Рабы Парижа

Глава 60

Андре, как скульптор-орнаментщик, целые дни проводил на небрежно сколоченных деревянных лесах. Жизнь его часто висела на волоске.

Но этот волосок был гораздо крепче, чем хотелось бы почтеннейшему Батисту Маскаро.

Хозяин таинственного агентства хотел бы погубить ненавистного ему художника так же легко и быстро, как задувать на ночь свечу у изголовья своей постели…

Этому мешало одно непредвиденное обстоятельство: Андре был уже предупрежден.

Он любил Сабину де Мюсидан и знал, что любим ею.

Недавно он получил от нее очередное письмо и с изумлением прочитал, что она выходит замуж за Генриха де Круазеноа. Девушка писала, что вынуждена выбирать между любовью к нему и честью своей семьи, что она не может предать родителей и просит забыть ее.

Забыть ее?

Это так же невозможно, как погасить солнце!

Она любит Андре и выходит замуж за другого?

Ее заставили!

Кто?

Родители, судя по тому, что она пишет.

Почему?

Андре перечитал письмо и пришел к выводу, что графы де Мюсидан стали жертвой какой-то подлости со стороны Генриха.

Сабина пишет об угрозе для чести семьи.

Значит, эта подлость – шантаж.

Если Генрих знает о любви Сабины к Андре, то не оставит в покое и его.

Так скульптор получил предупреждение.

Однако он не собирался ждать, пока ему нанесут удар.

Андре решил жениться на Сабине несмотря ни на что.

Для этого надо было расстроить планы Генриха де Круазеноа.

Но как это сделать?

Андре обратился за советом и помощью к де Брюле.

– Мы должны рассчитывать только на собственные силы, – сказал барон де Брюле, выслушав его. – Полиция нам не поможет. Ведь у нас нет никаких доказательств…

– Кроме того, мы можем оказать медвежью услугу семье Сабины. Кто знает, какие ужасные тайны в руках ее врагов!

– Хуже всего то, что граф де Мюсидан вынужден будет помогать своим врагам против нас.

– Об этом я не подумал. Вероятно, так оно и будет, – грустно согласился Андре.

– Поэтому мы должны действовать сами, тайно, и доказать, что честный человек может быть, не менее хитер, чем мошенник, – продолжал барон. – И главным нашим оружием должна быть…

– Шпага?

– Нет. Осторожность. Осторожность, доходящая до трусости.

– Времена рыцарства миновали…

– Да. Поэтому помните, что с этой минуты вы не имеете права ходить ночью по улицам. Вас не станут вызывать на дуэль, а попросту пырнут ножом.

– Я буду осторожен, – пообещал Андре.

Де Брюле хорошо знал характер друга и не очень поверил в это.

Они договорились сделать вид, что поссорились, и больше не встречаться на людях.

Каждый из них постарается сойтись поближе с Генрихом де Круазеноа и будет собирать сведения о нем.

Барон де Брюле обратится за помощью к экстравагантной виконтессе де Буа-д'Ардон, которая не раз доказывала им свою дружбу.

По вечерам, когда стемнеет, они будут встречаться в маленьком кафе на Елисейских полях, чтобы обменяться своими впечатлениями и открытиями.

Приняв эти решения, друзья расстались.

«Самое главное – я должен быть абсолютно уверен в успехе, – думал Андре, шагая домой. – Тогда все будет получаться как бы само собой. Точно так же, как больной выздоравливает быстрее, если ему не напоминают о его недуге. Одна только мысль о том, что я теряю Сабину, может свести меня с ума в самый неподходящий момент. Когда умрет последняя надежда, тогда и буду отчаиваться».

Половину ночи он провел в размышлениях.

Основная проблема: где взять время?

Чтобы выяснить, как удалось Генриху заставить графов Мюсиданов обещать ему свою дочь, нужно вести слежку за де Круазеноа с утра до вечера.

И неизвестно, сколько дней.

Зато совершено ясно, что каждый день придется есть, пить, нанимать фиакр, да мало ли что еще…

Занять денег у де Брюле?

Он, конечно, даст.

Но нельзя бросать работу у подрядчика Ганделю: если за Андре уже следят, то противники сразу же поймут, что он начал какую-то игру.

Около часу ночи Андре решил, что утром пойдет к Ганделю и расскажет ему все.

Разумеется, кроме имени своей любимой.

Добряк Ганделю поможет ему выкроить свободное время для слежки за Генрихом.

С этой мыслью молодой человек уснул.

…В девять часов утра он уже подходил к дому господина Ганделю.

Первым, кого он встретил во дворе, был сын подрядчика, каким-то чудом поднявшийся так рано.

Молодой Ганделю подпирал стенку и от нечего делать смотрел, как конюхи чистят лошадей.

