Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава пятая
Что касается ал-Хазар, то это – обширный округ за Каспийским морем. Грязь непролазная, много овец, меда и иудеев.
Мечеслав нашел Сахамана сидящим в одиночестве на берегу Днепра и поющим заунывную песню на неизвестном языке. От его песни на душе стало грустно и тоскливо, и почему-то казалось, что нет конца этой песне, что она, как вечность, неизвестно где начинается и неизвестно когда и где заканчивается. И было в ней что-то от далеких предков, прародителей всех народов.
Мечеслав подошел, сел и стал молча смотреть на воду, отблескивающую под скупыми лучами осеннего солнца.
– Ты кто? – прервав песню, спросил Сахаман.
– Мечеславом меня кличут.
– А, отрок княжий, ты от Орма? – как бы подтверждая, сказал Сахаман и повернулся к Мечеславу. Мечеслав увидел его лицо. На вид Сахаман был лет на семь-восемь старше Мечеслава. У него были темные прямые волосы, доходившие до плеч. Густые брови, почти сходившиеся у переносицы, разделялись едва заметной морщинкой. Небольшой, чуть с горбинкой, нос делал его похожим на сокола, а слегка припухлые губы, обрамленные тонкими, спускающимися к подбородку усами, придавали мягкость обветренному смуглому лицу.
– Желаешь на коне обучаться? Запомни, конь тебе и друг и брат, конь и ты – едины. Молвят, были в давние времена полулюди-полукони, таким и ты должен стать. А если дошло до тебя слово мое, то завтра и почнем, – сказал Сахаман, затем встал и пошел в сторону Подола.
Вот так и началась дружба Мечеслава с Сахаманом. Он ежедневно обучал Мечеслава премудростям конной езды, объяснял, как лечить, кормить, беречь и холить коня, раскрывал секреты свои в общении с ним. Мечеслав с восхищением смотрел на чудеса, которые вытворял Сахаман. Он скакал, стоя на коне, спрыгивал и запрыгивал на скаку, повисал сбоку и под брюхом, стрелял из лука, заставлял коня по команде ложиться и вставать. Всему этому он и обучал Мечеслава. Мечеслав же учился и с каждым днем все больше чувствовал, как подаренный Ормом конь привыкает и становится ему другом.
Иногда Сахаман и Мечеслав бешено скакали, обгоняя друг друга, и тогда Мечеславу казалось, что он летит вместе с вольным ветром все быстрее и быстрее, и ему хотелось скакать еще и еще. После скачки они, счастливые и смеющиеся, спрыгивали со взмыленных и разгоряченных коней, обтирали их сухой пожелтевшей травой, садились плечом к плечу и подолгу разговаривали друг с другом. Мечеслав рассказывал Сахаману о жизни в лесах, о людях, там живущих, о себе, о своей судьбе и своих бедах. Сахаман больше слушал и молчал, задумчиво глядя куда-то в даль. Однажды Мечеслав спросил его:
– Там, где ты родился, все вершники такие добрые?
Сахаман грустно посмотрел на Мечеслава и начал свой рассказ, иногда сбиваясь и коверкая русские слова:
– Родом я из небольшого города, что стоит на земле Хазарской, там, где течет великая река Итиль, впадающая в море Гурканское, которое ваши купцы Хвалисским называют. По той реке мимо города Хазар-Итиль, где со времен Булана – основателя Хазарии – жили великие каганы, корабли купеческие ходят и дань платят. Места эти и сладки и горьки. Сладки потому, что красивы и богаты. В реках там во множестве всякой рыбы, и по их спинам можно перейти на другой берег. Птиц же столько, что когда пугаются они и взлетают в небо, то заслоняют крылами солнце. Немало и зверя разного. Если закрыть глаза и выпустить стрелу из лука, обязательно попадешь в вепря, волка, зайца, сайгу или лисицу. Летом вода в реках теплая, как парное молоко кобылицы, а ближе к осени зацветают на ней цветы красоты невиданной, говорят, и не цветы это вовсе, а звезды, упавшие с неба. А какие там сады! Арбузы, дыни, виноград. И какие степи! Они простираются так далеко, что и за год не объехать. На пастбищах пасется множество коз, овец, несметные табуны лошадей, от их бега содрогается земля. Еще есть большие лошади с двумя горбами на спине, они долго могут идти с поклажей без питья и еды. Скота у нас столько, что всех живущих в землях ваших прокормить можно.
