Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 3. Поздний гость
– Иван, звони своему другу, спроси про Сотника! – приказал Дим.
Иван достал мобильный телефон и побежал на крыльцо, где кряхтя взобрался на перила – иначе не ловит по причине гиблости места. Он вернулся через десять минут и доложил, что Леша Добродеев Андрея Сотника не знает.
– И что бы это значило? – спросил Дим. – Может, он не журналист вовсе?
– Необязательно. Лешка не может знать всех. Он обещал поспрошать у коллег. Перезвонит завтра.
– Час от часу не легче. То исчез, то никто не знает. Откуда он вообще взялся?
И тут вдруг раздался стук в дверь. Дверного звонка в Гнезде не было. Громкий, убедительный стук разнесся по дому, и дом, казалось, срезонировал, как пустая коробка; стучали массивным медным кольцом, привинченным посередине двери.
Марго вскрикнула.
– Что за черт, – пробормотал Дим. – Кого это принесло на ночь глядя…
– Тятя, тятя, наши сети притащили… – негромко сказал Артур.
– Вы не могли бы заткнуться? – Миша обернулся от камина и смерил адвоката взглядом.
– Это журналист! – пискнула Зоя. – Вернулся!
– И ты помолчи. Не пори ерунды, и так тошно.
– Тебе всегда тошно! Особенно по утрам.
Елена фыркнула.
– Пойду, гляну. – Дядя Паша встал.
– Осторожнее, – сказала ему вслед Елена. – Возьмите ружье! Ребята, пойдите с ним, мало ли…
Поднялся один Иван, остальные не шелохнулись. Елена иронически хмыкнула и тоже поднялась:
– Ладно. Пошли, Иван.
Никто не произнес ни слова. Прислушивались. Отворилась дверь, по гостиной пронесся холодный сквознячок, раздались громкие возбужденные голоса. Слов было не разобрать.
– Точно журналист, – повторила Зоя. – Нашли тело.
– Заткнись! – крикнула Марго.
– Фи, как грубо. Тебе не хватает манер, дорогая.
– Не смей называть меня «дорогой»!
Зоя ухмыльнулась:
– Миша, скажи своей подруге, что хамить гостям неприлично.
– Марго, ты бы попридержала язык, – сказал Миша.
– Пошел на фиг! – взорвалась Марго.
– Идут… – сказала тихо Стелла.
Они уставились на дверь. На пороге появилась Елена и объявила:
– Гость в дом! Прошу любить и жаловать.
– Алексеев. Федор Алексеев. Добрый вечер, господа! – произнес звучным голосом мужчина, стоявший рядом с Еленой. Был он высок, темноволос и темноглаз, у него было приятное лицо и хорошая улыбка. – Дороги засыпало, едва добрался.
– Мой друг! – сказал сияющий Иван из-за плеча гостя. – Философ! Открываем дверь, батюшки-светы, глазам своим не верю! Федя, друг сердечный! Откуда, спрашиваю, свалился?
– Кто? – не поверил Дим. – В каком смысле философ?
– Профессор философии! Мой старый дружбан. Прошу любить и жаловать. Проходи, Федя, садись. Молоток, что приехал. Кушать хочешь? Прибыл как раз к ужину.
– Вы заблудились? – спросила Зоя, с улыбкой рассматривая нового гостя. – Или упали с неба?
Федор улыбнулся:
– Меня пригласил Леонард Константинович, рассказал, как добраться. Дорогу засыпало, я два раза терялся. Так что с парашютом было бы проще. Погодка вполне новогодняя.
– Он ничего про вас не говорил, – сказала Марго.
– Не успел. Маргоша, принимай гостя, – сказала Елена. – Федор, добро пожаловать в наш спетый коллектив. Будьте как дома.
– Надеюсь, Леонард Константинович здоров? – спросил гость, обводя их внимательным взглядом карих глаз. – Хотелось бы засвидетельствовать… так сказать.
– Здоров, здоров. Засвидетельствуешь, а как же! – сказал Иван, подталкивая его. – Давай приходи в себя, и за стол.
– Может, хотите переодеться? – сказала Елена. – Я провожу… Паша, в какую комнату?
– Пошли, – бросил дядя Паша. – Сам провожу. Ты Любу позови, скажи, в пустую крайнюю. Пусть принесет чего надо.
– Не надо в крайнюю! – воскликнул Иван. – Там привидения. Он будет со мной. Мы в одной. Сам провожу. Пошли, Федя!
– Интересный мужик, – сказал Дим, когда они вышли.
– Красавчик! – перебила Зоя. – А Елена-то наша как завибрировала! Надеется, болезная.
– А где Наташка? – вдруг спросил Дим. – Пора бы им вернуться. Или случилось непоправимое?