Воротник его был помят, галстук плохо завязан, а волосы не расчесаны.

Гастон де Ганделю, как он называл себя в свете, мрачно курил английскую сигару, держа руки в карманах и всем своим видом выражая отвращение ко всему окружающему и полное разочарование в жизни.

Заметив Андре, он гортанно закричал:

– Вот он, наш великий художник! Ставлю десять луидоров, что вы идете к папе по личному делу!

– Да. Он у себя?

– Папа дома. Идите, он скорее будет говорить с вами, чем со мной, своим единственным наследником. Он заперся от меня в кабинете.

– Вы шутите?

– Не имею такой привычки. Спросите у моих друзей – графа Шарля или маркиза Гельдера – часто ли я шучу. Папа мной недоволен. А я нахожу его деспотизм смешным, как говорит Лезнер.

Молодой Ганделю отвел Андре в сторону, чтобы конюхи не услышали продолжения их разговора.

– У меня нет ни гроша! – трагически зашептал Гастон. – Это невыносимо! Человек с дырявым кошельком – уже не человек, как говорит Леонтина. К тому же папа не хочет оплачивать мои долги и даже грозится напечатать об этом объявление в газетах. Неужели он надеется испугать меня…

Молодой человек умолк на полуслове, будто его вдруг осенила удачная мысль.

– Послушайте, не можете ли вы сделать мне пустяковое одолжение? – спросил он.

– Какое?

– Дайте взаймы десять тысяч франков. Я верну вам двадцать тысяч в день моего совершеннолетия.

Скульптор был крайне удивлен подобной просьбой.

– Я должен вам признаться, месье… – начал было Андре, но Гастон прервал его.

– Боже мой, какую же глупость я сморозил! Простите меня и ни в чем не признавайтесь! Если бы у вас было десять тысяч франков, вы не работали бы здесь, как говорит Дюпюи. Но мне позарез нужна эта сумма! Я подписал долговое обязательство на имя Вермине, а он неумолим. Вы, конечно, знаете Вермине?

– Впервые о нем слышу.

– Вы приехали из Китая или свалились с Луны? Он – директор Общества взаимного дисконта, мой милый Андре!

– Простите, но я впервые слышу и о дисконте. Что это?

– Учет векселей с выплатой процентов за неиспользованное время. Понимаете?

– Не совсем. Но это, пожалуй, неважно. Я никогда не подписываю векселей.

Гастон был поражен такой непрактичностью собеседника.

– Это очень просто, выгодно и удобно! Напрасно вы отказываетесь от такого прекрасного способа в один миг избавиться от всех забот! Мне нужны были деньги, я обратился к Вермине – и он тут же отсчитал их. Если бы я попросил вдвое больше, то он и тогда бы не отказал мне. Добрейший человек!

– Вы так думаете?

– Конечно! Только одно меня немного беспокоит: я по его совету, для облегчения дисконта, подписал векселя чужим именем.

Наивное признание великовозрастного балбеса испугало скульптора.

– Что вы наделали? Это же преступление! – воскликнул он.

– Ничего подобного, – спокойно ответил Гастон. – Ведь я же заплачу! К тому же мне нужды были деньги. Я задолжал Ван-Клопену. Вы его знаете? Ну, конечно, знаете! Его знают все! Великолепный модельер! Как он умеет одевать дам!.. Я заказал ему три платья для своей Зоры. Поэтому мне и пришлось обратиться к Вермине, ведь папа не дал бы мне столько денег. Так что во всем виноват папа.

– Вы в этом уверены?

– Еще бы! – громко заговорил обозленный Гастон, совершенно забыв о существовании конюхов. – А то, что отец доводит меня до крайности, не преступление с его стороны? Добро бы он сердился только на меня! Но вымещать злость на ни в чем не повинной женщине – это уже совсем непорядочно! Бедная мадам де Шантемиль!

– Кто это? – спросил Андре.

– Вы что, не знаете Зору? Вы же пировали вместе со мной у нее на новоселье!

– Так вы говорите о Розе?

– Да. Только мне не нравится это имя, и я его переделал на свой вкус. Так вот, папа недавно обозлился на нее. И как вы думаете, что он сделал? Ставлю двадцать луидоров, что не угадаете!

– И пытаться не буду!

Молодой Ганделю опять заговорил тише.

– Он подал на нее жалобу в полицию.

– За что же? – удивился Андре.

– За развращение несовершеннолетнего, то есть меня. Как будто меня еще можно развратить!

– И что же с ней сделали?

– Арестовали и посадили в Сен-Лазар, – ответил Гастон, вытирая глаза рукавом. – Бедная Зора! Я вообще уже совсем разочаровался в женщинах, но Зора…

Гастон всхлипнул.

