Манускрипт

Часть 1

Глава 1,. в которой мир рушится

Если перед сном внимательно смотреть в ночное небо, можно непременно увидеть ведьму верхом на помеле. Алида это точно знала.

По крайней мере, верила в это.

«Первый Волшебник вышил звёзды на своей мантии, собрал в горсть и щедрой рукой рассыпал по небу…» – Алида любила эту сказку. И в такие ночи, как эта, когда полог небес был сплошь унизан яркими огоньками звёзд, ей особенно хотелось верить в доброго Первого Волшебника. И вообще в волшебство.

Ведьм не было видно. Должно быть, погода нелётная. Алида вздохнула и соскользнула с подоконника: из ветхого окна неприятно дуло в поясницу. Она осторожно, стараясь не разбудить бабушку, спустилась на кухню и плеснула в цветастую чашку подогретого молока, щедро сдобрив его корицей. В шкафчике как нельзя кстати отыскались маковые сушки, Алидины любимые. Она усмехнулась про себя: бабушка Стриксия не одобряла её ночные вылазки за едой, а Алида, в свою очередь, не упускала возможности перекусить. В такие моменты, как этот, пробираясь с верхнего этажа на кухню, она воображала себя рисковой нарушительницей запретов, героиней захватывающей истории. Сказочной истории.

Думая о сказках, полных опасностей и приключений, Алида испытывала священный трепет. С того самого дня, как родители научили её читать, она все свободные минуты проводила в компании с книгой. Сказки уводили её в неизведанные миры, манили в головокружительные дали и завлекали в непредсказуемые приключения. Она бесконечно восхищалась смекалкой, хитростью и смелостью сказочных героев. Но сама едва не дрожала от ужаса, стоило ей представить себя на месте какого-нибудь книжного храбреца, попавшего в крепкий переплёт. Мудрый Ульхо, портнишка Гренгот, Сирхи Дровосек – все они выходили из самых невообразимых передряг целыми и невредимыми, да ещё и с сундуками добытого добра, но Алида, упаси Первый Волшебник, жила в тихой деревушке и всерьёз считала своим самым значимым приключением поездку верхом на корове, принадлежавшей тётушке Макве.

В свои шестнадцать лет Алида больше всего боялась быть втянутой во что-то новое, авантюрное, нарушающее привычный ход их с бабушкой жизни. Но тем не менее лелеяла мечту увидеть хоть что-то волшебное, чудесное и невероятное.

Прихлёбывая молоко, Алида приблизилась к окну, выходившему в сад. Тёмные ветви деревьев закрывали чёрно-синее небо, но сквозь их переплетения всё равно виднелись крупные звёзды. В кухне стоял аромат трав, связанных в пучки и подвешенных у потолка. У Алиды с бабушкой отыскались бы травы почти от всех известных хворей. Захромала лошадь? Пожалуйста, страстогор в помощь. У дитяти режутся зубки? Золотомар облегчит боль. Голову сжимают стальные обручи? Попробуйте подкрылечник, обычно помогает. Девица желает добиться внимания заезжего городского парня? Извольте, делам сердечным обычные травницы не помогут. В этом сильна только Симониса – покровительница травниц – хитрая чаровница, принимавшая в сказках облик огненно-рыжей лисицы.

Симониса была любимым сказочным героем Алиды. Она всей душой мечтала научиться так же внимательно искать и отбирать нужные травы, знать столько же древних и сильных заговоров, уметь лечить всё, даже разбитые сердца, зачаровывать не только здоровье, но и ловить удачу в банки, как падающие звёзды, и собирать по каплям любовь.

Бабушка не одобряла её тягу ко всему сказочному и волшебному. Заговоры и целебные зелья не считались никаким волшебством. Для того чтобы лечить людей, нужен дар, передающийся через поколения. Для Алиды лечить было так же естественно, как для сына стеклодува – выдувать бутылки, как для дочери ткачихи – ткать полотна из овечьей шерсти.

Все занятия в мире испокон веку передавались от отца к сыну, от матери к дочери, от бабки к внуку, и редко какой наглец (а может, и простой бездельник, желавший потянуть время) шёл обучаться к наставнику другой профессии.

Однажды пекарша захотела переманить Алиду к себе в ученицы, уж больно ей понравились ватрушки с корицей, которые пекла юная травница. Но Алида не пошла. Она хотела быть великой травницей, как Симониса из сказок, и никто не смог бы её переубедить.