Они переглянулись. Дим вскочил…
…В мастерской горели два неярких боковых светильника. Холод был как на псарне. Рубан сидел в кресле в расстегнутой дубленке, надетой на полосатый черно-зеленый махровый халат, нечесаный, заросший седой щетиной. Окна на веранду были раскрыты, под окном намело сугроб. С одной стороны от него сидела на табурете Наташа-Барби, держала его за руку; с другой, на полу – Нора. Поодаль стоял Артур. Нора поднялась Диме навстречу, завиляла хвостом, ткнулась головой в колени.
– Отец, ты как? – спросил он. – Не простудишься?
– О, сынок! Вспомнил про старого папу, пришел. Спасибо, сынок. Если даже и простужусь, кого это трогает.
– Дима, я тут спросила Леонарда Константиновича, сказала, что мы все выпили. Он сказал, дядя Паша даст, – сказала Наташа-Барби.
Дим вытаращил глаза.
– Леонард Константинович сказал, что распорядится, – с нажимом повторила Наташа-Барби, смотря на него в упор, словно намекая на что-то. – Леонарду Константиновичу уже лучше…
Дим недоуменно уставился на девушку.
– В глотках пересохло? – спросил Рубан.
– Знаешь, если ты рассчитывал, что народ будет пить чай, то… сам понимаешь.
– Не идиот, не рассчитывал. Надо было взять у Паши.
– Так он же не дает!
– Неужели выжрали весь погреб? – удивился Рубан. – Однако. Искали?
– Где? Марго не знает.
– Надо было съездить в поселок.
– Так пытались же! – вырвалось у Дима.
Наташа-Барби схватила его за руку и сказала:
– Пытались, но дорогу завалило.
Она покачала головой, и тут до Дима наконец дошло: они не решились сказать отцу про журналиста! Он взглянул на Артура – тот пожал плечами.
– Леонард Константинович, я принесу вам поужинать.
– Спасибо, девочка. – Рубан погладил Наташу-Барби по щеке.
– Отец, тут еще один гость заявился на ночь глядя, – сказал Дим. – Говорит, ты пригласил.
– Я пригласил? Никого я не приглашал. Кто таков?
– Какой-то философ. В смысле, профессор философии. Друг нашего Ивана.
– Профессор философии? – недоуменно переспросил Рубан. – Какой к черту… – Он запнулся, подумал и сказал: – Точно, пригласил. Профессора философии… да! А кому не нравится, не держу, скатертью дорога. Где он?
– Переодевается. Иван забрал его к себе в комнату.
– Выйти разве на люди… – Рубан задумался, пожевал губами.
– Я могу привести его сюда, – сказал Дим, поймав взгляд Наташи-Барби.
– Ладно, уговорили. Засиделся я чего-то… Выйду! – решил Рубан. – Позови Пашу!
Наташа-Барби поднялась.
– Вы что, не сказали ему про журналиста? – спросил Дим в коридоре.
– Мы собирались, но Леонард Константинович выглядит неважно, – сказал Артур. – Подумали, что надо подождать до завтра, может, что-то прояснится.
– До завтра? Он увидит, что его нет за столом… Надо сегодня! Придумали, что соврать?
– Никто не ожидал нового гостя, – сказала Наташа-Барби. – Нехорошо получилось.
– Идиотская ситуация! Что теперь делать?
– Придется сказать.
– Слушай, тут такое дело… ты нравишься отцу, – шепотом сказал Дим, оглянувшись на Артура. – Может, поговоришь? Ты же видела, как он со мной. А тебе не откажет, даст.
– Это ваши дела, Дим, не хочу вмешиваться.
– Наташка, ты чего? Мы ж на нуле!
– Нет.
– Ну и дура.
Наташа не ответила; лицо ее сохраняло спокойное и мягкое выражение – похоже, она нисколько не обиделась…
…Рубан принял нового гостя в мастерской. Он был чисто выбрит и причесан, вместо халата на нем были джинсы и синий свитер.
– Федор Андреевич? – Он поднялся навстречу Алексееву. Бородатый коричневый терьер осторожно подошел к гостю, обнюхал. – Нора, фу! – сказал хозяин.
– Можно Федор. Добрый вечер, Леонард Константинович. Привет, Нора! – Он потрепал собаку по голове.
– Рад, рад. Весьма. Как вы добрались?
– С трудом, два раза терял дорогу. Все завалено снегом, после Зареченска уже не чистят.
– Места здесь глухие. Почистят, конечно, но не сразу. Бывали у нас раньше?
– Бывал. В студенческие времена в Ладанке был молодежный лагерь.
– Уже нет. Запустение, сорная трава, павильоны растащены. Тишина первозданная.
– Помню, речка была…
– Была и есть. Зорянка. Спасибо, что приехали, Федор. Я, признаться, сомневался. – Он встал с кресла, на цыпочках подошел к двери и распахнул ее настежь. Выглянул, убедился, что в коридоре никого нет. Пробормотал: – Никогда не знаешь… Кузнецов сказал, пришлю толкового парня, бывшего оперативника. Можешь ему довериться. Сегодня поговорить не получится, давайте завтра с утреца. А сейчас поужинаем, обзнакомимся, посидим у камина.
