Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 4
Они сидели в пустом зале ресторана, за угловым столиком возле окна. Соня выбрала место, с которого была видна набережная, по-летнему многолюдная. Так она обеспечила себе возможность куда-нибудь отвести глаза, если Денис будет, как только что в машине, смотреть на нее уж слишком пристально. В его узких, будто постоянно прищуренных глазах поблескивало радостное изумление. Оно обжигало Соню и заставляло без конца теребить под столом салфетку. И в то же время Денис, не умолкая, рассказывал то забавные, то грустные истории о своих собаках. Соню все это сбивало с толку. Едва она успевала сосредоточиться на том, что Денис говорил, как его проникающий в душу взгляд отвлекал ее. Тут же безнадежно путались мысли, нить повествования ускользала, и Соня оказывалась в глупейшем положении. Оставалось утешать себя тем, что, кроме нее самой, этого никто не замечает.
Им принесли холодный свекольник, который Денис самоуверенно заказал для всех, и Соня с облегчением вздохнула, решив, что сейчас он наконец-то замолчит и не нужно будет раздваиваться, пытаясь одновременно понять его речь и следить за его взглядом.
– У нас будет домашний обед. Ужасно вкусно! – Он перегнулся через стол и шепнул: – Хочешь, я буду сам готовить тебе такой свекольник? Я умею.
– Тебе захотелось поиграть в повара?
– Поиграть? Ты думаешь, я только и делаю, что играю?
– А разве не этим занимаются дети богатых родителей? Все эти животные, для чего они тебе? Это ведь тоже своего рода игрушки.
Денис откинулся так резко, что бордовая жидкость захлестнула белый островок сметаны. Опустив голову, отчего прямые волосы нехотя упали на лицо, он отрывисто сказал:
– Живое существо не может быть игрушкой.
– Еще как может! Уж мне-то известно, сколько людей попадает в больницу оттого, что кто-то просто поиграл их жизнью.
– Ты имеешь в виду жестокие игры. Но в нашем приюте животные не видят жестокости.
– На какие средства они содержатся?
– На мои доходы от магазина. Хоть с горем пополам, но я все же веду там дела. К тому же у нас не так много постояльцев бывает одновременно. Я тебе еще не показал наши «люксы». Некоторые оставляют у нас собак на время отпусков, за плату, естественно. Но с ними только Аннушка работает, я боюсь привязаться к чужой собаке.
– Ты боишься, что она привяжется к тебе, – поправил Андрей. – Дэнька для животных как магнит. Они влюбляются в него с первого взгляда. Не знаю, почему…
Денис неловко усмехнулся:
– Наверное, чувствуют, что в прошлой жизни я был кем-то из них. Может быть, голубем.
– Почему именно голубем? – удивилась Соня.
– А почему бы и нет? Мне нравятся голуби. Ты не поверишь, но было время, когда мой отец держал голубятню. Это было хорошее время…
Уловив в его голосе печаль, Соня поспешила вернуться к началу разговора.
– Неужели тебе больше не на что тратить деньги? Ты часто бываешь за границей?
– Был несколько раз с родителями, – безразлично ответил он. – Ну и что? Ты пытаешься упрекнуть меня этим? Странная ты девушка, Соня. С тобой себя чувствуешь, как с общественным обвинителем. Надо все время держать ухо востро.
Осуждающий взгляд Андрея скользнул по ее щеке холодком. С другой стороны, пробиваясь сквозь витражи, припекало солнце. Витражи были сделаны в духе времени: маковки маленьких церквушек чередовались с остроконечными шлемами русских витязей; в длинном хороводе плыли девушки в русских сарафанах; горели костры и звезды. В радужном свете витражей пустые столики ожидали посетителей, и яркий свекольник бледнел от расплывавшейся в нем сметаны.
– Я тебя не обвиняю, – смягчилась Соня. – Наверное, во мне заговорила банальная обывательская зависть. Я еще ни разу не была за границей.
Денис рассеянно ответил:
– Ничего, я свожу тебя, куда захочешь.
– Мы успеем до полуночи?
Он встрепенулся:
– Почему до полуночи?
– От сказочных принцев надо убегать в полночь.
– Так то от принцев. – Он покачал головой. – А я скорее нищий, по ошибке попавший во дворец. У меня и психология нищего. Я никак не могу научиться быть богатым. Я был уже почти взрослым, когда у отца появились большие деньги, а до этого… Ну ты видела, как мы жили. Мне до сих пор жалко тратиться на всякую ерунду.
– А этот обед? – не удержалась Соня. – По-твоему, нельзя было обойтись без ресторана?
Денис вскинул руки и испуганно воскликнул:
– Ну что ты! Должен же я был пустить тебе пыль в глаза!
Она не выдержала и рассмеялась, покосившись на Андрея. Но его бледные губы даже не дрогнули, словно он поставил перед собой задачу слиться с интерьером зала.