«Не доведут до добра твои сказочки. Так и будешь всю жизнь в облаках витать, – ворчала бабушка, когда Алида засиживалась с книгой допоздна, дождавшись, пока посетители, жаждущие получить целебные мази и отвары, покинут их избушку. – Набиваешь голову всякой ерундой, а потом заснуть не можешь. Сколько заговоров могла бы запомнить за это время».

Но Алида читала, мечтала, высматривала ведьм в ночном небе, загадывала желания на падающие звёзды и присматривалась к каждой лисице, которая забредала в деревню: не превратится ли она в красивую рыжеволосую девушку?

Только участвовать во всех этих сказочных приключениях она не хотела. Попросту сказать, трусила. Алида разгрызла пятую по счёту маковую сушку и с удовольствием слизнула крошки, прилипшие к губам. В ночной рубашке становилось прохладно, из кухонного окна тоже поддувало. Надо вызвать Нактиса, местного стекольщика, но для этого придётся подкопить монет…

Она вымыла чашку с нарисованными васильками, смахнула со скатерти крошки, скрывая следы своего ночного преступления, и, полная ощущения, что совершила что-то восхитительно дерзкое, бесшумно поднялась наверх и шмыгнула в свою комнату, в любимую кровать под тёплое одеяло, набитое гусиным пухом.

Алида немного поворочалась, прокручивая в голове приятные моменты размеренно прошедшего дня, и вскоре заснула.

Её разбудил поцелуй, нежный, но настойчивый. В сонных фантазиях живо возник образ Ханера, черноволосого смуглого конюха с неизменно ослепительной улыбкой на красивом лице. Он раз в месяц заходил к травницам за снадобьями для лошадей, и каждого его визита Алида ждала с особенным трепетом.

– Прекрати, скоро бабушка зайдёт, – сонно пробормотала Алида и открыла глаза.

Это был отнюдь не конюх.

Лицо Алиды старательно вылизывал толстяк Мурмяуз – её верный кот, белый и пушистый, как майское облако. Или как розочка зефира от городского ярмарочного торговца – такое сравнение Алиде нравилось больше.

Смутившись, она столкнула с себя кота и наспех расчесала гнездо непослушных каштановых волос. Комнату заливал солнечный свет, и Алида переживала – бабушка снова будет ворчать, что она столько спала.

Она натянула тёмно-синее платье с вышитыми птицами и оправила складки. Обувь она носила редко и не понимала, почему все деревенские девушки так мечтают о паре новых туфель. А вот птицы всегда были её особенной страстью, и неважно – живые или просто вышитые на платье. Она не могла сказать, что любит больше: сказки или птиц. Все окрестные стаи знали Алиду и подолгу ждали в саду и на крыше, когда же она выйдет из дома, чтобы насыпать им зерна. Задиристые синицы, шумные воробьи, золотистые щеглы, зеленоватые овсянки, а зимой – пухлые свиристели и робкие снегири – брали угощение прямо из ладоней травницы, совсем не пугаясь. Алида искренне верила, что эта любовь была взаимной. Бабушка подшучивала над ученицей, говоря, что птицы принимают её густые волосы за гнездо, и в доказательство рассказывала деревенскую байку об обезумевшей старухе Имзилир, на голове которой малиновки обустроили жилище. Алида не признавалась в этом бабушке, но она была бы совсем не против, если б в её волосах поселилась симпатичная птичка. Желательно совёнок.

Алида сбежала по лестнице с Мурмяузом под мышкой. Бабушка, что-то бормоча, уже разливала самые ходовые настои в порционные бутыли.

– Вот и солнышко запоздалое, – не оборачиваясь, произнесла Стриксия. – Пороть тебя, что ли? Для дисциплины.

– Не надо, ба, – пискнула Алида, пододвигая табуретку к столешнице.

– А как ещё послушанию учить? Вот я помру, а ты будешь дрыхнуть до полудня. Кто народу поможет? Кто скотину вылечит?

– Прости, ба, – ответила Алида. Она вскарабкалась на табуретку и достала с верхней полки банку муки, чтобы приготовить оладьи на завтрак.

В отличие от бабушки Стриксии, статной полнотелой женщины, чью царственную осанку, однако, успел испортить возраст, Алида была маленькой и тщедушной. На скуластом лице выделялись большие, широко распахнутые глаза странного серо-сиреневого оттенка, а густые, тёмные, чуть сдвинутые к переносице брови придавали ей не то обиженное, не то угрюмое выражение.

– Отец твой хотел, чтоб ты послушной стала да научилась всему, – продолжала ворчать бабушка, пока Алида добавляла в тесто сочные ягоды голубики. Так вкуснее.

– Ба, да ничего он не хотел, лишь бы я не мешала ему строить карьеру да новую семью, – бросила через плечо Алида. Она не любила разговоры о родителях.

