Авернское озеро

Глава 2

Когда Соне было шестнадцать, отчим привел ее в свой центр пластической хирургии и целое утро демонстрировал коллегам лицо приемной дочери.

«Смотрите, – грозно говорил Валерий Ильич, приподнимая согнутым пальцем ее подбородок. – Вот как должна выглядеть женщина! Видите, какая идеальная форма носа? А разрез глаз? А подбородок? Я уже не говорю об ушах…»

Медсестры разглядывали Соню с завистью, а она ежилась, будто ее разделывали хирургическим скальпелем на глазах у кровожадных зрителей.

«Не понимаю! – рассердился отчим, когда, вернувшись домой, Соня разразилась слезами. – Ты должна гордиться своей внешностью, а не шарахаться от зеркала, как черт от ладана».

Он не понимал, а Соня не умела толком объяснить, почему собственная красота внушает ей суеверный страх. Все прочитанные Соней в школе великие романы в один голос убеждали, что красивая женщина обречена на самые гнусные несчастья, какие только существуют в природе. И это ощущение обреченности давило на плечи, заставляя сутулиться и волочить ноги, чтобы перестать быть красавицей и таким образом обмануть судьбу.

Признаться в этом отчиму Соня боялась, заранее зная, что он в ответ разразится смехом и потом до скончания века будет подтрунивать над ней. Любые, с его точки зрения, отклонения в развитии дочери Валерий Ильич был склонен рассматривать как зарождающуюся болезнь. «Да она же потенциальная шизофреничка!» – однажды воскликнул он с отцовской тревогой и тайным злорадством врача в голосе. В тот же вечер Соня твердо решила стать психиатром и навсегда отмести столь страшные подозрения. На месяц она добровольно заточила себя в комнате, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам, и вырвала у преподавателей пятерки буквально зубами, уже окрепшими для долгой и жестокой битвы. Разговора о тайной поддержке в семье не затевалось, но Соня была уверена, что ее подстрахуют, и это ничуть не оскорбляло. Потому что это был как раз тот случай, когда цель оправдывала средства.

Как и в истории с Зимиными. В той частной клинике, куда Соню после института пристроил отчим, среди больных не встречались тети Маши с улицы, а сплошь одни Зимины. Ее пациенты были в основном женами состоятельных людей. До работы в клинике Соне и в голову не приходило, что в их маленьком городе столько богатых. Соня выполняла функции психоаналитика, но в случае необходимости применяла и медикаментозное лечение. Кабинет ее больше походил на сад, но Соня не помнила и половины названий тех растений, что разводила тихая угловатая медсестра. Когда-то она, конечно, знала их (это было в те далекие времена, когда она зубрила биологию, готовясь в институт). Но поскольку Соня придерживалась правила не засорять мозг лишней информацией, то без сожаления вычеркнула из памяти ненужные слова. Однако против самих цветов Соня ничего не имела, полагая, что, попадая в обстановку бурного цветения жизни, пациент легче перестраивается на более радостное мироощущение. Особенно это помогало, когда встречались по-настоящему трудные случаи.

Нина Викторовна Зимина насторожила ее сразу. Многие больные поначалу относились к молодому врачу с недоверием, однако Зимина следила за Соней уж как-то особенно подозрительно, будто вербовала на работу в ФСБ. Что в конце концов оказалось недалеко от истины. Все разговоры о ночных кошмарах были блефом, приманкой, тестом на профпригодность. Но это стало ясно, лишь когда Зимина решительно выложила все карты на стол. Соня даже внутренне не возмутилась – у каждого своя игра. Пока Зимина, постукивая алыми ногтями, рассказывала о своем великовозрастном пасынке, Соня пристально наблюдала за ее мимикой. Ни разу высокомерные губы не изогнулись уголками вверх, а едва заметная бороздка между бровями не разгладилась. Но Соня не торопилась делать выводы. Отношения мачехи со взрослым приемным сыном никогда не бывают однозначными. Уж она-то знала это… История болезни Дениса Зимина заинтересовала ее сразу.

– Поет? – удивленно перебила Соня. – И хорошо поет?

Яркие ногти блеснули в воздухе кровавыми брызгами.

– При чем тут хорошо поет или нет? – раздраженно отозвалась Нина Викторовна. – Он же во сне поет, понимаете? Забирается на крышу нашего коттеджа и поет. Как настоящий лунатик!

С трудом сдержав смех, Соня пробормотала:

– Впервые слышу, чтобы лунатик пел.

– Вам это кажется забавным?

– Случай неординарный. А днем он тоже поет? Чем он вообще занимается?

– Ничем, – отрезала Зимина. – Баклуши бьет, а муж его только поощряет. Он очень боится, чтобы мальчик не сорвался, как его мать когда-то. Психически, я имею в виду. Я вам не говорила? Она ведь отравилась. Выпила целую кучу таблеток…

– Из-за чего? – осторожно поинтересовалась Соня, почуяв неладное.

– Из-за меня, – с вызовом ответила Зимина. – Но Денис этого не знает. Какое-то время после похорон мы с Павлом еще скрывали наши отношения. Я появилась гораздо позднее.

– Сколько ему тогда было?

– Денису? Не помню. Кажется, тринадцать.

– До смерти матери он пел, вы не знаете?

– Может быть. – Она нахмурилась. – Он ведь учился в музыкальной школе. На скрипочке играл.

– Вы не любите музыку?

