Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Дж. Холфорду, эсквайру
Дорогой Холфорд!
Когда мы виделись в последний раз, ты представил мне весьма подробный и интересный отчет о самых замечательных событиях дней твоей юности, предшествовавших нашему знакомству, и затем потребовал ответного доверия от меня. Но, будучи тогда не в настроении предаваться воспоминаниям, я уклонился под тем предлогом, что рассказывать мне нечего, подкрепив его прочими, столь же невнятными отговорками, сочтенными тобой несущественными, ибо, хотя ты тотчас же безропотно переменил разговор, нетрудно было заметить, что мой отказ глубоко тебя обидел: на лицо твое легло облако, омрачавшее его до конца встречи и, судя по всему, не рассеявшееся и доныне, ибо твои письма с тех пор отличает этакая горделиво-меланхоличная холодность и сдержанность, которые были бы простительны, если бы моя совесть убедила меня, что я их заслужил.
И не стыдно тебе, старина, в твоем-то возрасте? При том, что мы так давно и хорошо друг друга знаем, тем более что я представил тебе столько доказательств искренности и доверия и никогда не обижался на твою относительную скрытность и неразговорчивость? Но, вероятно, все дело в них: как человек по натуре необщительный ты, с твоей точки зрения, предъявил в тот памятный день беспримерное доказательство дружеского доверия – поклявшись, небось, впредь такого не повторять, – и счел, что я должен был без минутного колебания последовать твоему примеру и ответить на эту величайшую милость той ничтожной каплей откровенности, которую способен из себя выжать.
Но довольно об этом! Я взялся за перо не для того, чтобы тебя упрекать, не для того, чтобы оправдываться или приносить извинения за прошлые обиды, а для того, чтобы, по возможности, их загладить.
Сегодня с утра льет проливной дождь, семейство мое отправилось в гости, а я сижу один в библиотеке, просматривая кое-какие старые письма и бумаги, тронутые тленом, и размышляю о прошлом, так что теперь мое умонастроение вполне подходит для того, чтобы развлечь тебя одной старосветской историей. И вот, убрав с каминной решетки свои изрядно прожарившиеся ступни, я развернул кресло к столу и, дописав эти строки, обращенные к сварливому старому другу, готов представить набросок – нет, не набросок, а полный и достоверный отчет о неких обстоятельствах, связанных с самым важным событием в моей жизни, по крайней мере, той ее части, что предшествовала знакомству с Джеком Холфордом, а когда ты это прочтешь, – пожалуйста, обвиняй меня в неблагодарности и в недружественной скрытности, если сможешь.
Я знаю и о твоем пристрастии к длинным романам, и о том, что ты, как и моя бабушка, ярый приверженец подробных и обстоятельных описаний, а посему щадить тебя не намерен, ибо меня сможет остановить лишь недостаток терпения или свободного времени.
Среди упомянутых мною бумаг и писем имеется мой старый, выцветший дневник; и пусть его наличие послужит тебе порукой, что я буду опираться не только на память – сколь бы цепкой она ни была, – дабы не подвергать твою доверчивость слишком суровому испытанию, когда ты, следуя за мной по пятам, будешь вникать в мельчайшие подробности моего повествования. Что ж, начнем, не откладывая, с Главы первой, ибо глав в этой истории будет много.