Мать сбежала от них, когда Алиде было пять: уехала с заезжим городским начальником королевской канцелярии. А отец, погоревав недолго, тоже отправился в город, где нашёл работу при министерстве торговли и молодую жену, оставив дочь обучаться целительскому искусству в деревне. Иногда он приезжал за Алидой и брал её в город, в гости, но она чувствовала себя неуютно в отцовском доме. У бабушки было лучше.

Оладьи сочились маслом и голубичным соком, и Алида с наслаждением отправляла их в рот одну за другой: ещё дымящиеся, обжигающие, но такие восхитительно вкусные. Дверной колокольчик звякнул впервые за день, и она выглянула в коридор. Эх, ничего интересного, старик-почтальон. Алида-то надеялась увидеть Ханера – пусть он заходил всего пару недель назад, но вдруг какая-то из его лошадей захворала, и он придёт за лекарством? «Ну нет, пусть лошадки будут здоровы», – подумала Алида и, слегка разочарованная, вернулась за стол. Она привыкла заниматься чем угодно, пока бабушка принимает посетителей. Конечно, Алида помогала ей, но только по её просьбе, иначе можно было огрести пучком трав по голове за то, что путаешься под ногами и лезешь с советами.

Алиде нравилось так жить. Она знала всех в деревне, и каждый житель знал и любил добрую девушку. Здесь было спокойно. Чёрный лес, обнимающий деревню с трёх сторон, как заботливая мама-ворона своих птенцов, надёжно защищал от непрошеных гостей, которые могли внести сумятицу в размеренную жизнь. Каждый день был похож на предыдущий, но Алида разбавляла будни сказочными книгами – и, чего таить, свежими сплетнями, которые привозили редкие городские торговцы.

С позволения бабушки Алида выскочила во двор, не забыв прихватить с собой мешочек подсолнечных семечек. Птицы уже расселись на ветках цветущих слив, будто налитые соком плоды, и радостно защебетали, едва заметили свою подругу.

– Привет, пташечки, – поздоровалась Алида. Она хорошо помнила каждую птицу из тех, что ежедневно прилетали в сад и смотрели на неё чёрными жемчужинами глаз. Вот семейство овсянок, в прошлом году они даже приводили на кормушку своих птенцов. Это – стайка длиннохвостых синиц, которые белыми вспышками носятся меж ветвей. Деловитые поползни и пищухи забавно сновали по стволам вертикально, сверкая белыми брюшками. Мурмяуз, наученный жизнью, не трогал птиц. Однажды, будучи несмышлёным котёнком, он получил хорошую взбучку от стаи сорок и теперь предпочитал наблюдать за пернатыми с почтительного расстояния.

– Знать бы, о чём вы чирикаете, – вздохнула Алида, когда овсянка опустилась ей на макушку и принялась копошиться в волосах. – Я читала сказку, в которой волшебница понимала язык птиц. Было бы здорово научиться так же.

Весь день к бабушке ходили посетители, которые жаловались то на зубную боль, то на надоевшие мозоли, то на ломоту в суставах. Некоторые старушки просто заворачивали поболтать или передать гостинец в благодарность за оказанную ранее помощь. Алида без устали бегала на огород за свежими молодыми травами, помогала готовить отвары и мази, запекала пирог со щавелем на обед и заваривала бабушке её любимый кофе с пряностями. Без этого напитка старая травница работать не могла.

Распрощавшись вечером с последним пациентом, которым, к досаде Алиды, оказался не белозубый конюх, а кашляющий старик Пхен, она наконец смогла перевести дух и уселась на скрипучем крыльце. Закат золотил небо над деревенскими шиферными крышами, а где-то на востоке набухала багровая, словно синяк на теле, туча.

«Ночью будет дождь», – подумала Алида. Она любила засыпать под перестук капель по старой крыше, и вид умытого влагой леса по утрам непременно дарил ей отличное настроение на весь день.

– Хватит сидеть на ступенях, платье запачкаешь, – проворчала бабушка, выглянув из окна. – Шла бы ты в дом, девочка. Скоро грянет.

Алида послушалась. Они с бабушкой выпили чаю с кусочком сыра и отправились спать, каждая в свою комнату. Звёзд в окне видно не было: туча затянула все небо, и первые робкие капли застучались в стекло, как напуганные птицы.

Страшный грохот разбудил Алиду среди ночи. Ветер выл в печной трубе с неистовой яростью, крыша хлопала листами шифера, будто раненый ворон, которому никак не удавалось взлететь. Снизу послышался крик бабушки, и Алида, быстро нацепив платье, сбежала по лестнице. Сонный Мурмяуз поковылял за хозяйкой.

