В Лавре преподобного Сергия. Из дневника (1946–1996)

Монах

Как-то приехали мы в Лавру уже к вечеру, ко всенощной. Было еще совсем светло. Лето. Вечер обычный, какой-то малый праздник. Народу сравнительно немного. Подробности службы потонули в размышлениях о том, что же самое-самое важное… в монашестве. Знаю, что не одежда, не стены обители. Знаю с детства, что жили и живут монахи и монахини без одежд своих особенных и без стен. И старец наш живет в деревне, одет в такую смесь мирского и монашеского, что и названия одеянию не подберешь. Жаль, что он очень стар, слаб, к нему неудобно приставать. А знать просто необходимо. В это время уже вернули Лавре Трапезную церковь. Мощи Преподобного стояли одно время в Успенском соборе, потом в Трапезной (пока в Троицком был ремонт), потом уже на своем месте в Троицком. Троицкий собор освящал после реставрации совсем еще молодой иеромонах Сергий (Голубцов), впоследствии епископ Старорусский. Так случилось, что в этот момент мы были в Лавре. Но вернусь к ответу на столь волновавший тогда вопрос. Почему они, столько пережившие, живы? Пусть не все выжили, но всегда были и есть молодые души, ищущие того же пути. Помню, что стояли мы тогда в Трапезной церкви справа, у образа Спасителя, написанного в полный рост (где сейчас придел преподобного Серафима). Мелькали черные рясы и мантии. У кого спросить? Мне ясно, что никому я не задам этот вопрос. Взрослые скорее всего просто не поверят, что мне это очень важно, отмахнутся!

Архиеп. Сергий (Голубцов); слева – иерод. Рафаил (Берестов)

«Аввушка, помоги понять!» – мысленно обратилась тогда к Преподобному. На минуту что-то отвлекло внимание, потом вдруг мимо не торопясь прошла какая-то фигура. Почему-то потянуло пристально взглянуть на высокого монаха средних лет. Удивило и запомнилось тогда как ответ, никем не высказанный, но ясный предельно: монахом может стать тот, чья душа целиком полюбила Господа, всем существом, без остатка, без исключения – только Господа и до конца дней своих. И все. Теперь не помню, сразу ли улеглись все волнения, кажется, да. Было легко, просто, ясно. Позже вспомнилось, как в Зосимовой пустыни молодой архимандрит (позже – митрополит) Вениамин (Федченков) ответил на вопрос, зачем он пошел в монахи: «По любви к Богу и по удобству спасения».

Сергий (Голубцов; 1906–1982), иеромонах, впоследствии архиепископ Новгородский и Старорусский. Родился в Сергиевом Посаде. В 1920-х годах занимался реставрацией икон в мастерских у академика И. Грабаря, одновременно работая в библиотеке Исторического музея. В 1930, будучи студентом III курса Московского университета, выслан на 3 года в Архангельскую обл. В 1941–1946 – на фронте. После демобилизации поступил в МДС. Принимал участие в восстановлении настенной живописи храмов Лавры и Москвы. В братию Лавры принят во время учебы на III курсе МДА (кандидат богословия), которую окончил в 1951 году и был оставлен преподавателем Ветхого Завета, древнееврейского языка и церковной археологии. В Лавре нес послушание духовника и экскурсовода. С 1954 архимандрит. В 1955 хиротонисан во епископа Старорусского, викария Ленинградской епархии, с 1956 управлял Новгородской кафедрой. С 1959 епископ Новгородский и Старорусский. С 1963 архиепископ. После тяжелого инсульта в 1967 ушел на покой и поселился в Лавре, где нес иконописное и клиросное послушания, окормляя своих многочисленных духовных чад. Погребен в ТСЛ.

Вениамин (Федченков; 1880–1961), митрополит. Учился в Тамбовской ДС и СПбДА (кандидат богословия). В 1907 принял монашеский постриг и вскоре получил сан иеродиакона, иеромонаха, архимандрита. Член Поместного собора 1917–1918. В 1919 архиерейская хиротония. Примкнул к Белому движению. С 1920 в эмиграции. Один из «основателей» РПЦ за границей. Преподавал (профессор) в Парижском Православном Богословском институте им. преподобного Сергия Радонежского. В 1930, после разрыва митрополита Евлогия (Георгиевского) с МП, организовал первый приход МП в Париже – Трехсвятительское Подворье. С 1932 в сане архиепископа. С 1933 архиепископ Вениамин временный экзарх МП в Северной Америке. С 1939 митрополит. В 1947 вернулся в Россию. С 1958 находился на покое в Псково-Печерском монастыре, в пещерах которого и был погребен.