Тот самый яр…

3

Через неделю кандальников увезли в деревню.

– Братцы, – восхитился нарник со шрамом на лбу, – мальчонок единоличника освободил.

– И сына его, – добавил двуперстник Влас.

– Повезли кандалы снимать, – предположил счетовод Покровский.

Каждый подумал о свободе, словно вдохнул хвойного аромата.

Не дав встретиться с роднёй, мужиков доставили к кузнице. Чёрная избушонка показалась Никодиму Савельевичу чужой, неласковой. Думал – прольёт слезу от радости встречи. Испытал опустошение души. Выжгли нутро калёным железом. Улетучилась тоска по наковальне, молоту.

– Чего размечтался, бугай?! – пробазлал неопохмелённый Ганька. – Подкопили на нарах силёнок – колхозу подмогните.

– Снимай кандалы!

– Мы и тут из вас дурь выбьем, – взвизгнул Горбонос. – Ваши вериги надолго.

Шустрый Оскал летал по Заполью, блажил:

– Дядю Никоду освободили! Дык я помог.

Ждали появления мужей Соломонида с Прасковьей. Фунтиха сунула рассыльному горячий пирожок с горошницей.

– Рассказывай, родненький, подробности.

– В кузне они.

Сердчишко Праски забилось сбойно. Набросила клетчатую шаль, засуетилась.

– Схожу разузнаю.

На подходе к кузнице её остановил ухмылистый Ганька.

– Стоять! Свидания запрещены!.. Пошла вон!

– Козёл безрогий! Грубить вздумал. К мужу, к свёкру иду. Ни к тебе – шкуре продажной.

– Докаркаешь! Мы при исполнении задания…

– Исполнители вонючие! Прочь с дороги!

Оттолкнув надзирателя, упрямая молодайка подбежала к Тимуру, уткнулась в грудь разгорячённым лицом. Из распахнутой серой фуфайки несло стойким потом.

– Поцеловки отменяются, – секретничал на ушко муж, – вишь, губы скалками.

Поначалу Прасковья не разглядела синюшные рассеченные губы.

– Выродки! – ненавистно посмотрела на конвоиров.

Обняла Никодима. Разглядела его потемневшее осунувшееся лицо.

– Ничего, дочка, дюжим, – успокоил свёкор.

– Чья теперь кузница? – спросил вызывающе Никодим.

– Обчая, – ехидненько ввёл в курс собственности Ганька.

Заглянув в нутро избушки, Селивёрстов осудил:

– Сразу видно, что обчая. В свинарник превратили.

Надзиратель Фесько, отведя в сторонку растревоженную Прасковью, буркнул:

– За свидание водки притартай… можно самогонкой рассчитаться.

У Саиспаевой мелькнула спасительная мысль. Подмигнув Тимуру, побежала к Фунтихе.