Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Комната № 13
После борьбы с сумасшедшим Долянский направился в отделение Болотова.
Не так потряс его этот факт внезапного припадка, как то, что было рассказано ему несчастным в минуты его здравого мышления.
«Графиня Радищева здесь?! – думал он. – Как жаль! Неужели эта бедная, кроткая женщина лишилась рассудка…»
Но еще более взволновало его то, что, быть может, сумасшедший прав… Быть может, какая-нибудь гнусная интрига привела ее сюда… И вот Долянскому припомнились давно забытые уже было дни, когда он студентом искал уроков и случайно, через знакомых, узнал, что в доме графа Радищева требуется репетитор к его сыну, который оканчивает гимназию. Долянский пришел, познакомился с семьею Радищевых и начал давать уроки.
Павел очень понравился ему; но гораздо более симпатии внушила бедная графиня – это молчаливое кроткое существо, очевидно забитое обстоятельствами своего несчастного брака.
Графа Иеронима Ивановича он видел очень редко, и свидания эти были сухи и холодны.
Гордый аристократ относился к нему с той оскорбительной вежливостью, которая только и способна воспитать чувство затаенной злобы в сердце того, к кому она обращена.
Почти изо дня в день бывая у Радищевых в течение целого года, Долянский мало-помалу окончательно был посвящен во все детали семейного быта своего ученика, и негодование на старого селадона вскоре перешло в явное презрение.
При таких обстоятельствах, в особенности если принять во внимание две-три стычки между ним и графом, продолжать занятия с Павлом было неудобно, и он отказался.
Графиня, прощаясь с ним, прослезилась.
Она уже успела полюбить молодого человека, искренно желавшего успехов ее сыну и клавшего всю свою душу для обучения мальчика.
– Прощайте, голубчик Долянский! – сказала она ему. – Дай Бог вам всего, всего лучшего, и если бы вам когда-нибудь пришла нужда в моем содействии, то помните, что я всегда остаюсь вам другом… Спасибо вам за Поля!..
Долянский с чувством поцеловал руку графини. Поль, присутствовавший тут же, вдруг подошел к нему и, со слезами на глазах, дрожащим голосом сказал:
– И я, Андрей Павлович, никогда… никогда не забуду вас.
Долянский расцеловался с ним. После этого судьба как-то отдалила его от семьи Радищевых.
Вскоре подошли спешные и трудные работы перед выпускными экзаменами, а потом, по окончании курса, его всецело поглотила практика и те новые задачи ее, которые он силился осуществить, перенеся из области честных школьных мечтаний в реальную жизнь. Интересуясь в особенности френологией и психиатрией, он охотно принял приглашение господина Шнейдера заместить в его больнице недавно ушедшего врача.
Идя теперь по длинному коридору, ведущему в женское отделение, Долянский был сильно взволнован.
То, что рассказал ему сумасшедший и про Болотова, и про Радищеву, приобретало в его глазах все более доверия.
Одна надежда оставалась у него, что это не та графиня Радищева и что она, быть может, действительно помешана.
С дрожью в руке отворил он дверь женского отделения и вошел.
Человек двадцать женщин бродили по просторной комнате попарно и врозь. Некоторые из них говорили о чем-то и даже спорили, другие хохотали.
Одна из несчастных носила очень странный наряд. Но теперь Долянскому было не до нее, его поглощала мысль увидеть графиню Радищеву.
– Где доктор Болотов? – спросил он у сиделки.
– В комнате у больной.
– Как ее зовут?
– Графиня Радищева.
Долянский вздрогнул:
– Где эта комната?
– По второму коридору последняя, налево в углу…
Долянский быстро пошел туда.
Комната № 13 действительно находилась в самом углу второго длинного коридора. Узенькая входная дверь виднелась в глубокой нише, угрюмо говорившей о колоссальной толщине старинных стен.
Сама дверь была окована железными полосами, окрашенное оконце в ней украшала прочная решетка и с той и с этой стороны.
Прильнув к этому отверстию, Долянский увидел лохматую голову Болотова и рядом с нею знакомое лицо бледной, исхудалой женщины.
– Да, это она! – воскликнул он и стукнул в дверь.
Болотов поглядел в окно и, увидев его, тотчас же отпер.
Заметив вошедшего, графиня подняла глаза и вдруг порывисто кинулась навстречу:
– Иван Игнатьевич!.. Это вы?! Господи, помоги мне! Иван Игнатьевич, скажите им, что я не сумасшедшая, что я…
– Ты за мной? – хладнокровно спросил Болотов.
– Нет! Я пришел навестить графиню.
Болотов сделал гримасу губами и тихо сказал:
– Плоха!
– Кто?
– Твоя знакомая! – отвечал Болотов.
Графиня схватила Долянского за рукав.
– Ради бога! – бормотала она. – Ведь вы же знали моего Поля… Тут страшное преступление!.. Его двойник… Негодяй граф… Спасите!.. Ради бога!.. Мой сы…
И она, не договорив, в обмороке упала на колени.
Болотов позвонил, а Долянский кинулся к графине.
– Вот видишь, – продолжал Болотов, – она все время так. Уверяет, что ее сына подменили каким-то двойником.
В это время вошли две сиделки.
Болотов распорядился о медикаментах и, оставив графиню на попечении служанок, вышел в коридор по знаку, сделанному ему Долянским.
– Болотов, – сказал ему молодой врач, когда они стояли в пустынном коридоре, – что ты делаешь?
– Что?
– Ведь она не сумасшедшая!..
– Ты думаешь? – улыбнулся Болотов и в то же время как-то особенно пристально поглядел в глаза товарища.
– Я в этом убежден!..
– Почему?.. Не потому ли только, что в газетах была пущена какая-то утка по делу о двойнике молодого графа?
– Я ничего не знаю об этом.
– А я знаю… Это-то и послужило поводом к ее внезапному помешательству… Даже можешь видеть по ней, это страшно нервозный субъект…
– Но ведь она меня узнала!
– Это ничего не значит…
– Болотов!.. Ты берешь на себя слишком много… Я уверен, что тут интрига ее родственников, этого мерзавца, мужа ее… Я убежден, что она не сумасшедшая! Слышишь ты, убежден!..
– У тебя, кажется, тоже нервы расстроены… Впрочем, это пройдет. Когда я первый раз явился в госпиталь душевнобольных, мне тоже многие из пациентов начали казаться не сумасшедшими, но зато я и заболел сам вскоре душевным расстройством, которое, впрочем, скоро прошло… У тебя не болит голова?
– Болотов! – в ужасе воскликнул Долянский.
– Да ты не бойся! – засмеялся Болотов. – Мы тебе сделаем только один душ, и все пройдет – я, как товарищ и старый друг твой, сам буду наблюдать за тобой… Я тебя искренно люблю и поэтому не хочу запускать твою болезнь…
– Послушай!!! – в неистовстве крикнул Долянский, толкнув Болотова.
– Эх! Плохо! – пробормотал Болотов. – Надо душ, со мной тоже было… – И вдруг, вынув из бокового кармана свисток, огласил длинный коридор его резким звуком.
С диким отчаянием еще раз оттолкнул его Долянский, но сбежавшаяся прислуга моментально скрутила его руки какими-то полотняными лентами.
Через минуту его раздевали в ванной комнате, Болотов, хладнокровно следивший за этой сценой, имел самый добродушный, самый сострадательный вид.
