Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 41
Доман, запыхавшись, прибежал домой. Пот градом катился у него со лба.
– Эй, ты! – крикнул он своей экономке. – Ко мне никто не приходил?
– Нет.
– Если тебя спросят, выходил ли я сегодня из дому, говори, что весь день сидел у себя в кабинете!
– Ладно, – отвечала служанка, привыкшая уже не удивляться никаким выходкам чудаковатого хозяина.
Старый лицемер быстро вытер лицо, переоделся в халат, уселся в кресло и заменил на столе бутылку вина книгой законов.
Вскоре послышался легкий стук в дверь.
Это была Диана.
Она вошла в кабинет и в полном изнеможении упала в кресло напротив адвоката.
– Месье Доман. – устало проговорила девушка, – мне нужен ваш совет. Только что я была в лесу на нашей поляне. Вместо господина Норберта я увидела там…
– Герцога де Шандоса. – неожиданно закончил за нее адвокат. – Я знаю все.
Диана посмотрела на него с ужасом.
– Да, да, – продолжал старый негодяй. – Я знаю, что господин маркиз под арестом, что вы виделись с герцогом в Бевронском лесу и что содержание вашего разговора…
– Вы знаете, о чем мы говорили?!
– И это тоже.
– Но кто же мог нас услышать?
– О, мадемуазель, лес – не самый надежный хранитель тайн. Он хуже предателя: вы думаете, что никого нет и громко, не стесняясь, высказываете самые сокровенные мысли. А между тем за каждым деревом, за каждым кустом могут скрываться чужие уши. Именно такое несчастье и случилось с вами. Четверо дровосеков шли с работы, услыхали ваши голоса и, разумеется, не отказали себе в удовольствии прослушать вас до конца. Я хорошенько припугнул того из них, который заглянул ко мне по делу, чтобы они не болтали языками. А впрочем, кто их знает! Чего доброго, расскажут по секрету женам, а там – сами понимаете. Женщинам рты не завяжешь.
Доман сделал паузу, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели его слова на прекрасную собеседницу. Он мог быть доволен: ее лицо выражало беспредельную муку.
– Я пропала! – прошептала она.
Адвокат наклонил голову в знак согласия.
Но если бы девушка сдалась без борьбы, то она не была бы Дианой де Совенбург. Минуту спустя она уже схватила месье Домана за руку и быстро заговорила:
– Может быть, еще можно что-то сделать! Норберт скоро станет совершеннолетним, и все устроится? Я так хочу! Надо попробовать!
– Что именно?
– Откуда я знаю? Придумайте! Я согласна на все: мне терять больше нечего. Раз уже все будут знать, что этот низкий человек так грубо оскорбил меня, то пусть же все знают и то, что я отплатила герцогу вдвое! Только помогите мне в этом!
– Тише, умоляю вас! Говорите, пожалуйста, тише! – зашептал адвокат, делая вид, что он очень испуган.
– Вы, кажется, его боитесь? – презрительно спросила Диана.
– Да, боюсь, мадемуазель де Совенбург. Очень боюсь и не скрываю этого. Если бы вы раньше сталкивались с герцогом – как это произошло, на мое горе, со мной, – то знали бы, что это – человек с железной волей, и что в борьбе против тех, кого он ненавидит, де Шандос способен на все!
– Но раньше вы готовы были служить нам против него. Что же мешает вам продолжать то, что вы уже начали? Вы поступаете нечестно: сначала вырвали у меня и Норберта нашу тайну, а теперь бросаете нас на произвол судьбы, да еще в самый трудный момент!
– Мадемуазель, за что вы меня так обижаете?
– А впрочем, делайте, как хотите: пока Норберт мой, я ничего не боюсь!
Доман грустно покачал головой.
– Не ошибитесь только в своих расчетах. Откуда вы знаете, что молодой маркиз еще не дал герцогу своего согласия? Будущее всегда так обманчиво…
Адвокат старательно подливал масла в огонь, пылающий в душе оскорбленной девушки.
– Не смейте так говорить! – бросила она. – Чтобы Норберт изменил своему слову? Да он скорее позволит убить себя! Правда, он очень робкий, но какое вы имеете право подозревать его в подлости? Любовь ко мне поможет ему! Он добьется разрешения отца и мы поженимся!
