Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях

Сухарь

Лето приближалось к своей печальной серединной отметине. Некогда пышущая свежестью листва потемнела и покрылась слоем пыли. Вечера стали особенно душными и начинались уже заметно раньше июньских, а утро всегда наступало стремительно, за считанные минуты отняв у земли остатки ночной прохлады; оно вываливало на московские улицы всю мощь зноя, и лишь надежда на грозу ободряла сердца горожан.

В один из только что начавшихся дней мы с Вано по обыкновению вышли из автобуса на первой остановке после моста и у самого дома встретили абсолютно пьяного чувака, который сидел на лавочке у Ваниного подъезда. Он явно спал, зажав жестяную банку пива между коленями. Его голова была опущена вперёд, и каждый раз он резко вздрагивал, когда тело предательски накренялось к асфальту. Пробуждение было секундным. Голова вновь опадала на безвольной шее и снова медленно, но верно тянула тело к земле.

«О, это ж Глеб! – весело сказал Вано, заприметив парня ещё издалека, – эй, бухарик, здорово!» Чувак встрепенулся и так резко обернулся назад, что чуть было не завалился боком на землю.

– Ты чё? Меня ждёшь? – с ещё большим весельем в голосе поинтересовался Ваня.

– Не-е-е, с чего ты взя-я-ял? – спросил парниша, по-дурацки растягивая гласные, как делает всякий пьяный, изо всех сил пытающийся казаться трезвым.

– Ну! Ты ж у моего подъезда сидишь, дол***б! – засмеялся Вано.

– У твое-е-его-о-о?

Экая неожиданность. Походу он был не в курсе, где находится.

– Ну да, твой дом – следующий! – веселясь, сообщил Вано. – Чё, опять бухаешь?

– Я? Да не, я так, чуть-чуть пивка дёрнул с пацами после работы…

– Ага, пивка, ну-ну, – Вано пихнул меня под бок локтем, кивая на парня, и заржал в голос.

Глеб всеми силами пытался понять, над чем мы смеёмся. Он был в светлых парусиновых брюках, покрытых разводами от пролитого на ноги алкоголя, с грязными коленками, свидетельствовавшими о частых падениях, грязными волосами, прилипшими ко лбу, и чёрной грязью под ногтями. Губы блестели от слюны, а глаза бегали, пытаясь зацепиться хоть за какой-то предмет. В общем, всё в нём было неприятно, включая мерзкий запах перегара и пота.

Он встал, покачиваясь, и стоял так с минуту, упёршись взглядом в помойку у скамейки. Мы, с застывшим на губах смехом, наблюдали за ним. Минута эта, видимо, показалась ему секундой, в течение которой он то ли собирался с мыслями, пытаясь разродиться хоть каким-то внятным словом, то ли выжидал от нас предложения продолжить веселье. Потом, пошатнувшись, резко протянул руку попрощаться и, попрощавшись очень неуверенным, едва ощутимым рукопожатием с каждым из нас, побрёл к своему дому, заплетаясь в ногах.