Ярчайшая молния вспорола небо, осветив все уголки дома и ослепив привыкшие к темноте глаза. Алида зажмурилась.

– Они вернулись! Собирай вещи, Алида! – кричала старая травница, лихорадочно копаясь в ящиках и шкафах.

– Кто вернулся, бабушка? Что ты ищешь?

– Собирайся, я сказала! Бери обувь, травы, флягу с водой. Шевелись!

Алида, совершенно не понимая, что происходит, схватила свою сумочку на длинном ремешке и принялась складывать туда пучки лекарственных трав. Дом угрожающе трясся, словно ветер решил подхватить избушку, закружить в вихре и забросить куда подальше. Алиде было страшно, ведь столь жестокая буря ещё ни разу не накрывала их деревеньку. И куда страшнее было видеть, как нервничает и суетится обычно спокойная и мудрая бабушка, спешно роясь во всех ящиках комодов и тумбочек.

Ночь сотрясали такие яростные раскаты грома, будто хотели до смерти перепугать всех жителей деревни. Снаружи доносились крики людей и треск несчастных домов, раздираемых на куски бурей. В лесу со стоном упало дерево, а молнии сверкали так часто, будто наверху кто-то чиркал отсыревшими спичками, одной за другой.

– Береги это, – произнесла бабушка, схватив Алиду за плечо. Она сунула ей в руки деревянный футляр со странной резьбой, напоминающей птичьи следы. – Отнеси его в город, передай Главе Магистрата. Смотри, ничего не напутай.

– Но что там, бабушка? Зачем мне в город? А ты разве не пойдёшь? – воскликнула Алида, стараясь перекричать жуткий вой ветра. Стихия ревела как лютый зверь. Дом мог рассыпаться на части в любой момент – ветхие перекрытия явно не были рассчитаны на такое сражение с ветром. Алида была готова расплакаться от страха и сжимала зубы, чтобы не выпустить рвущиеся из груди всхлипы. Она никогда ещё не видела бабушку такой возбуждённой и испуганной.

– Я не могу, – судорожно втянув воздух, ответила Стриксия. Её руки бессильно опустились, а в глазах горело настоящее отчаяние. – Прости меня, девочка. Никому не отдавай это, только Главе, и постарайся не потерять. Иначе…

Бабушка не договорила. Новый порыв ветра подхватил крышу и с треском сорвал, будто осенний лист с дубовой ветви. Одна из стен не выдержала и со скорбным стоном рухнула, похоронив под собой платяной шкаф. Тело бабушки вдруг начало стремительно уменьшаться, съёживаться, усыхать, как яблоко в печи, глаза из серых сделались янтарными, круглыми, выпученными, веки исчезли, будто вросли в кожу. Седые волосы втянулись в голову, а вместо рук захлопали серые крылья с тёмными крапинами.

Не веря своим глазам, Алида завопила от ужаса. Происходящее было похоже на сон, один из тех, во время которых скорее хочется проснуться.

Дымчато-серая сова, сидевшая на том месте, где только что стояла бабушка Стриксия, взмахнула мощными крыльями и поднялась в воздух. С трудом справляясь с порывами обезумевшего ветра, птица вылетела сквозь отсутствующую крышу.

Алида схватилась за голову и заметалась по дому, как загнанная Мурмяузом мышь, крича и всхлипывая. Этот кошмар ни в коем случае не мог быть правдой, надо скорее проснуться. Дом ещё сильнее накренился, и она, сообразив, что оставаться здесь опасно, выскочила на улицу через отверстие в стене, прижимая к груди сумку, в которой теперь покоился странный деревянный футляр. Белый кот на ходу запрыгнул ей на плечо и больно вцепился когтями, не желая оставаться в разрушенном доме. Почти ничего не видя из-за ночной темноты и слёз, застилающих глаза, Алида побежала к лесу, борясь с хрипящим ураганом, который грозил подхватить её, как пушинку, закружить, поднять до уровня клокочущих туч и сбросить со страшной высоты. В лесу, под деревьями, не было такого сильного ветра. Там можно переждать бурю.

Судя по испуганным крикам и треску, раздававшимся за её спиной, остальные дома в деревне тоже рушились, не выдерживая натиска бури. Едва поравнявшись с первыми лесными деревьями, Алида споткнулась о сосновый корень, узловатый, словно палец старика. Падая, она неуклюже ударилась виском о ствол осины и, сдавленно охнув от боли, потеряла сознание.