– Нам с вами хорошо рассуждать на свободе, сидя в удобных креслах. А каково ему в тюрьме? Вы не забыли, что его там мучают, не только морально, но и с применением физической силы? В таких условиях и твердые характеры не выдерживают.
– Предположим – но только предположим, месье Доман, – что вы правы, что Норберт меня бросит и женится на другой, а я останусь обесчещенной в глазах всей округи. И что же вы думаете, я это так и оставлю?
– Вам, мадемуазель, останется только…
– …Месть, господин Доман, месть – и целая жизнь, которую я целиком посвящу осуществлению этой мести!
Тон, которым говорила Диана, показал адвокату, что она действительно способна выполнить то, что сказано, и ему уже на самом деле стало страшновато.
– Когда-то и я думал так же, Но вот уже пять лет я не перестаю грозить кулаком его проклятому замку. И что же? Ему от этого не холодно и не жарко. А я так и не нашел против него в законах ни одного крючка, за который можно было бы зацепиться.
– Я поищу в другом месте, – мрачно проговорила мадемуазель де Совенбург.
– И это не выйдет. Сколько уже молодцов пошло на каторгу за то, что пытались убить его, а герцогу – хоть бы что!
Старый негодяй помолчал, как бы обдумывая слова, которые на самом деле были им заранее заготовлены, и шепотом продолжал:
– А, между тем, какое множество людей избавила бы от горя и слез смерть такого вредного человека!
Диана притихла и побледнела. То, что говорил адвокат, слишком точно совпадало с преступными мыслями, поселившимися в ее душе.
– Но все это – пустые разговоры, – продолжал месье Доман. – Герцог переживет не только меня, но и вас. Затем мирно скончается у себя в замке, а вся округа будет с почтением провожать его на кладбище.
В руке негодяя появился маленький флакончик темного стекла.
– Герцог де Шандос похоронит нас всех, – ворчал он, осторожно открывая флакон. – Если…
– Если что?
– …Если кто-нибудь не похоронит его раньше.
– Но как?
– Одной капли этого вещества вполне достаточно.
Несколько минут они молча глядели в глаза друг другу. И каждому казалось, что он слышит, как тяжело и беспокойно стучит сердце другого.
– Это ужасно, – прошептала Диана.
– Вещество не причиняет страданий. Несколько секунд – и все. Достаточно одной капли в кофе или другую еду. Ни вкус, ни запах, ни цвет пищи при этом не меняется, – сказал адвокат, тщательно закрывая флакон с ядом.
– А если его обнаружат врачи?
– В Париже – может быть, но здесь, в деревне, знающих докторов нет. Не волнуйтесь: во всей Франции только два-три врача смогли бы отличить действие этого яда от последствий апоплексического удара.
После этих объяснений мадемуазель де Совенбург придвинула свое кресло поближе к месье Доману.
Оба понизили голос до едва слышного шепота.
– Значит, не откроют?
– Нет. Это – очень большая редкость.
– Но у вас же есть! Почему не может быть у других?
– Исключительный случай. Я оказал очень важную услугу одному ученому.
– Он вас не…
– Нет. Он давно умер.
– Давно?
– Лет десять назад.
– Вы не опасаетесь…
– Ослабления действия?
– Да.
– Нет.
– Откуда вы знаете?
– Недавно пробовал.
– Вы кого-то…
– Что вы! Я человек мирный и благонамеренный.
– Тогда как же…
– Тут бегала бешеная собака и пыталась всех кусать. Я бросил ей кусок мяса.
– С начинкой?
– Конечно.
– И?…
– Я же сказал: несколько секунд.
– Боже мой!
– Вы можете предложить что-нибудь другое? А если нет, то почему же вы…
Диана вдруг вскочила и ладонью зажала адвокату рот.
За дверью послышались чьи-то торопливые шаги.
Мадемуазель де Совенбург выхватила из рук месье Домана флакон, быстрым движением спрятала его у себя на груди – и упала в кресло.
На все это ей потребовалось одно мгновение.
В дверь постучали.
