Роман поднёс к глазам бинокль: по берегу реки Реж действительно растянулась цепочка людей, бредущих к селу Костино. Неожиданно среди отступающих он увидел знакомого мужика, который ещё зимой приезжал закладывать Бучининым лошадь. Отец пожалел его тогда: «Что-то совсем обеднел Егор. Лошадь продаёт, сына на фронте убили, теперь нужно его семью кормить… Вот уж кого кулаком не назовёшь!»
– Посмотрели и хватит! Идите отдыхать, ребята, завтра, наверное, будет бой. Костино, я думаю, нам так просто не отдадут! – скомандовал командир.
Красноармейцы отправились подыскать себе место, чтобы отдохнуть после бессонной ночи. Но отдыхать долго не дали. Зайдя в одну из крестьянских изб, Роман и Захар выпили по кружке простокваши, съели по куску ржаного хлеба, но чуть прикорнули, как их растолкал командир конной разведки Трусов.
– Пора, ребята! Не хотел вас будить, да снова посылают вперёд проехаться, без вас не хочу. Хорошо вы вчера себя показали, – сказал он.
– А я же сейчас при штабе? – недовольно спросил Малыгин.
– Ничего, я с Георгием договорился, – успокоил отделённый командир. И оседлав коней, та же десятка выехала из Ярославля. Но проехали немного, вёрст пять. Здесь находилась родная деревня Захара Малыгина. К ней-то и подъехали разведчики. Неожиданно раздался залп. Бойцы развернулись и поскакали назад, но одна из лошадей упала.
– Ну, всё, у товарища Косых новый пехотинец появился! – пошутил кто-то из красноармейцев.
– Ничего, реквизируем у кулаков нового коня, – успокоил Трусов.
Вскоре навстречу им на рысях прискакала вся сотня. Повернув коней и рассыпавшись с разных сторон, въехали в Лиханку. Деревня оказалась пуста. Крестьяне сидели, попрятавшись по домам, и ничего не могли или не хотели рассказывать о противнике. Трусова с его командой Останин отослал в штаб с донесением о захвате деревни. Наступил вечер, и бойцы в Ярославле разожгли костры. Кто-то пёк выкопанную на крестьянских полях картошку, кто-то уже наловил рыбы, и от костров шёл запах варившейся ухи.
Федорахин подсел к одному из костров, а Захар отправился в штаб. Из штаба слышалась брань командира Глухих:
– Так и пиши! Не будет связи со вторым батальоном и с городом – женю на хромой кобыле! Мне завтра наступать, а я не знаю, где второй батальон.
Пакет с несколькими бойцами во главе всё с тем же Трусовым батальонный отослал в город.
Наутро чуть свет горнист сыграл подъём. И всё пришло в движение. Вначале Костино было решено обстрелять из артиллерии, а затем атаковать конницей и охватить пехотой. На этот раз орудия чётко установили на позицию в поле. Командиры рот во главе с Георгием Глухих влезли на колокольню. Роман тоже попросил разрешения посмотреть, но получил задание вместе с Малыгиным немедленно доставить пакет Останину в Лиханку, при этом опять услышал глухой матерок по поводу связи. Уже на пути в Лиханку они услышали со стороны Костино раскатистый грохот своих орудий, означавших начало штурма села.
После прочтения пакета Останин скомандовал:
– По коням!
И сотня галопом устремилась в сторону военных действий. Стрельба из орудий ещё продолжалась, когда кавалерия остановилась на краю леса перед окраиной села. Внезапно канонада прекратилась. И Михаил Останин дал новую команду:
– Шашки наголо! На село галопом! Ура!
И сотня, громовым эхом повторив этот крик, устремилась к околице села. Позади красные конники тоже услышали отголоски громового раскатистого клича – это за ними пошла в атаку пехота. И приободрённые всадники, ещё сильней пришпорив коней, влетели в село. Они пронеслись по селу насквозь, но противника здесь не оказалось. Видимо, за ночь село было им оставлено. Однако картина пребывания врага была уже другая. Вскоре, подъехав к площади, бойцы отряда увидели трупы расстрелянных сельсоветчиков.
