Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
5
Рейх оказался в сферическом помещении, походившем на сердцевину исполинской орхидеи. Стены закруглялись, словно орхидейные лепестки, пол был как золотистая чашечка цветка, а столы, стулья и кушетки имели орхидейно-золотистый цвет. Но комната была старая. Лепестки выцвели и облупились, между золотистыми плитками древнего пола виднелись щели. На кушетке лежал старик, иссушенный, вялый, подобный увядшему сорняку. Это был д’Куртнэ, и он вытянулся неподвижно, словно труп.
Рейх гневно хлопнул дверью.
– Ты же еще не мертв, старый ублюдок! – воскликнул он. – Ты не мог так просто взять и сдохнуть!
Немощный старец пришел в себя, уставился на него, потом, сделав болезненное усилие, поднялся с кушетки. Лицо его искривилось в улыбке.
– Ты еще жив! – обрадовался Рейх.
Д’Куртнэ двинулся к Рейху, улыбаясь и простирая руки, точно приветствуя вернувшегося блудного сына.
Рейх снова встревожился.
– Ты что, глухой? – завопил он.
Старик покачал головой.
– Ты говоришь по-английски, – кричал Рейх, – ты меня слышишь. Ты понимаешь меня. Я Рейх. Бен Рейх, из «Монарха».
Д’Куртнэ кивнул, не переставая улыбаться. Губы его беззвучно шевелились. На глазах вдруг блеснули слезы.
– Да что с тобой такое, черт подери? Я Бен Рейх! Бен Рейх! Ты знаешь, кто я такой? Отвечай!
Д’Куртнэ покачал головой и прокашлялся. Губы снова зашевелились. Послышался слабый звук, подобный скрежету ржавой задвижки; потом слова, тихие, как падение пылинок:
– Бен… Дорогой мой Бен… Так долго ждал. Теперь… Не могу говорить. Горло… Не могу говорить.
И он снова попытался обнять Рейха.
– Гр-р-р! – зарычал Рейх. – Не трогай меня, идиот ты придурочный! – Рейх ощетинился и стал кружить около д’Куртнэ, как хищник. Жажда убийства бурлила в его крови.
Губы д’Куртнэ изобразили слова:
– Дорогой Бен…
– Ты знаешь, почему я тут. Что ты затеял? Хочешь меня обольстить, а? – Рейх расхохотался. – Старый гомик. Думаешь, я размякну от твоих приставаний? – Рука его метнулась вперед. Старик, получив оплеуху, отлетел и упал в орхидейное кресло, похожее на разверстую рану.
– Слушай меня. – Рейх надвинулся на д’Куртнэ и перешел на бессвязный крик: – Я много лет мечтал воздать тебе по заслугам. А ты хочешь меня иудиным поцелуем ограбить? Подставляют ли убийцы другую щеку? Если так, обнимемся же, собрат мой убийца. Облобызаем смерть! Научим ее любви. Божественной любви, крови, стыду и… Нет. Стоп. Я…
Он осекся и затряс головой, как бык, стремясь сбросить узды исступления.
– Бен, – в ужасе зашептал д’Куртнэ. – Послушай, Бен…
– Ты мне десять лет поперек горла стоишь. Для нас обоих места достаточно. Для д’Куртнэ и «Монарха». В нашем распоряжении все пространство и время, но тебе нужно было пустить мне кровь, а? Вырвать мне сердце. Кишки мои намотать на грязные свои руки. Человек Без Лица!
Д’Куртнэ озадаченно качал головой.
– Нет, Бен… Нет.
– Не смей звать меня Бен. Я тебе не друг. На прошлой неделе я дал тебе еще один шанс выйти из ситуации с достоинством. Я, Бен Рейх. Я запросил мира. Я умолял тебя о пощаде. О слиянии. Я перед тобой ползал на коленях, как девка. Видел бы это мой отец, так он бы мне в лицо плюнул. Рейхи всегда дрались насмерть, а я их так опозорил. Но ведь я запросил мира, не так ли? Э? Разве не так? – Рейх яростно затряс д’Куртнэ. – Отвечай.
Лицо д’Куртнэ побелело, он ошеломленно воззрился на Рейха. Наконец старик прошептал:
– Да. Ты попросил… Я согласился.
– Ты… что?
– Я согласился. Я ждал этого много лет. Согласился.
– Согласился?!
Д’Куртнэ кивнул. Его губы прошептали по буквам:
– WWHG.
– Что? WWHG? И ты типа согласился?
Старик снова кивнул.
Рейх покатился со смеху:
– Ты, старикашка, даже врать не умеешь толком. Это ведь отказ. Отрицалово. Отвержение. Война.
– Нет, Бен… Нет.
Рейх склонился к нему и рывком поднял д’Куртнэ на ноги. Старик ослабел и весил мало, но под его тяжестью рука Рейха налилась огнем, а прикосновение старой кожи опалило пальцы.
– Значит, война? Насмерть?
Д’Куртнэ покачал головой и попытался жестами что-то ответить.
