Дорога из жёлтого кирпича

Элли

Очень приятно, – добавил, чувствуя как сухость забивает горло.

Тоскливой своей вдумчивостью Гумер и правда смахивал на мастифа. Взгляд Тмина вдруг приметил, какие мощные у него ляжки-лапы. Стало неловко.

Мне пора, – тихонько и, по возможности, незаметно решил свалить.

Гумер понимающе кивнул.

Никуда тебе не пора, – пробасил и откинулся на спинку лавки, будто укореняясь здесь на века. Тмин безвольно стёк вниз.

Ты спрашивал про цену, – томительно помолчал, – Радости и горя у людей ограниченное количество. У всех поровну. Догадываешься? Просто кое-кто больно бережет. Скупердяи. Доживают до седых мудей на честном слове – пока уж совсем огонёк не стухнет, песок не посыпется. А кто-то транжирит без остатка, будто завтра умирать. И умирают. Кто-то горе выбирает хлебать в начале, а счастье оставляет на сладенькое, кто-то – наоборот. Обычно, конечно, самое вкусное съедают в начале. Но тогда долго томятся и причитают в конце. В любом случае, как расходуют – так на небеси. С Элли расход выше: жизнь бьёт ключом, все дела. Не для скряг. Больше половины отдашь, чего имеешь.

За лавкой в кусте сентябринок шевельнулся ранее смутивший Тмина Одуван. Он лежал здесь с руками под головой и глядел в небо, прислушиваясь. Голубела безразличная высь, бежали белые шерстяные облака и ветерок чуть теребил ватный одуван. Цвело, против всякой логики, абрикосовое деревце. Ничто, конечно, не могло тягаться с его безнадежностью, но на границе с ней вдруг вылупилось любопытство. Маленькое пока, куцее и неуверенное. Шевельнулось и желание докоснуться до этого времени, стоившего в три раза дороже обыкновенного. Что это за время такое? Надо нюхнуть – хоть понюшку, перед тем, как окончательно кануть в безразличную высь.

А потому, незаметно для него самого, взгляд Тизо стал сосредоточенным, а нос порозовел.

Почему расход выше? – продолжал Тмин.

А с ней по-другому не получится, дружок. Хочешь не хочешь – а отдашь. Не отсидеться.

Тмин задал вопрос, который заинтересовал уже и Тизо:

А что я получу?

Жизнь.

Тизо покумекал, что ничего не теряет, и мысленно согласился. Тмин задумался. Ему хотелось сбежать от книги, а потому терять было тоже особенно нечего. Тем более, больше расход, быстрее едешь, верно?

И ты платишь? – спросил неуверенно.

Нет, – ответила гора, – Мне не за что.

Заходящее солнце упало на его глаза, отлило красным, и губа его чуточку искривилась: театральность эта явно его потешала.

Совсем тухляк, раз не расходуешь? – осмелел, возмутился и пошутил разом Тмин: он еще не знал, что безопасней, – такой особенный?

Особенный, – явно получал удовольствие от своего и тминова нахальства Гумер.

И мне надо платить?

А как же, – секунду суровая морда сохраняла серьезное выражение, а потом вдруг расплылась в улыбке, – Но тебе сделаем скидочку.

Помолчал, выдержал многозначительную паузу. Затем повернул тяжелую, как у минотавра, голову, и красным взглядом извлек Тизо из сентябринок. Одуван сжался.

А вы что думали? Тайны оплачиваются кровью, господа мои! – подмигнул.

У Тизо едва не вылез Одуван и запотели очки. Гумер получал удовольствие во всю. «Вот гад, – мстительно подумал Тмин, – как же, радости он не испытывает». Совсем побледнели кудлатые головы солнечных лучей на коленях, будто заснули и растворились в голубоватом сне. Становилось спокойнее. Вокруг них, как в мыльном шаре, стало тихо – визги с детской площадки, мяч, гул шин доносились едва слышно, точно из-за мембраны.

К скамейке подошли Элли с Анной Карениной. Это узнавалось по красивым полным рукам и схожести с дочкой Пушкина. На правой руке у Анны был тонкий бордовый браслет – как бы предвестник её будущей кончины. Она раскраснелась, глаза её горели, тёмные волосы растрепались. Она, безусловно, была счастлива – Тмин сразу это понял. Он заметил и то, что большие блестящие эллины глаза напоминают капли тёмной бычьей крови. Такой же почти бордовой, как браслет Анны.

Рядом с белокожей Карениной Элли была вся золотистая, лёгкая. Белое её платье будто помышляло сорваться, как пакет, и улететь вверх, на 25 этажей выше.

Анна стала сбивчиво благодарить Гумера. Он её явно смущал. Элли тихо улыбалась. Она не смотрела на Тмина, но он чувствовал – она знает, что идти им вместе.

Нам пора, – наконец строго сказал Гумер Карениной. У неё на лице тут же возникла какая-то растерянность, а затем это неопределенное выражение сменилось покинутостью. Ей надо было возвращаться в свою историю, и поделать ничего с этим было нельзя. Она не посмела больше настаивать и сделала неловкий шаг назад, готовясь остаться в сумерках.

Гумер кивнул ей и пошагал за Элли, которая ещё раз махнула Карениной рукой, прощаясь и как бы отправляя ей последний заряд, последнюю горсточку счастья. Тмин и Тизо несмело поплелись следом. Оборачиваться на двор не стали. Больно кольнуло, что двор позади растворяется в тающем вечере.