Тайны Парижа

XXVI

Арман встал на колени перед незнакомкой и снова взял ее прелестные маленькие руки, которые она в этот раз и не думала уже вырывать, и со свойственным в двадцать лет восхищением описал ей свою любовь, так странно загоревшуюся, и приятное волнение, которое он испытывал с тех пор, как она завладела всеми его помыслами.

– Молю вас, – сказал он наконец, – покажите мне ваше лицо, которое я обожаю, не видав его.

Домино отрицательно покачала головой. Арман настаивал, но она оставалась непоколебимой.

– Наконец, где я могу вас встретить? – спросил он с упорной настойчивостью влюбленного, вымаливающего милости.

– Выслушайте меня, – ответила ему домино, подняв его и усадив около себя на диване, – выслушайте меня; вы воображаете, что любите меня, и я убеждена, что в настоящую минуту вы уверены в этом!

– О, да! – пробормотал Арман.

– Но любовь двадцатилетнего юноши, друг мой, самая непостоянная и эфемерная вещь в мире.

– Ах! Не думайте этого… я буду любить вас всю жизнь.

– Дитя, вы еще не знаете, что слово «всю жизнь» в любви самая большая ложь.

– Позвольте, – сказал он, подложив руку домино к своему сердцу, – вы слышите, как оно бьется…

– Знаете ли вы, – продолжала незнакомка, – что я не свободна?

Арман вздрогнул.

– Что вы хотите сказать этим? – спросил он грустно.

– Я принадлежу свету… тому неумолимому свету, который отвергает и клеймит слабую женщину, настолько слабохарактерную, чтобы полюбить на время… У меня есть муж, которому жена принадлежит телом и душою на всю жизнь…

– Боже мой! Боже мой! – прошептал растерявшийся Арман. – Но я вас люблю до смерти, однако…

– Вам так кажется, по крайней мере…

– О! Чем прикажете доказать вам это? Говорите, приказывайте… Я все исполню.

– Друг мой, – ответила домино, – любовь доказывается только постоянством.

– Хорошо! Испытайте меня…

– Может быть…

И домино прибавила взволнованным голосом:

– Хотите вы видеть меня еще раз?

– Можете ли вы спрашивать меня об этом?

– А если бы я согласилась… вы будете мне повиноваться?

– Слепо.

– Вы употребили совершенно верное слово, – смеясь, сказала домино, – так как вы будете являться сюда только с завязанными глазами.

– Согласен на это от всего сердца.

– Затем, я никогда не сниму маски.

– О!

– Разве вы предпочитаете, чтобы я сняла ее сейчас; но в таком случае вы никогда уже меня не увидите?

– Пусть будет по-вашему, – согласился Арман.

– Итак, – продолжала домино, – вы не узнаете ни моего имени, ни места, где я живу, и никогда не увидите моего лица. На этих условиях я согласна принимать вас.

Арман не ответил, но прикоснулся губами к белому лбу домино, и ему показалось, что незнакомка вздрогнула.

Он долго стоял перед нею на коленях, нашептывая ей тот очаровательный вздор, который называется языком любви, и она слушала его, смеясь и извиняя тысячу вольностей. Но вдруг часы в будуаре пробили три часа утра.

– Вставайте, – приказала незнакомка, – пора расстаться.

– Уже? – прошептал Арман с сожалением, как Ромео, прощающийся с Джульеттой при первых лучах восходящего солнца.

– Так нужно, – сказала она, – но мы скоро опять увидимся.

– Когда? В котором часу? – спросил Арман. Незнакомка, казалось, соображала.

– Сегодня четверг, – сказала она, – будьте в субботу вечером на том же самом месте и в тот же самый час, и мы снова разыграем историю девушки с золотыми глазами.

В то время как она говорила, Арман любовался ее дивными волосами, оттенок которых напоминал ему волосы баронессы де Сент-Люс.

– Вы позволите мне задать вам один нескромный вопрос? – спросил он, повинуясь внезапной мысли.

– Спрашивайте.

– Знаете вы баронессу де Сент-Люс?

Арман, задавая этот вопрос, внимательно наблюдал, за домино; но она не выказала ни малейшего смущения и спокойно ответила:

– Я встречала ее в свете; об этой женщине ходят слухи очень странные и нелестные для ее репутации. Я очень счастлива, что не имею с ней ничего общего, кроме волос, которые, кажется, у нее такого же цвета, как и у меня.

«Решительно, – подумал Арман, – это не она». Белокурая домино взяла повязку и показала ее молодому человеку.

– Дайте, – сказала она, – я снаряжу вас в дорогу. Она повязала ему повязку вокруг головы и сказала нежным голосом:

– До субботы! Но помните: если вы осмелитесь снять повязку по дороге, то рискуете жизнью.

Арман услыхал звонок, затем удалявшиеся легкие шаги, потом приблизились более тяжелые шаги, и раздался голос его спутника:

– Идемте, сударь, – сказал человек в маске, беря за руку Армана.

Армана снова вывели и проводили до фиакра, где рядом с ним поместился его таинственный проводник, который опять напомнил ему об угрожающей ему опасности, если бы он вздумал снять повязку.

Фиакр ехал около часу, наконец он остановился. Замаскированный человек вышел с Арманом и сказал ему:

– Когда вы услышите, что карета повернула за угол, вы можете снять повязку.

Влюбленный повиновался и стоял неподвижно до тех пор, пока шум кареты не заглох вдали; когда он снял повязку, то с удивлением увидел, что находится у решетки маленького домика на улице Шальо. Светало; птицы начинали петь на высоких деревьях сада, и Арман увидал старика Иова, который уже встал и в беспокойстве прогуливался по маленькому, покрытому дерном дворику, потому что слишком редко случалось, чтобы его молодой барин возвращался так поздно.

– Ах! Господин Арман, господин Арман! – произнес он нежным в и то же время ворчливым тоном. – Вы слишком злоупотребляете вашей молодостью, вы слишком спешите жить.

– Не беда! – ответил, смеясь, Арман. – Я счастлив, а это много значит.