– Ты ешь, – посоветовал ему Денис, заметив Сонин взгляд. – Тебе надо подкрепляться, пока ты еще не бесплотный ангел-хранитель. И не ходи за мной. Я сейчас…
Он выбрался из-за стола, оставив нетронутый свекольник, и, легко пробежав по пустому залу, скрылся в проеме, ведущем на кухню. Проводив его глазами, Андрей с упреком сказал:
– Ты ведешь себя неправильно. Зачем ты нападаешь на него?
Соня предостерегающе подняла палец.
– Не пытайся меня учить. Я выбрала абсолютно правильную тактику. Твой приятель слишком избалован, так? Значит, чтобы он запомнил меня хоть на день, нужно погладить его против шерсти. Это прописная истина.
– Не перестарайся. Ему не нравятся строптивые девушки.
– Значит, будем использовать кнут и пряник. Это сочетание всегда подогревает интерес.
– Дэнька – не дурак, – предупредил он. – Когда с ним неискренни, он сразу это чувствует.
– А кто тебе сказал, что я неискренна?
Андрей громко поболтал ложкой и сурово сказал:
– Не верю я всем этим психоаналитикам, психологам, психиатрам… Психо – это ведь душа? Насколько я понимаю, каждая душа неповторима. Как же можно делать какие-то обобщения?
– О нет, – вздохнула Соня. – Разочарую тебя. Все мы до смешного похожи в своих проявлениях.
– Только не Дэнька!
Соня одобрительно заметила:
– Ты хорошо к нему относишься. Это здорово. Но я пока не заметила в нем ничего исключительного.
Андрей поднял на нее светлые невозмутимые глаза. В них не было ни осуждения, ни симпатии.
– Заметила! Только боишься в этом признаться.
– Чего же мне-то бояться?!
Но ответить Андрей не успел, потому что в зал опять ворвался Денис с бутылкой шампанского в одной руке и гитарой в другой и безудержно завопил:
– К черту обед! К черту свекольник! Я объявляю праздничный ужин. И пусть кто-нибудь попробует доказать, что сейчас не вечер!
Соня с надеждой спросила:
– Ты собираешься спеть мне серенаду?
Он воздел занятые руки:
– О, если б я умел петь! Увы, я могу только пригласить тебя на танец. Обещаю, что будет приятно… А играть для нас будет мой друг. Костик, где же ты?
Он нетерпеливо обернулся и подозвал худенького парнишку, почти мальчика, одетого, как и Денис, совсем не для ресторана – в полосатую майку и оборванные выше колен джинсы.
– Рекомендую, – официально произнес Денис. – Мой друг – Константин. Лучший гитарист в нашем городе.
– Где их всего пятеро, – съязвил Андрей.
– Шестеро, – невозмутимо поправил музыкант.
– Сейчас Костя сыграет для нас, но сначала…
Одним движением он сорвал с бутылки серебристую фольгу. Мятым осенним листом она медленно опустилась на стол. Не сводя с Сони глаз, Денис стал не спеша поворачивать закрученную проволоку. И в его взгляде, и в плавном движении руки, и в возникшем напряжении воздуха было что-то завораживающее, и когда Денис заговорил, его слова зазвучали как заклинание:
Соня боялась шелохнуться или глубже вздохнуть, чтобы не разрушить возникшего вокруг нее и в ней самой. Но тут пробка с шумом выскочила, и все разом вспенилось, вскипело, взбурлило, зазвенели бокалы, которые услужливо принес официант, в общий хор влились гитарные переборы, – и все это каким-то чудом звучало не как нелепая какофония в разгар летнего дня, а складывалось в новую, неожиданную для Сони восторженную мелодию. Сама не заметив, как это произошло, она впала в пьянящее состояние эйфории, и дело было вовсе не в шампанском с жары, а в том неподвластном объяснению сумасшедшем обаянии, которое распространялось от этого юного, по ее меркам, человека. В том, как Денис улыбался, будто вовлекая в опасную и увлекательную игру, в том, как он пил вино, по-гусарски отставив локоть и дунув «Серко в морду», в том, как он, мягко отступая, потянул Соню за собой, а потом вдруг так прижал, что у нее враз ослабели ноги, – проявлялась природная магия его тела, сквозь силу которого предстояло пробиться к душе. Они танцевали среди бела дня одни в безлюдном зале, свободные от чьего-либо внимания – Андрей пристально разглядывал что-то за окном, а гитарист, прикрыв веки, погрузился в свою музыку, чуть слышно подпевая слабым голосом. Соня слегка отклонилась и сказала:
– Если б я увидела такую картинку со стороны, то решила бы, что два пьяных чудика совсем потеряли над собой контроль.
Неправильные треугольники его глаз насмешливо сузились:
– А мы разве не потеряли над собой контроль?
– Не думаю, чтоб я была на это способна, – откровенно призналась она.
– Ты себя плохо знаешь. Хотя бы раз в жизни это случается с каждым.
– Это касается слабовольных людей. Я немало потрудилась, закаляя свою волю.