– Земля наша тоже обильна, множество у нас в реках рыбы, а в лесах – зверья, мы и сами себя прокормим, – промолвил Мечеслав, прерывая Сахамана.
– И то верно, но я о своей родине речь веду, – сказал Сахаман. – Есть у нас поющая гора, стоящая среди бескрайней степи, и озера, полные соли.
«Чудно сказывает Сахаман. Ужель гора может петь, а драгоценная соль, привозимая издалека, во множестве лежать в озерах?» – с сомнением подумал Мечеслав.
– Только нет мира на земле моей, потому и горьки места эти, – грустно повествовал Сахаман. Ему было от чего грустить. Кровь на его родине лилась постоянно. Хазария воевала с булгарами, арабами, печенегами, дань брала с покоренных племен, пленников на продажу во множестве приводило в Итиль ее войско.
– За чрезмерную гордыню нашу, за то, что порабощали мы окрестные народы, пришло к нам наказание, и не спас нас бог иудейский, коему каганы наши поклонялись. Вторгся в пределы нашей земли русский каган Светосляб, разорил Хазарию, разрушил Хазар-Итиль и взял города наши Самандер, Самкерц и крепость Саркел, возведенную ромейскими мастерами. Нет теперь прежней силы у Хазарии. Вот на такой земле и в такое время я родился от купца хазарина и матери огузки. Мой дед, старейшина одного из огузских родов, кочевавший поблизости от нашего городка, решил породниться с купцом, которому поставлял скот и лошадей, и выдал за него одну из своих дочерей.
Мне нравился мой городок, там я рос, играл с соседскими детьми, купался в летнее время в реке, бродил по тесным улочкам между войлочных юрт кочевников, глиняных домишек бедняков, каменных и деревянных купеческих домов, лес для которых доставляли из Булгарии. Иногда к нам наведывался мой дед и забирал меня в кочевье. И тогда я откочевывал вместе со своим родом далеко за Итиль в бескрайние степи, туда, где рождается солнце, где дурманит и кружит голову запах полыни, где гуляет вольно каган степей – ветер. Там даже дым костра пахнет по-иному, а еда имеет другой вкус, там дышится легко и поет душа человека. В родном кочевье познавал я науку скакать на коне, стрелять из лука, охотиться на зверя, ловить диких лошадей и распознавать следы. Но затем приходило время, и я вновь возвращался домой. И вот однажды, прохаживаясь от безделья по улочкам родного городка, я увидел нового гончара, который открыл мастерскую неподалеку от нашей небольшой площади. Он работал на улице под навесом, я остановился и стал наблюдать за ним, меня заворожило его мастерство, то, как он превращает кусок глины в кувшин. Он казался мне чародеем и волшебником. Вращался гончарный круг, и под его руками кувшин принимал любую форму.
– Хочешь попробовать? – спросил он меня. Я кивнул, он посадил меня к гончарному кругу, я попытался повторить то, что делал он, и, конечно, все испортил.
Тогда он сказал:
– Приходи еще, и я научу тебя, как работать с глиной, а пока попробуй сделать это. – Он принес несколько готовых глиняных игрушек и поставил их передо мной, там были лошадь, дракон и повозка, запряженная огромным бараном, на котором сидел погонщик.
– Попробуй слепить, – сказал ремесленник.
