Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Омраченное счастье
– Да чем же все это объяснить? – говорила Петрова, сидя с женихом в своей уютной комнатке, спустя несколько дней после его ареста и освобождения.
– Ты знаешь ведь о заявлении чиновника Курицына? Двойник мой – незаконнорожденный сын моего отца.
– Да-да, но все это так странно, почти фантастично…
– А мне, наоборот, теперь только стало все ясно, – задумчиво отвечал Павел Радищев. – Я теперь только понял, что за личность мой отец, и в душе моей поднимается к нему такое чувство, за которое я сам боюсь…
– Милый! – тихо сказала молодая девушка. – Не тревожься… Бог даст, все это обойдется… Его поймают, и мы будем счастливы…
– Нет! Его не поймают, – твердо ответил юноша. – Я чувствую, что этот человек, этот брат мой, будет стоять всюду между мной и моим счастьем… Я теперь не могу быть ни на минуту спокоен, потому что ясно сознаю, какая крупная игра ведется им против меня. Или он, или я!..
– Мой дядя, к которому я ездила, обещал мне поставить на ноги всю сыскную полицию… Ему обещали лучших агентов…
– Это так, но я все-таки дрожу… Не столько, конечно, за себя, сколько за тебя… Знаешь, Маня… когда я впервые увидел тебя, то через полчаса я уже любил тебя так же, как и теперь, но тогда же, помню, какое-то тайное чувство подсказало мне, что счастье нашей любви невозможно… Что-нибудь должно стать поперек нашей дороги, по которой мы шли навстречу один другому… Я стал ломать голову. Что? Отчего наше счастье невозможно? Но ответом было одно глухое предчувствие, и вот оно исполнилось…
– Милый! Ты чересчур мрачно смотришь на все это. Что ж такого, что ты имеешь двойника? Правда, это редкий случай, но…
– Но когда этот двойник, очевидно, поставил себе целью заместить меня, борьба наша будет ужасна… Она тем более страшна, что он, этот враг мой, скрывается где-то во тьме, откуда видит меня, но где я его не вижу…
– Полно! Надо не падать духом, а действовать.
– Действовать?!
– Да, действовать, и как можно скорее и энергичнее… Будь этот двойник твой не замешан ни в каком преступлении, а только готовился совершить его, борьба, конечно, была бы труднее. Но он уже совершил преступление, и этим, на мой взгляд, устранение его с нашей дороги облегчилось…
– Конечно, это так, но где же его найти… Он, вероятно, ходит переряженный, загримированный, чтобы не выдать свою тайну…
– Я тоже думаю так…
– Тогда поймать его почти невозможно…
– У нас превосходная сыскная полиция, на нее можно положиться…
– Это только и дает мне надежду, но если у брата моего, что вероятнее всего, есть уже своя шайка, если, может быть, сегодня… по выходе от тебя я попаду в ее руки и исчезну бесследно, а вместе со мной и ты…
– Этого не может быть… Твоя мать и твой отец бросятся искать тебя, а мои – меня…
– И не найдут…
– Но тогда и его цель, если только она заключается в том, чтобы заместить тебя, не будет достигнута…
– Конечно, я не знаю, как это все будет, я не знаю его плана действий, но если мои предчувствия не обманывают меня, то нельзя ни минуты сомневаться, что план его строго обдуман и что для выполнения его у него есть такие сообщники, о которых мы не помышляем…
– А знаешь что? – вдруг сказала Петрова. – Мне даже кажется, ты преувеличиваешь это дело. С чего, например, ты взял, что двойник твой хочет воспользоваться сходством для дурных целей?
– Но ведь он негодяй?!
– Это так, но он может и не знать о твоем существовании.
– Он прочтет в газетах.
– И ты думаешь, что теперь только наткнется на мысль об извлечении выгод из этого факта?
– Конечно да.
Молодая девушка задумчиво взглянула в окно.
Чудный летний вечер угасал, окрашивая восток в пурпурные тона. Нежно сливался он с лазурью чистого неба, но внизу, во дворе, ограниченном стенами дома, было мрачно и темно.
Какой-то разносчик зашел и вдруг резко и громко прокричал о своем товаре. Где-то упало что-то, продребезжали дрожки, и все эти звуки ворвались в тихую комнатку сквозь отворенную створку окна.
Слабый ветерок колыхнул занавеску, тронул пушистые волосы на лбу молодой девушки, и она вздрогнула.
– Что с тобой? – спросил ее Павел Иеронимович.
Мария улыбнулась, и он, глядя на эту наивную, почти детскую улыбку, тоже улыбнулся почему-то.
– Поль! – тихо сказала она. – Полно тебе грустить, все это вздор! Все пройдет! Все будет хорошо!.. Впереди у нас еще много счастья… Бог милосерд. Он не допустит нас до худого… Потому что не за что. Знаешь что? – вставая, продолжала она. – Пойдем погулять… Сегодня такой чудный вечер…
– Куда же мы пойдем?
– А вот куда! Пойдем к Спасителю, мы помолимся там за наше счастье, и, поверь, нам будет так легко на душе. Я, Поль, искренне верю. Пойдем, голубчик! Хочешь?
– Поедем! – сказал Павел Иеронимович.
– Зачем? Пойдем пешком, говорят, что туда нехорошо ездить и всегда из усердия надо идти пешком.
– Мы устанем, а если проедем, то можем погулять там в сквере на берегу Невы… Там чудный вид…
– Ну как хочешь! – ответила молодая девушка и вышла.
Из дальней комнаты он услышал ее голос. Она, смеясь, ответила на какой-то вопрос отца: «Ничего!» – и с улыбкой вернулась назад.
– Ну идем, – сказала она, вынимая из комода вуалетку и шляпку. – Идем! Надо вернуться домой засветло, отец просил об этом.
В знаменитом Петровом домике, несмотря на ясный летний вечер, было малолюдно.
В часовенке три или четыре старухи стояли на коленях и беззвучно шевелили губами, кладя земные поклоны.
Марья Петровна присоединилась к ним и заставила, чтобы Павел непременно стал с нею рядом на колени.