– Никакого слияния. Никакого перемирия. Смерть. Таков твой выбор?
– Бен… Нет.
– Ты сдаешься?
– Да, – прошептал д’Куртнэ. – Да, Бен. Да.
– Лжец. Ты даже врать не умеешь толком, старикашка. – Рейх рассмеялся. – Но ты опасен, я это вижу. Защитная мимикрия. Вон какой фокус придумал. Изображаешь идиота, и все ведутся на твою удочку. Но не я. Ни за что.
– Я тебе не… враг, Бен.
– Нет! – выплюнул Рейх. – Ты мне не враг, потому что ты мертвец. Ты умер в тот миг, как я вошел в этот орхидейный гроб. Человек Без Лица! Ты слышишь мой крик в последний раз? С тобой покончено навеки!
Рейх выхватил пистолет из нагрудного кармана. Коснулся кнопки, и пушка раскрылась красным стальным цветком. Из горла д’Куртнэ вырвался слабый стон при виде оружия. Старик в ужасе отшатнулся. Рейх схватил его и крепко сжал. Д’Куртнэ задергался в руках Рейха, умоляюще глядя на того слезящимися, остекленевшими глазами. Рейх перехватил д’Куртнэ за тощую шею и стал выкручивать голову на себя. Нужно было выстрелить в открытый рот, чтобы трюк сработал.
В это мгновение раскрылся один из лепестков орхидеи, и в комнату ворвалась полуодетая девушка. Рейх изумленно вскинулся и увидел за ее спиной коридор, в дальнем конце – приоткрытую дверь спальни; на девушке был лишь наспех наброшенный матовый шелковый халатик, желтые волосы развеваются, темные глаза распахнуты в тревожном изумлении… Ослепительная вспышка диковатой красоты.
– Папа! – завопила она. – О, боже мой, папа!
Она устремилась к д’Куртнэ. Рейх дернулся в сторону, не выпуская старика. Девушка замерла, попятилась, потом рванулась влево, обходя Рейха и не переставая кричать. Рейх крутанулся и яростно резанул воздух стилетом. Она увернулась, но движение это отогнало ее к кушетке. Рейх сунул кончик стилета старику между зубов и силком открыл тому рот.
– Нет! – завизжала она. – Нет! Ради всего святого, папа!
Она выбралась из-за кушетки и снова устремилась к отцу. Рейх просунул ствол оружия в рот д’Куртнэ и спустил курок. Последовал приглушенный выстрел, из затылка д’Куртнэ вылетел кровавый сгусток. Рейх отпустил тело, позволив ему упасть, и прыгнул на девушку. Он поймал ее, но та продолжала кричать и отбиваться.
Они закричали вместе. Жуткие спазмы скрутили Рейха, вынудив отпустить девушку. Та пала на колени и поползла к трупу. Застонав, вытащила оставшийся меж челюстей покойника пистолет. Затем скорчилась над вздрагивающим телом – безмолвная, с остановившимся взором на восковом лице.
Рейх глотнул воздух и с усилием стукнул костяшками пальцев друг о друга так, что стало больно. Рев в ушах улегся, он снова ринулся к девушке, пытаясь собраться с мыслями и на ходу меняя планы. Он и не подумал, что здесь может оказаться свидетель. О дочери никто не упоминал. Проклятый Тэйт! Придется убить девушку. И…
Она снова развернулась и бросила полный ужаса взгляд через плечо. И опять ослепительная вспышка: желтые волосы, темные глаза, темные брови, дикарская краса. Она вскочила, ускользнув от его еще непослушных рук, и побежала к инкрустированной двери. Распахнула и вырвалась в прихожую. Пока дверь медленно закрывалась, Рейх успел краем глаза заметить все еще недвижимых, обмякших на скамье охранников и девушку – та молча неслась вниз по лестнице, неся в руках пистолет… неся Разрушение.
Рейх пришел в себя. Кровь, перед тем словно сбитая в комки, снова запульсировала в его венах. В три прыжка он достиг двери, выбежал наружу и устремился в картинную галерею вниз по ступеням. Там было пусто, но дверь, ведущая на крытый мостик, еще закрывалась. И тишина. Тревоги не подняли. Сколько еще у него времени, прежде чем она переполошит своими воплями весь дом?
Он пронесся по галерее и ворвался на крытый мостик. Там царила непроглядная тьма. Он побрел вперед, достиг новой лестницы, ведущей в музыкальный салон, и там снова перевел дух. Все еще тихо. Нет сигналов тревоги.
Он спустился по лестнице. Темнота и тишина ужасали. Почему она не кричит? А где она вообще? Рейх пересек салон в направлении западной арки и по шелесту фонтанов понял, что стоит на краю главного зала. Где девчонка? В темноте и безмолвии – где она может оказаться? А пушка! О, боже! Треклятая пушка…
Его тронули за руку. Рейх тревожно дернулся. Тэйт прошептал:
– Я тут рядом стоял. У вас ушло ровно…
– Ах ты сучонок! – взорвался Рейх. – Там была его дочь. Ты почему не…
– Тихо, – скомандовал Тэйт. – Дайте я прощупаю.