Комиссар Флегонт Кабаков провёл опрос свидетелей случившегося.
– Много они пакостей наделали людям. Сами не работали, пьянствовали, других с толку сбивали… Вот господа офицеры самых злостных и расстреляли, а тех, что за ними тянулись в Ирбит, для суда отправили, – рассказывал один из пожилых мужиков, собравшихся на площади.
– Но-но, ты не заговаривайся! – крикнул неожиданно откуда-то появившийся Трусов. – Я вас тут всех знаю!
И, обращаясь к Кабакову, кивнул на свидетеля:
– Этого не мешало бы в город отправить, там больше расскажет.
А Роман в это время, расседлав коня, и оставив его на попечение Савватея-коновода, отправился погулять по селу. Село Костино было большое, раскинувшееся на берегу реки Реж, и люди здесь жили намного богаче, чем в других. Редко здесь можно было увидеть захудалую избёнку. Дома все были добротные, кое-где встречались каменные. Да и земля здесь была плодородная. У плетня стояли молодые красноармейцы и спорили, размахивая шашками, кто как бежал к селу. Проходивший мимо пожилой боец с усмешкой кивнул на них Роману:
– О чём спорят мальцы? Ещё боя-то настоящего не видели.
Федорахин тоже усмехнулся и пошёл дальше. Возле дома богатеев Барышниковых стояли подводы. Ворота, окна, двери были распахнуты, из ворот что-то вытаскивали и укладывали. Подойдя ближе, он увидел подушки.
– Зачем? – спросил он хлопотавшую у подвод дочь комиссара Кабакова Юлию, сестру милосердия.
– Будет бой, ранят тебя – будет приятней лежать на перине, чем трястись в телеге, – состроив глазки, ответила гимназистка.
– А ты будешь за мной ухаживать, за тёмным деревенским несознательным элементом? – так же полушутя спросил Роман, и пошёл дальше.
– Если ты того заслужишь! – крикнула вдогонку девушка.
Нет, такие деревенскому парню были не по душе. Короткая юбка, голова не покрыта, а глазки так и стреляют. Ему уже который раз вспомнилась его Васса. Как бы увидеть её хотя бы издали… Но он гнал эти мысли прочь, к чему они? У неё теперь есть законный муж, который воюет с ним в одном полку против общего врага.
Усилием воли он вновь обратился к действительности. Другие богатые дома также были распахнуты. То и дело из них выходили красноармейцы, что-то вынося. Узнав двоих товарищей по конной разведке, которые несли граммофон, спросил:
– Куда вы тащите чужое добро, ребята?
– За расстрел наших конфискуем. Лозунг пролетариата, Федорахин: грабь награбленное, – ответил один из них.
«Этак можно всех, кто не пролетариат, под одну гребёнку», – подумал Роман, и ещё раз пожалел, что нет рядом дяди. Или, на худой конец, Серебрякова – с ним хотя бы можно было поспорить. Но тут же вспомнил Бучининых, и глаза его загорелись недобрым огнём.
Так, незаметно он дошёл до церкви, и, недолго думая, решил зайти. «Надо бы как-то причаститься, война всё-таки, а я человека убил». И молодой красноармеец, как был, с шашкой и с карабином за плечом, вошёл в храм.
Немолодой священник упёрся взглядом в его красную звезду на фуражке.
– Как ты посмел в храм с оружием в руках зайти? Выйди сейчас же, антихрист!
И Роман, покраснев, выбежал из церкви, как ошпаренный. Мимо проходил какой-то парень и, увидев Романа, ухмыльнулся:
– Вы что, уже церкви грабите?
Это переполнило гневом расстроенную душу Романа, и он, выхватив из ножен шашку, замахнулся на крестьянина:
– Зарублю!
Парень сейчас же перемахнул через изгородь и исчез. В это время из переулка вынырнул Захар Малыгин:
– Федорахин, срочно в штаб!
