Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
ЧЛЕНЫ ПОЛИТБЮРО НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ
Процесс над правотроцкистским блоком начался в марте 1938 года. Главным судьей был председатель Военной коллегии Верховного суда СССР армвоенюрист Василий Васильевич Ульрих. Обвинителем – Прокурор СССР Андрей Януарьевич Вышинский.
На скамье подсудимых сидели бывший член политбюро, «любимец партии» Николай Иванович Бухарин, бывший глава правительства Алексей Иванович Рыков, бывший наркомвнудел Генрих Григорьевич Ягода, бывший секретарь ЦК, а в последние годы заместитель наркома иностранных дел Николай Николаевич Крестинский, бывший член Реввоенсовета Республики и бывший нарком внешней торговли Аркадий Павлович Розенгольц и другие известные в стране люди, а также несколько крупнейших врачей. Медиков обвиняли в том, что они по заданию правотроцкистского блока умышленно довели до смерти своих знаменитых пациентов: Менжинского, Куйбышева, Горького и его сына Максима Пешкова. «Врачами-убийцами» руководил Ягода.
Вот как об этом со всей силой своего красноречия рассказывал прокурор Вышинский: «Ягода выдвигает свою хитроумную мысль: добиться смерти, как он говорит, от болезни… Подсунуть ослабленному организму какую-либо инфекцию… помогать не больному, а инфекции, и таким образом свести больного в могилу».
Врачи рассказывали, как Ягода затянул их в свои преступные сети.
«Л е в и н. Он сделал мне весьма ценный подарок: предоставил в собственность дачу в подмосковной местности… Давал знать на таможню, что меня можно пропустить из-за границы без осмотра… Я привозил вещи жене, женам своих сыновей… Он сказал мне: Макс (Максим Пешков – сын Горького. – Л. М.) не только никчемный человек, но и оказывает на отца вредное влияние…» Он дальше сказал: «Вы знаете, руководитель какого учреждения с вами говорит? Я ответствен за жизнь и деятельность Алексея Максимовича, а поэтому, раз нужно устранить его сына, вы не должны останавливаться перед этой жертвой». Он сказал: «Раз вам оказывается доверие в этом деле, вы это должны ценить. Вы никому не сможете об этом рассказать. Вам никто не поверит. Не вам, а мне поверят».
Левин «признавался», что убил Менжинского и Максима Пешкова, и после этого Ягода потребовал совершить новое преступление.
«Ягода сказал: «Ну вот, теперь вы совершили эти преступления, вы всецело в моих руках и должны идти на гораздо более серьезное и важное – убить Горького… И вы пожнете плоды при приходе новой власти…»
Это было первое «дело врачей». Второе Сталин затеял на склоне жизни, но не успел довести до конца, потому что умер.
И в обоих случаях люди верили в рассказы о «врачах-убийцах» и охотно доносили на знакомых врачей. Вот пример. По делу «антисоветского правотроцкистского блока» судили и профессора Института функциональной диагностики, консультанта Лечебно-санитарного управления Кремля Плетнева.
Платон Керженцев, председатель Комитета по делам искусств, 8 марта 1938 послал записку Молотову и Вышинскому:
«В связи с привлечением Д. Плетнева к суду я считаю нужным напомнить обстоятельства смерти т. Ф. Дзержинского.
После сердечного припадка его положили в соседней с залой заседания комнате.
Через несколько часов доктора позволили ему самому пойти к себе на квартиру. Когда он пришел и наклонился над квартирой, он упал и умер.
Известно, что после сердечного припадка больному воспрещается абсолютно всякое движение (а особенно воспрещается ходить, наклоняться).
Среди вызванных к т. Дзержинскому докторов был и Плетнев. Разрешив т. Дзержинскому пойти, он этим убил его».
Подсудимые обвинялись в том, что они «составили заговорщическую группу под названием «правотроцкистский блок», поставившую своей целью шпионаж в пользу иностранных государств, вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР, расчленение СССР и отрыв от него Украины, Белоруссии, Среднеазиатских республик, Грузии, Армении, Азербайджана…»
Подсудимые охотно подтверждали обвинения.
«Б у х а р и н. Летом 1934 года Радек (Карл Бернгардович Радек – член ЦК и исполкома Коминтерна. – Л. М.) мне сказал, что Троцкий уже обещал немцам целый ряд территориальных уступок, в том числе Украину. Если мне память не изменяет, там же фигурировали территориальные уступки и Японии».
«К р е с т и н с к и й. В одном из разговоров Тухачевский назвал мне несколько человек, на которых он опирается: Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана (видные советские военачальники, мы вернемся к их судьбе в следующей главе. – Л. М.). Затем… поставил вопрос о необходимости ускорения переворота… Переворот приурочивался к нападению Германии на Советский Союз…»
«Р о з е н г о л ь ц. Тухачевский указывал срок, полагая, что до 15 мая ему удастся этот переворот осуществить… Один из вариантов – возможность для группы военных собраться у него на квартире, проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей…»
«К р е с т и н с к и й. Троцкий предложил мне… предложить главе рейхсвера Секту, чтобы он оказывал Троцкому систематическую денежную субсидию… если Сект попросит оказание ему услуг в области шпионской деятельности, то на это нужно и можно пойти. Я поставил вопрос перед Сектом, назвал сумму 250 тысяч марок золотом в год. Сект дал согласие…»
Главные показания против Ягоды дал старший майор госбезопасности Павел Петрович Буланов, бывший глава секретариата НКВД и первый помощник бывшего наркома, пользовавшийся полным его доверием. По отзывам коллег, Буланов был подхалимом и занимался распределением среди высшего руководящего состава перехваченной контрабанды и ценностей, конфискованных у арестованных.