Раньше я, сидя на берегу реки, любил лепить из прибрежной глины фигурки, поэтому, когда я взял мягкий податливый комок, руки сами все сделали. Кроме тех фигурок, которые попросил сделать мастер, я слепил гончара, сидящего у гончарного круга. Увидев мою работу, он восхищенно сказал:
– Юноша, твои руки созданы для глины.
С тех пор я каждый день стал приходить к гончару Мирхазу. Он показывал и рассказывал мне, где и какую брать глину, как работать с ней, какие формы сосудов можно делать и для чего, как наносить палочкой узоры на сырых изделиях, как обжигать и раскрашивать их. И уже через месяц я делал настоящие кувшины. Но однажды отец призвал меня к себе и сказал:
– Мне сказали, ты целыми днями пропадаешь у гончара Мирхаза? Ты сын купца и должен учиться нашему ремеслу, а не возиться с глиной. Через два дня мы отправляемся с караваном. Собирайся!
На третий день после нашего разговора мы, соединившись с караваном иудея Соломона, направились в сторону Таматархи, по-вашему – Тмутаракани. Вначале наш путь протекал благополучно, но затем на нас неожиданно напали печенеги, разграбили караван, стариков убили, в том числе купца Соломона и моего отца. Молодых взяли в полон, среди пленников оказался и я.
Три долгих года я жил у печенегов. Сначала меня хотели продать как раба, молодой, здоровый и крепкий раб высоко ценится, но потом, узнав, что я умею лечить коней, оставили меня, а когда увидели, что лошади тянутся ко мне и то, как я управляюсь с ними, решили женить меня и сделать своим воином и табунщиком. Жилось мне неплохо, но я тосковал по дому и мысль о том, что эти люди лишили меня отца, жгла мое сердце. Наверное, и они догадывались о моих чувствах, делая вид, что принимают меня за своего. И хотя с некоторыми из них я подружился, мне все равно приходилось ощущать на себе их взгляды, следящие за тем, чтобы я не убежал. Но я сделал это, когда печенеги после большого падежа скота стали голодать и пошли на земли северов.
Они грабили, убивали и брали в полон беззащитных людей. Однажды я вместе с двумя печенегами ворвался в избу, где усатый северянин с топором пытался сопротивляться, но было ясно, что супротив двоих ему не сдюжить. И тогда я решил помочь ему. Пока он бился с одним печенегом, я бросился на другого, завязалась сеча, мой противник по имени Шакан со злобой крикнул мне:
– Хазарская собака, я всегда знал, что ты изменишь нам!
И тут же был убит мною, а усатый северянин расправился со вторым печенегом. Я показал ему знаками, чтобы он надел одежду убитого и шел за мной, что он и сделал. Мы сели на коней и поскакали прочь. Нам удалось уйти от погони и добраться до Киева, где северянин, имя которому было Мстиша, уговорил меня проситься в дружину к новому киевскому кагану Вледимеру. Но о ту пору у кагана и без того воев в дружине хватало, а потому стали мы простыми ратниками и ходили с Вледимером на Червенские грады. – Сахаман скорбно вздохнул. – Там и полег мой соратник Мстиша. Меня же каган приметил, и вот теперь я здесь, в его дружине… Позже от хазарского купца я узнал, что моя мать долго ждала нас, хотя ей и сообщили, что меня и отца убили печенеги. Не дождавшись, она продала дом, имущество и ушла в степь к своему отцу и моему деду. Где они теперь кочуют? Смогу ли я когда-нибудь увидеть мать, деда, свой род?
«О том же и мы с Ормом судьбу пытаем, – подумал Мечеслав, выслушав его. – Как живем? Почему так много горя на белом свете»?
Когда закончилось обучение, Сахаман, поглаживая темно-бурую гриву Мечеславова коня, которого тот назвал Соколком, сказал:
– Что ж, конь у тебя добрый, и ты добрый, люби коня своего, и он поможет тебе в тяжкий час. Если совет будет нужен, приходи, встрече с тобою всегда рад. Думаю, мы с тобой еще не раз встренемся и на пиру, и на рати.