«За церковь… – подумал он. – Ну и ладно, скажу, всё что думаю!»
– Трусов привёз хорошие вести из города! И провода для связи добыл. Второй батальон выступил во главе с самим Павловым, сейчас он стоит штабом где-то в Останино. Коростелёв за пьянство смещён с должности командира, да и какая-то там заваруха – не то восстание, не то измена из-за него под Останино вышла, – рассказывал Малыгин Роману. – Прибыл связной и от Павлова, только кругом ехал, поэтому долго получилось. Теперь тебя хотят послать. Ты, говорят, дорогу должен знать через Куликовское болото, кто-то из командиров об этом у дяди Гордея узнал.
В штабе, кроме командира и комиссара, Федорахин увидел незнакомого молоденького паренька.
– Вот к нам прибыл вестовой из первого батальона, от товарища Павлова, – объяснил Георгий Глухих. – Ихний штаб находится в Останино. Для согласования дальнейших действий отвезёте пакет и вручите товарищу Павлову лично. Кратчайшую дорогу туда ты знаешь. Обратно вернёшься через Невьянскую волость. Разведаешь заодно, что там делается. Едете втроём, ты назначаешься старшим группы. Выполняй!
В это время в дверях появился ещё один боец из их разведгруппы.
– Вот и ещё один явился! Всё, ребята, давайте. Вперёд! – повторил приказ командир.
И трое бойцов направились к коновязям. Паренёк представился Роману. Звали его Николай, и был он из шайтанских рабочих. Молча выехали из села.
– Ну давай, рассказывай, что там у вас случилось? – обратился Федорахин к своему новоявленному подчиненному.
– Вечером нормально выступили из города. В Синячихе командир бузить начал, а в Останино бой случился, сотни полторы от нас к белым отъехало. Во главе у них, говорят, какой-то местный стоит, Бучинин, что ли… – рассказывал Николай.
После упоминания о Бучинине Роман встрепенулся:
– А о Гошке Тюсове ты ничего не слыхал?
– Нет. Там четыреста человек было при выступлении, где всех знать будешь! – отвечал боец.
– А Бучинина Митька звали?
– Так вроде…
«Теперь-то я знаю, с кем воевать буду», – подумал Федорахин.
Солнце уже клонилось к закату, когда они выехали к Нейве близ Бучиной, родной деревни Романа. «Вот и дом родительский, надо бы заехать», – мелькнуло у него в голове, но сначала он направился к плескавшимся в воде детям. И сердце его радостно забилось – среди них он увидел сестру Лиду.
От нее он вкратце узнал, что происходит в родной деревне. Люди только-только стали успокаиваться после вчерашних событий. Днём со стороны Останино слышалась частая стрельба, а затем в деревню пришли Митька, сын Бучинина, и с ним ещё человек сто. Хотели поджечь избы тех, кто в красных служит. Всю ночь семья Романа не смыкала глаз. Но наутро всё успокоилось, а к вечеру стало известно, что Митька ночью собирается уйти со своим войском, только они спорят, куда.
В деревне совсем успокоились и отпустили детей на речку. И вот когда вволю накупавшиеся и нарезвившиеся девчонки собирались домой, три краснозвёздных всадника выросли перед ними, как из-под земли. После рассказа сестры Роман приказал перейти своему маленькому отряду на галоп. «Только бы успеть до Павлова, пока Митька не ушёл, а затем возьмём в кольцо всю банду», – думал Федорахин… Третий боец, крестьянин из деревни Вогулки Ечменёв, предложил рассыпаться и по одному добраться до штаба первого батальона. Но Федорахин махнул рукой в сторону показавшихся домов за рекой:
– Вот он! За мной! – И, пришпорив коня, въехал в воду.
Вскоре, спешившись, он уже стоял перед товарищем Павловым.
– Спасибо за пакет, товарищи красноармейцы. Можете отдыхать, завтра чуть свет идём в бой на село Монастырское.