– Как она меня любила! – продолжал он. – Какие у нее шикарные волосы! Ее парикмахер двадцать раз говорил мне, что больше ни у кого таких не видел. И ее – в Сен-Лазар?!

Молодой Ганделю со злостью отшвырнул окурок сигары.

– Когда за ней пришли полицейские, она подумала обо мне и сказала: «Мой волчонок, чего доброго, пустит себе пулю в лоб». Мне передала эти слова ее кухарка. А я ничего не могу сделать для своей Зоры! Я ходил в Сен-Лазар, чтобы утешить ее, но меня туда не пустили…

Он заплакал.

– Не отчаивайтесь, месье Гастон, – тихо проговорил Андре. – Наберитесь мужества.

– Его-то у меня хватает! Как только стану совершеннолетним, сразу женюсь на ней! Вот увидите! А еще я отомщу негодяю Катену. Вы его знаете?

– Нет.

– Это поверенный моего отца. Он донес папе, что у меня много долгов, посоветовав не давать мне денег и написать жалобу на Зору. Папа бы никогда не додумался сделать такую подлость! Завтра же вызову адвоката на дуэль. Вы не хотите быть моим секундантом?

– Я почти ничего в этом не смыслю.

– Ну и не надо! Я найду себе таких секундантов, что он испугается одного их вида! У меня есть знакомые офицеры. Дело ясно как день! Он меня оскорбил! Я ставлю условия. Стреляемся на пистолетах с десяти шагов. Или пусть адвокат посоветует папе забрать жалобу!

В другом настроении Андре, вероятно, посмеялся бы над этим ребячеством. Но сейчас он слишком спешил и рад был бы поскорее отделаться от назойливого юнца.

Ему повезло. Из дома вышел лакей и доложил:

– Господин художник, хозяин увидел вас из окна кабинета и желает говорить с вами.

– Сию минуту, – поспешно отозвался Андре и прибавил, обращаясь к Гастону:

– Желаю вам успеха.

Молодой Ганделю остановил скульптора.

– Вы идете к отцу, – прошептал он. – Попросите его за меня. Он уважает вас. Скажите, что я доведен до полного отчаяния и намекните на возможность самоубийства. Это его испугает. Если он выпустит Зору и заплатит мой долг Вермине, то я готов сделать для него все, что угодно…

Избавившись, наконец, от Гастона, Андре вошел в кабинет господина Ганделю.

Если Ганделю-сын больше изображал отчаяние, чем испытывал его в действительности, то у отца оно было неподдельным.

Подрядчик сидел в кресле с совершенно убитым видом.

Увидев скульптора, он встал.

– Благословляю то дело, которое привело вас сюда, – сказал он. – Вы очень нужны мне!

– Это очень печальное дело, – ответил Андре, опустив голову.

– Что с вами, мой друг? – спросил Ганделю.

– Мне угрожает страшная опасность.

Подрядчик побагровел от возмущения.

– Господи Иисусе! – вскричал он. – Что делает с нами судьба! И куда смотрит Провидение? Неужели уделом всех умных и честных людей вечно будут только пытки, слезы и унижения? Неужели будут вечно торжествовать и наслаждаться жизнью одни лишь подлецы? Почему только им доступно счастье?…

Немного успокоившись, господин Ганделю сказал:

– Андре, чем я могу вам помочь?

– Я пришел к вам с большой просьбой.

– Спасибо, что обратились ко мне. Значит, вы считаете меня своим другом.

– Да, господин Ганделю.

– Дружба такого благородного человека, как вы, примиряет меня с Провидением. Говорите, в чем дело.

Андре рассказал старику простую и трогательную историю своей любви, затем подробно описал нынешнее положение дел.

– Что я могу для вас сделать? – спросил Ганделю.

– Позвольте мне передать руководство строительством кому-нибудь другому. Я буду участвовать в распределении работ и делать вид, что продолжаю ими заведовать. На самом же деле, я буду выполнять обязанности простого художника. Это даст мне больше свободного времени для достижения моей цели и некоторые средства к существованию.

– Только и всего?

– Для меня это очень много.

– Делайте со стройкой, что хотите, – сказал старик. – В вашем распоряжении и я сам, и все мое имущество. Если бы вы были моим сыном!

Господин Ганделю достал платок и вытер набежавшие слезы.

Затем он подошел к окованному железом сундуку, открыл его, вынул толстую пачку банкнот и вложил их в руку Андре.

– Борьба, которую вы начинаете, потребует много денег. Возьмите, здесь двадцать тысяч франков. Вы вернете их, когда вам будет угодно.

– Благодарю вас, – пробормотал скульптор, – но…

– Берите, – перебил Ганделю. – И дайте мне возможность тоже обратиться к вам с просьбой. Для этого я и пригласил вас сюда. Садитесь…

Андре спрятал деньги в карман и сел, ожидая продолжения.