– Это не мужское занятие.

– Понятно. После смерти матери он прервал обучение?

– Да. Мы как-то не сразу вспомнили про эти уроки. Павел решил не настаивать.

– Значит, потом он стал петь во сне? Когда это случилось впервые?

– Уже после окончания школы. Это-то и странно. Обычно всякие фокусы мальчишки выкидывают в переходном возрасте. Но в Денисе вообще осталось много детского.

– Вы считаете, он инфантилен для своего возраста?

– О да. – Она быстро закивала. – Знаете, какую он хотел выбрать себе специальность? Зоолог! Можете представить? Ему, видите ли, хотелось возиться со всякими зверюшками! Ну разве это занятие для мужчины? Тем более из нашей семьи…

Соня ненадолго задумалась.

– А что он поет? Это песни? Я имею в виду, со словами? Или просто мелодии?

– Песни, – подтвердила Зимина и замялась. – Но я ни одной из них не слышала раньше. Может, он их выдумывает? Он поет только на английском. Денис ведь окончил лингвистическую гимназию. Надо признать, у него неплохо получается. Может, ему стоит продолжить обучение музыке? Это все же лучше, чем зоология. И музыка ведь не перегрузит его мозг?

– А что сам Денис думает по этому поводу? – спросила Соня.

– Ничего не думает. Он вообще не подозревает об этих ночных концертах.

– Почему вы так считаете?

Она коротко засмеялась:

– А мы устроили ему проверку. Когда у мужа был день рождения, я попросила Дениса пропеть поздравительную песенку, когда я внесу торт со свечами. Так он ответил, что после того, как в тринадцать лет у него началась ломка голоса, ни разу не пробовал петь и боится, что это выйдет слишком смешно.

Соня с сомнением забарабанила пальцами.

– Все это довольно странно. Обычно при сомнамбулизме люди совершают обычные для них действия – перекладывают вещи, ходят знакомым путем. Это явление потому и относится к разряду автоматизмов. Значит, говорите, во время бодрствования он никогда не поет?

– Нет. Но он ведь и на крышу днем ни разу не лазил.

– А у вас есть общие дети? – вспомнила Соня.

– Что? А, нет. Я пыталась забеременеть, но из этого ничего не вышло.

«Значит, вопрос о дележе имущества между будущими наследниками отпадает», – отметила Соня и мягко произнесла:

– Сочувствую. Вы пробовали лечиться?

Зимина махнула рукой:

– Уже поздно. Я боюсь рожать в таком возрасте.

– Ну что вы! Какой там возраст! Вам непременно нужно попробовать. В нашей клинике…

– Так что вы думаете насчет Дениса? – нетерпеливо перебила Зимина.

– Заочно трудно сказать. Приводите, я побеседую с ним, понаблюдаю.

– Нет, нет! – испугалась Нина Викторовна. – Вы не поняли! Если он только заподозрит, что мы считаем его больным… Я даже представить боюсь, что он может выкинуть.

– Как же вы хотите его лечить, не приводя в клинику?

На секунду Зимина замялась, переведя взгляд на мелкие листья лимонного деревца, потом несколько агрессивно произнесла:

– Вы знаете, что мой муж располагает определенными средствами. Он заплатит, сколько вы скажете. В разумных пределах, разумеется. Но мы хотели просить вас проделать все так, чтобы Денис ни в коем случае не догадался, что вы – психиатр. Случайное знакомство… Если он увидит вас, то обязательно увлечется, вы в его вкусе. Правда, ненадолго. Неделя-другая, но вам ведь этого хватит, чтобы все выяснить для себя? Как вы на это смотрите?

Соня сдержанно ответила:

– Это неожиданно. Мне еще никогда не делали таких предложений. Но это… даже заманчиво. Мне нужно продумать условия нашего контракта.

Красивое лицо Зиминой обмякло и неожиданно постарело. Соне уже не раз приходилось замечать, что некоторые женщины хорошеют от злости.

– Слава богу! – с облегчением выдохнула Нина Викторовна. – Я знала, что вы – нормальный, современный человек.

– Стараюсь, – скромно ответила Соня.

– Только, – опять замялась Зимина, – я хотела вас предупредить. Вы ведь не замужем? Понимаете, мой пасынок – очень привлекательный юноша. Классической красотой он не обладает, но в нем есть нечто такое, что буквально сводит женщин с ума.

Соня посмотрела на нее с интересом, но перебить не решилась.

– От него просто веет сексуальностью, вы меня понимаете? Если б вы знали, сколько девочек рыдало у меня на плече! Он бывает с ними очень ласков. Даже чересчур. Каждую боготворит, как принцессу, а через неделю разочаровывается и теряет к ней всякий интерес. Это ведь тоже ненормально, правда?

– О, если начать лечить всех мужчин, страдающих этим недугом!..

Зимина согласно закивала:

– Верно, верно, это все ерунда. В конце концов, молодость должна перебеситься, разве не так? Я всего лишь хотела предупредить об этой его особенности, чтобы вы были готовы и не потеряли голову.

Соня усмехнулась:

– Как раз насчет этого можете быть спокойны. Среди моих пациентов бывали весьма интересные мужчины. Но на свете не может быть человека, ради которого я стала бы рисковать своей работой. К тому же, честно говоря, я не люблю юнцов.

Не скрывая радости, Зимина оживленно воскликнула:

– Ну и прекрасно! Значит, все пройдет как по маслу!