– Хорошо, Леонард Константинович. Что вы скажете своим?
– Что ты посредник в сделке, хотят, мол, купить две мои работы… а у тебя связи, ты надежная фигура. Без имен. Напускай туману, у нас любят теории заговора. В смысле, сплетни… хлебом не корми. Как там Леня Кузнецов? Он рассказывал, как мы познакомились?
– Без деталей.
– Мою жену Лиду сбила на машине какая-то пьяная сволочь, два с половиной года назад, двадцатого августа… как сейчас помню. Позвонили мне, так и так. Нужно приехать в морг при городской больнице… а я ничего не соображаю! Вел дело Кузнецов, виновного так и не нашли. Лида… мы хорошо жили, а тут вдруг такое. Я не мог поверить, что вот так запросто можно лишить человека жизни… запил, как водится. Марго – четвертая. Вы уже познакомились?
– Меня представили. Это ваши друзья?
– Миша Барский – мой ученик, способный художник, парень хороший, но какой-то… все не в радость, все не так, мечется, а чего хочет – самому неведомо. Ему бы в пустынь, чтобы никого кругом, и жить в пещере. Рисовать мамонтов. Привез какую-то безмозглую диву, цапаются все время. Ну, да у него вечно проблемы с женщинами, мягкий очень, они ему на голову садятся. Дима – мой бездарный сын, с очередной девушкой Наташей. Шалопай! А она хороша… особенно по утрам. – Он ухмыльнулся. – Сам увидишь. Подруга Марго Елена – ядовитая особа, но забавная, стихи читает и поет под гитару. Иван Денисенко…
– Ивана я знаю.
– Прекрасный мастер, но депрессивный, хотя по виду не скажешь. Еще Лиза и Паша, служба, так сказать, почти члены семьи. Теперь ты… философа у нас еще не было. Добро пожаловать! Ничего, что я на «ты»?
Федор кивнул.
– Я тут немного расклеился, накатило… Хорошо, что приехал. Места здесь сказочные. Я люблю, а они носы воротят, им город подавай. Всякие россказни ходят…
– Россказни?
– Да болтают всякое, места тут необжитые, старики вымирают, новые не приживаются. Это прамир, Федор. Кусок древнего мира, который дожил до наших дней. Тут такие реликты сохранились… не поверишь! Гигантские папоротники, хвощи! А сосны! Каменные бабы стоят под холмами, говорят, сторожат от чужих. Скифские, пять тысяч лет. Марго, дуреха, их боится. Что с них взять, городские, от чистого воздуха в обморок падают. Я-то думал, на лыжах пойдем, в лес, костерок… как в добрые старые времена. Мясцо пожарим, да на морозе горяченькое, с пылу с жару под водочку… Куда там! Сидят по норам, пьют. Вылакали весь погреб. Я Паше приказал: не давать! Энзэ на праздник. Пусть в поселок едут. Ну, ради тебя распечатаем, так и быть. Скучно мне, понимаешь? Силы есть, замыслы, а люди вокруг не те! Единомышленников нет, я как мамонт, понимаешь? Тоже реликт. Вроде хвоща или каменной бабы, потому и прижился тут. Суетные людишки, поговорить не с кем. Надоели. Одна радость – журналист Андрей, книгу пишет про меня. И Нора, любимая девочка. – Собака, заслышав свое имя, испустила протяжный вздох и замолотила хвостом. – Хорошая девочка, умница! – Рубан погладил ее по голове. – Книга! Какая там книга! Ему в блогах только писать на их новоязе… «алень», «иксперд», «превед медвед»… Что это, Федя? Вывернутое чувство юмора или элементарная безграмотность, прикрытая фиговым листком оригинальности? – Федор улыбнулся, вспомнив своих учней. – Но парень хороший, без вывертов. А эти недоделанные гении уже вот где! – Он резанул себя ребром ладони по горлу. – Достали. – Он помолчал немного и сказал: – Ладно, ты меня, старика, не слушай. Разнюнился… самому противно. Хорошо, что приехал. Пойдем на лыжах завтра?
Не успел Федор ответить, как в дверь постучали, и вошла тонкая высокая, сильно накрашенная женщина в длинном черном открытом платье; короткие белые волосы ее стояли торчком, тяжелые серебряные серьги с кораллами мели голые плечи. Федор встал.
– Моя любимая жена и верная подруга Марго! – объявил Рубан. – Ручку, королева! – Он схватил руку жены, прижался губами. – Красотка, правда? Дорогая, это мой старинный приятель Федор Алексеев.
Федор улыбнулся:
– Наслышан. Очень приятно. Мой друг Леша Добродеев много рассказывал о вас.
– Лешка? Представляю себе! – фыркнула Марго. – Пошли, господа! Все ждут.
И они пошли…