Денис шарахнулся:
– Как страшно! Я сейчас заплачу.
– Неужели тебя пугают сильные люди?
– Еще как! Все несчастья в мире от сильных людей.
– Спорная философия. Неужели лучше быть слабым и опуститься, как твоя Аннушка?
Теперь отстранился он.
– С чего ты взяла, что Аннушка опустилась? Она – талантливый человек. Мне до нее расти и расти.
– Но мне показалось, что животные предпочитают общаться с тобой.
– Я не про животных. Тебе не понравились ее стихи?
– Это она написала?
– Она. Я помню наизусть все ее стихи. Я заполняю ими собственную бездарность.
Помедлив, Соня все же спросила:
– А вдруг ты просто не знаешь о каком-нибудь своем скрытом таланте?
– Если бы, – вздохнул Денис. – Но у меня нет и скрытых талантов. Так противно ощущать себя посредственностью.
– Ты – необычный человек. Мужчинам более свойственно при первом знакомстве распускать хвост, а ты пытаешься сровнять себя с землей.
Денис вдруг запротестовал:
– Ну уж нет! Во мне много замечательного, ты еще убедишься. Но самое главное – со мной приятно танцевать.
Он нахально улыбнулся и безо всякого перехода опустился на колени, умоляюще подняв к ней лицо. Гитара затихла, хотя Денис не подавал никаких знаков. «Спасибо», – шепнул он, и впервые за этот день Соня сделала то, чего ей действительно хотелось – боязливо провела рукой по его гладким волосам и теплой щеке.
Денис поднялся и, глядя на нее исподлобья, произнес тоном гипнотизера:
– Сегодня я буду сниться тебе всю ночь. Хочешь ты того или нет.
И он действительно ей приснился…
А утро взорвалось восторгом. Он был алого цвета и пах влажной свежестью. Вслед за букетом вплыло восторженное лицо матери, с почтительной осторожностью державшей розы за длинные стебли. С замиранием в голосе она произнесла:
– Смотри, что тебе принесли, пока ты спала… Кстати, почему ты не пошла на работу?
– Разве я не говорила? Я взяла отпуск. Кто их принес?
– Какой-то милый мальчик. Он назвался Денисом, а фамилию почему-то не сказал. Ты его знаешь?
– Знаю.
– Очень милый мальчик, – с нежностью повторила мать. – Ты только посмотри, какая красота!
Тамара Андреевна торжественно приблизилась к постели дочери и положила розы прямо на простыню.
– Они же мокрые! – сердито воскликнула Соня и подхватила цветы. – Смотри, все намочила.
– В тебе нет ни капли романтики, – с сожалением заметила мать. – Если б мне ранним утром принесли такие розы, я была бы счастлива исколоться о них в кровь.
Соня строго посмотрела на нее.
– Мама, я хочу, чтобы ты имела в виду. Ни эти цветы, ни этот милый мальчик ничего для меня не значат. Это пациент, понимаешь? Его родители попросили меня незаметно понаблюдать за ним. Так, чтобы он ни о чем не догадался. Поэтому не возлагай никаких надежд. И никому ни слова!
Тамара Андреевна нехотя переложила букет на стол и осторожно присела на край постели, машинально накручивая на палец выбивающиеся завитки на шее. Эту привычку Соня знала с самого детства, и почему-то она удивительно трогала ее.
– Значит, он болен? – сочувственно протянула мать. – То-то он показался мне каким-то грустным. Такой очаровательный мальчик!
– А какие у него плечи!
– Соня! Как ты можешь? Это же твой пациент.
– Но я ведь живой человек! Его тело вызывает у меня восхищение. И как у врача тоже. Что в этом плохого? Я умею держать себя в руках, не беспокойся. Он был не в шортах?
– Нет, в джинсах.
– Жаль. Ты бы видела, какие у него ноги… Почему самые роскошные мужики на поверку или шизофреники, или гомосексуалисты?! Невольно впадешь в отчаяние!
– Соня, эта работа делает из тебя циника, – предупредила Тамара Андреевна.
– Иначе в наше время нельзя. Лучше быть циником, чем наивным простачком. Съедят. Думаешь, мне легко сохранять за собой место в этой клинике?
– В каком смысле? – мать вздрогнула.
– В любом. Наверное, розы пора поставить в вазу? Ты не помнишь, что бросают в воду, чтобы цветы дольше стояли? Аспирин?
Мать грустно покачала головой.
– Кусочек сахара. Ты и к цветам относишься как врач.
– Я и есть врач. В первую очередь.
– А в какую очередь ты – женщина? В десятую?
Собрав цветы, она хотела было выйти из комнаты, но на пороге обернулась и скороговоркой выпалила:
– Сонечка, мне страшно за тебя! Не знаю, почему. Что-то недоброе ты затеяла. Может, тебе отказаться, пока не поздно?
– Нет, – Соня открыто взглянула матери в глаза, – ни за что. Если отступишь от задуманного раз, потом будешь пятиться всю жизнь.