Спустя пятнадцать секунд обжигающего молчания он начал трястись. И простонал полным страха голосом:
– О, боже. О, боже мой…
Его ужас послужил катализатором; к Рейху вернулось самообладание. Он снова стал мыслить связно.
– Заткнись, – прорычал он. – Это еще не Разрушение.
– Рейх, тебе придется и ее убить. И ты…
– Заткнись. Сначала найди ее. Прочеши дом. Ты знаешь от меня ее мотив. Нашарь его. Я буду у фонтана. И в темпе!
Он отшвырнул Тэйта и побрел, спотыкаясь, к фонтану. Перегнувшись через яшмовый край, омыл пылающее лицо. Как выяснилось, бургундским. Рейх вытерся, не обращая внимания на глухую возню с другой стороны. Вероятно, там кто-то неведомый или неведомые тоже в ванне из вина.
Он стал быстро размышлять. Нужно найти и убить девчонку. Если пушка еще будет при ней, когда Тэйт ее обнаружит, можно использовать оружие. А если нет? Тогда что? Задушить ее? Нет. Фонтан. Под шелковым халатиком на ней ничего нет. Его можно сорвать. Ее найдут утонувшей в фонтане… примут за какую-нибудь гостью, слишком долго купавшуюся в вине. Но нужно действовать быстро… быстро… быстро. Прежде чем окончится долбаная игра в «Сардинки». Где Тэйт? Где эта девка?
Тэйт вернулся, спотыкаясь во тьме и тяжело дыша.
– Ну?
– Она скрылась.
– Ты не так долго отсутствовал, чтобы прочесать дом. Если думаешь меня провести…
– С какой стати? Мы с тобой тут повязаны. Говорю тебе, ее мотива нигде в доме не чувствуется. Она сбежала.
– А кто-нибудь заметил ее исчезновение?
– Нет.
– О, господи! Сбежала!
– Нам лучше тоже сделать ноги.
– Да, но сбежать мы не можем. Как только выберемся отсюда, у нас будет в распоряжении вся ночь, чтобы отыскать ее, но нельзя уйти так, словно ничего не произошло. Где Позолоченная Мумия?
– В проекционном зале.
– Передачу смотрит?
– Нет. Они там все еще в «Сардинки» играют. Набились, как сельди в бочку. Мы почти последние тут по дому бродим.
– Одни во тьме, да? Ну хорошо.
Он сгреб Тэйта за трясущийся локоть и поволок в сторону проекционного зала. На ходу он жалобно выкрикивал:
– Эй… А где все? Мария! Ма-ри-я-а-а! Где все?
Тэйт истерически всхлипнул. Рейх грубо встряхнул его:
– Войди в роль! Мы через пять минут отсюда выберемся. Потом начинай беспокоиться.
– Но если мы тут застрянем, то девчонку разыскать не получится. Мы…
– Мы не застрянем. Прописные истины, Гас: дерзость, отвага, уверенность в себе. – Рейх толкнул дверь проекционного зала. Там было темно, однако чувствовался жар множества тел. – Эй! – позвал он. – А где все? Я один.
Ответа не было.
– Мария? Я один в темноте.
Зароптали, потом разразились смехом.
– Мой дорогой, дорогой, дорогой! – отозвалась Мария. – Ты все самое интересное пропустил, мой дорогой.
– Мария, ты где? Я пришел пожелать тебе спокойной ночи.
– Ой, только не говори, что уходишь…
– Извини, дорогая. Уже поздно. Мне завтра кое-кого взять в оборот надо. А ты где, Мария?
– Поднимайся на сцену, дорогой.
Рейх прошел между кресел, нашарил ступени и поднялся на сцену. Почувствовал спиной холодный периметр проекционного шара.
– Порядок! – сказал чей-то голос. – Попалась рыбка. Свет!
Белый свет излился из шара и ослепил Рейха. Гости, рассевшиеся в креслах вокруг сцены, сперва разразились смехом, потом разочарованно зашикали.
– Бен, ах ты обманщик! – возмутилась Мария. – Ты одет. Так нечестно. Мы тут всех остальных застукали в чем мама родила.
– Как-нибудь в другой раз, милая Мария. – Рейх простер руку и начал исполнять грациозный прощальный поклон. – Мое почтение, мадам. Благодарю за… – И осекся в изумлении. На блестящем белом манжете его костюма яростно запылало красное пятно.
В ошеломленной тишине Рейх видел, как появляется второе, потом третье красное пятно. Он отдернул руку, и красная капля упала на сцену перед ним; за нею последовал медленный, неумолимый поток блестящих алых капель.
– Кровь! – завизжала Мария. – Это кровь! Там кто-то наверху истекает кровью. Бен, ради бога… ты не можешь меня сейчас оставить. Свет! Свет! Свет зажгите!