На суде Буланов рассказал, что Ягода опасался, что новый нарком Ежов сможет выявить его роль в организации убийства Кирова, и решил убить Ежова.
«Когда Ягода был снят с должности наркома внутренних дел, он предпринял уже прямое отравление кабинета и той части комнат, которые примыкают к кабинету, здания НКВД, там, где должен был работать Николай Иванович Ежов.
Он дал мне лично прямое распоряжение подготовить яд, а именно взять ртуть и растворить ее кислотой. Я ни в химии, ни в медицине ничего не понимаю, может быть, путаюсь в названиях, но помню, что он предупреждал против серной кислоты, против ожогов, запаха и что-то в этом духе…
Это поручение Ягоды я выполнил, раствор сделал. Опрыскивание кабинета, в котором должен был сидеть Ежов, и прилегающих к нему комнат, дорожек, ковров и портьер было произведено Саволайненом (сотрудник НКВД) в присутствии меня и Ягоды.
Я приготовлял большие флаконы этого раствора и передавал их Саволайнену. Распрыскивал тот из пульверизатора. Помню, это был большой металлический баллон с большой грушей. Он был в уборной комнате Ягоды, заграничный пульверизатор».
Этот фантастический рассказ произвел сильное впечатление на современников. Михаил Афанасьевич Булгаков в «Мастере и Маргарите» не мог пропустить такого сюжета. В главе «Великий бал у сатаны», где описывается, как Маргарита вынуждена встречать всех самых отвратительных преступников, среди последних гостей появляется новенький, который получил «совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом…».
Точка в этой истории с мнимым отравлением ртутью была поставлена только в наши дни. Генеральная прокуратура в 1988 году установила:
«Террористический акт в отношении Н.И. Ежова (ртутное отравление) был фальсифицирован им самим и бывшим начальником контрразведывательного отдела НКВД Николаевым.
Перед разработкой легенды Николаев получил консультацию об условиях возможного отравления ртутью у начальника химакадемии РККА Авиновицкого, после чего в обивку мягкой мебели кабинета Ежова втер ртуть и дал на анализ.
Работник НКВД Саволайнен, имевший доступ в кабинет Ежова, в результате систематического избиения «сознался» в подготовке ртутного отравления Ежова. После ареста Саволайнена в подъезд его дома была подброшена банка с ртутью, которую потом обнаружили и приобщили к делу в качестве вещественного доказательства».
По словам Буланова, Ягода намерен был после государственного переворота возглавить страну.
«Б у л а н о в. Он увлекался Гитлером, говорил, что его книга «Моя борьба» действительно стоящая… Он подчеркивал, что Гитлер из унтер-офицеров выбрался в такие люди… Он говорил, что Бухарин будет у него не хуже Геббельса… Он, председатель Совнаркома, при таком секретаре, типа Геббельса, и при совершенно послушном ему ЦК, будет управлять так, как захочет».
Люди, сидевшие в Колонном зале Дома союзов, да и вся страна, которая читала стенограммы процесса, этому верили.
Павла Петровича Буланова арестовали на пять дней раньше Ягоды – 29 марта 1937-го, а расстреляли их в один день.
Ягода только раз возразил обвинителю: «Прокурор безапелляционно считает доказанным, что я был шпионом. Это неверно. Я – не шпион и не был им».
Бывший нарком логично отметил, что если бы он был шпионом на самом деле, то «десятки стран могли бы закрыть свои разведки – им незачем было бы держать в Союзе такую сеть шпионов, которая сейчас переловлена».
В последнем слове Ягода просил о снисхождении: «Граждане судьи! Я был руководителем величайших строек. Я смею просить пойти работать туда хотя бы в качестве исполняющего самые тяжелые работы…»
Слова обвиняемых не имели никакого значения. Мера наказания была определена Сталиным еще до начала процесса.
13 марта 1938 года суд приговорил Ягоду к высшей мере наказания. Ему разрешили написать просьбу о помиловании:
«В Президиум Верховного Совета от приговоренного к в. м. Г.Г. Ягоды
ПРОШЕНИЕ О ПОМИЛОВАНИИ
Вина моя перед родиной велика. Не искупив ее в какой-либо мере, тяжело умереть. Перед всем народом и партией стою на коленях и прошу помиловать меня, сохранив мне жизнь.
Г. Ягода 13.03.1938 г.».
Президиум Верховного Совета СССР тут же прошение отклонил. В ночь на 15 марта его расстреляли.