– Товарищ Павлов, в Бучине белые! Дайте мне взвод конных, я их атакую! – выпалил Роман.
– Зачем? Завтра они сами оттуда уйдут, а если нет, так мы их возьмём тёплыми. Швейцова ко мне!
Вскоре появился матрос и, увидев Романа, пожал ему руку.
– Горячится твой земляк, в бой просится прямо сегодня, – шутя жаловался военный комиссар города.
– Митька в Бучине! – кипятился Федорахин.
– Никуда он от возмездия советской власти не уйдёт. А завтра, чуть рассветет, мы атакуем и Верхний Яр, и Бучину. Мы с тобой бойцы Красной армии, и должны подчиняться и действовать по планам её командования, – пытался Иван Кузьмич напомнить о воинской дисциплине…
Роман неохотно послушался. И бойцы отправились в дом, где остановился на ночлег взвод Швейцова.
– А о Гошке Тюсове что слышно?
– Давно к белым переметнулся твой Гошка, – сплюнув, ответил моряк.
Ещё не рассвело, как уже раздалась команда:
– Подъём! Роты в ружьё! По коням!
Федорахин присоединился к кавалеристам из полусотни шайтанцев. Пехота устремилась по левому берегу Нейвы, а кавалерия, перейдя на другой берег, устремилась к Бучине. Видно, Митькин отряд ещё не успел уйти из деревни, но и врасплох изменников революции застать не получилось. Повстанцы встретили огнём бросившуюся вброд с противоположного берега пехоту. А со стороны Монастырского даже ударил пулемёт. И лишь появление с левого берега конницы заставило белых оставить деревню.
Зайти к родным Роману так и не удалось. Проскочив на рысях деревню, эскадрон устремился дальше, к деревне Лопатова. Здесь кавалерию встретили частым ружейным огнём, появились раненые и убитые. Пришлось даже отступить, но на этот раз всё решила пехота при поддержке двух горных орудий, вытеснив на том берегу противника из села Монастырского.
В Монастырском было решено устроить днёвку. Пользуясь случаем, Роман поехал в Бучину, но через Яр. Проезжая мимо дома Гошки Тюсова, он остановил коня и, поддавшись безотчетному порыву, вошёл в дом. «Скажу всё, что думаю и о Гошке, и о себе, ведь я, получается, победитель…» – подумал парень.
Дверь открыла Васса и, увидев Федорахина, в первое мгновение вздрогнула, но быстро подавила в себе смятение.
– Мужа дома нет! Что хотел?
Роман немного помолчал, невольно любуясь её красотой.
– А где он? – улыбаясь и поигрывая эфесом шашки, спросил Федорахин.
– Почём мне знать? Скоро пора урожай убирать, а вы друг за дружкой, как дети, гоняетесь.
– Я сейчас в Бучину еду, уж не обессудь, зайду к твоему отцу, мне есть о чём с ним поговорить.
– Победители… Вам всё можно, только ведь это мой отец, узнав о том, что Митька собирается ваши дома сжечь, отхлестал его хлыстом, а затем со двора прогнал.
– Так, значит, мне теперь на твоего батюшку Богу молиться? Ладно, его я не трону, но встречу Гошку – не помилую!
– Пошёл вон из его дома! – И Васса сильно толкнула его в грудь.
Когда он вышел, то хозяйка позади него так саданула дверью, что в доме задрожали стёкла. Красноармеец как ошпаренный вскочил на коня и, огрев его плёткой, поскакал не в Бучину, а обратно в Монастырское. Разговора не получилось. Да он на это и не рассчитывал.
Но понял, что Васса его не забыла…
Роман зашёл в штаб к товарищу Павлову и, доложив, что его поручение выполнено, попросил об отъезде к себе в батальон, через Невьянскую волость.
– Хорошо, мы тоже выступаем. Может, на этот раз в ночь или ранним утром, так что пусть Николай проедется до Невьянского и доложит обстановку мне, а ты своему командиру.
И молодой командир Федорахин, собрав свою малочисленную группу, скомандовал:
– По коням!
